Впервые за несколько лет Петр Николаевич ощутил настоящий страх. «Такие озабоченные жлобы, как Сергей, не способны вдруг заболеть манией преследования, — подумал он. — Они слишком рациональны. Значит, он действительно что-то натворил, и за ним действительно охотятся. И они могут не остановиться ни перед чем», — так Петр Николаевич объяснил себе приступ страха. Тем не менее, объяснение было слабым. В конце концов, у него самого дома лежало смазанное и заряженное ружье, он был мастером рукопашного боя и находился за двойной железной дверью. В том, что у страха была особенная природа, Петр Николаевич не признавался себе еще несколько дней, пока все не зашло слишком далеко.

Сергей как будто передал ему инфекцию.

«Это чувство заражения бывает, когда у тебя уже начинает слегка побаливать горло, и вдруг ты наталкиваешься на человека со зловонным дыханием. Ты оказываешься близко к нему, например, во время давки в трамвае, и он выдыхает тебе в нос, на твоем вдохе, весь свой букет. И ты чувствуешь, как в тебя что-то внедрилось. Оно обволакивает носоглотку и проникает в бронхи. Ты хочешь откашляться и отплеваться и даже выходишь на первой же остановке, чтобы сделать это. Но харканье не помогает. И ты покупаешь в ларьке на остановке сигареты, хотя никогда в жизни не курил, и пытаешься убить то, что вошло в тебя, никотиновым дымом. Поскольку он жжет с непривычки, тебе кажется, что ты проникшую в тебя мерзость. Это как жжение от йода. Оно убеждает человека, что инфекция убита. Но ты продолжаешь думать о случившемся, и не проходит пяти минут, как ты понимаешь, что сигарета не помогла. Ты очень сосредоточен на ощущениях в горле, и тебе кажется, что с каждой минутой боль нарастает. Ты начинаешь ощущать мерзкий комок в носу. Как будто густая слизь от воспаления копится в самом основании носа, но в гнойные сопли она перейдет лишь спустя два или три дня. И ты связываешь все эти новые ощущения с человеком, который обдал тебя зловонным дыханием. Ты уже мечтаешь найти его и убить, но не знаешь, где он теперь. И вот, ты наедине с чувством, что ты заражен, что ты уже обречен, и осталось только ждать, когда заболевание разовьется. Осталось ждать последствий».

Описание принадлежало одному из клиентов Петра Николаевича. Тот в свободное время отстреливал из усиленного пневматического карабина бездомных собак и птиц, Мотивацией было то, что дикие животные в городе — переносчики инфекций. Он до смерти боялся фурункулеза. Поэтому он носил с собой мыло и полотенце и первым делом бежал мыть руки и лицо «после улицы». Он занимал очень приличную должность в западной компьютерной компании, но курил дешевую «Яву крепкую». Выкуривал он по две пачки в день. Сюжет про зловонное дыхание и заразу он озвучил, когда объяснял, как пристрастился к курению. К Петру Николаевичу он пришел с целью бросить курить, потому что врачи сказали, что ему такими темпами недалеко до рака гортани. В результате, целых две недели Петр Николаевич занимался с ним исключительно тьюнингом, без обучающих курсов, проходя бесконечно эпизод со зловонным дыханием.

Клиент рвался в бой. Казалось, ему доставляло мазохистское удовольствие проходить случай в первозданном виде снова и снова. Впрочем, трансформировать эпизод ему тоже нравилось. Фантазии сводились либо к мощному ответному удару на зловонное дыхание, либо к абсолютной защите. Клиент превращался дракона или доставал огнемет, чтобы спалить весь трамвай. Или же на нем был противогаз, он находился внутри непроницаемой эластичной сферы и, наконец, он был железным големом и вообще не имел органов дыхания.

После первой пятидневки занятий эта дрянь начала сниться Петру Николаевичу по ночам. После второй ему казалось, что он сам вот-вот или закурит, или заболеет ангиной.

Третьей пятидневки он не выдержал бы. К концу второй результат оказался нулевым, Петр Николаевич взбесился, разбил клиенту нос, оттащил его на кухню и сказал:

«Доставай свои чертовы сигареты и кури, пока не убил». Клиент послушно достал и стал курить. После третьей он пожаловался, что заболеет раком гортани. «Кури, или ты у меня заболеешь раком всего», — прорычал Петр Николаевич. Когда тот выкурил всю пачку, Петр Николаевич оттащил его в прихожую и сказал на прощание: «Узнаю, что продолжаешь курить, найду и ноги переломаю. Я знаю твой адрес и домашний телефон, ты понял меня, козел?» Петр Николаевич вытолкал его за дверь и следом бросил вещи (такая модель действий не была для Петра Николаевича очень уж большой редкостью).

Когда он это делал, им не руководило ничто, кроме бешенства. Скоро он стал сожалеть о своем поступке. Человек все-таки на приличной должности, думал он, и может запросто раскрутить дело до того, что придется убегать в другой город. К неожиданности, спустя месяц он обнаружил в почтовом ящике конверт с приличной суммой и запиской: «Петр Николаевич! Спасибо, что излечили меня от курения навсегда! Я просто восхищен вашим методом! Я всем друзьям о вас рассказываю! Искренне ваш…».

Теперь, когда ворвавшийся Сергей заразил его страхом, Петр Николаевич прочувствовал до костей сюжет про зловонное дыхание.

— В чем проблема, мы сейчас вызовем милицию, и все, — сказал он.

— Нет, ни в коем случае! Милиция с ними не справится. Они действуют очень тонко. Я вообще не уверен, что они люди. Это сложно объяснить, только не думайте, пожалуйста, что я схожу с ума… Мне очень надо покурить, извините…

На балкон он вдвинулся на корточках. Он выкурил две сигареты, зажег третью и стал высматривать сквозь щели в гофролистах, которыми был обшит балкон. Третья сигарета истлела и погасла, забытая.

Спустя пятнадцать минут, Петр Николаевич открыл дверь балкона. Сергей не дал ему сказать, шикнув и прижав палец к губам. С пальцем у губ он вполз на корточках обратно. Губы его посинели, и он крупно дрожал от зимнего мороза. Поскорее закрыв балконную дверь, Петр Николаевич спросил, куда тот дел окурки.

— Конечно же, я сложил их в карман. Не буду же я выбрасывать их с балкона! Они бы сразу меня вычислили, если бы я так сделал.

— Кто они?

— Ну, они. Это тяжело объяснить. Они объявились три месяца назад. Просто я, идиот, не придал значения. Теперь они взялись за меня всерьез. Их двое, один пониже ростом, другой повыше. У них все время разные обличия. Продавцы, патруль в метро, два моих новых соседа-педика. Они часто выглядели несуразно и смешно. На самом деле, они ужасны. Я точно не знаю, чего они хотят. Возможно, они просто запугивают меня за то, что я… такой. Думаю только о сексе и радовался смерти мамы. А может быть, они ее и прикончили, — в этот момент он перешел с нервного монолога на истерику; сквозь сдавленные рыдания он прошептал: — Это какой-то кошмар, я не могу так жить. Их лица, самое ужасное, их лица, они, они постепенно снимают маски. За ними чудовища. Их лица не настоящие, не настоящие, понимаете, они размываются, повисают в пространстве. Вместо голов у них что-то другое, но они скрывают от всех. Я уже почти могу рассмотреть. Но я не хочу это видеть, не хочу — какое-то время он раскачивался взад-вперед, сидя на корточках, потом судорожно достал пачку сигарет, уронил ее несколько раз. Наконец достал сигарету и закурил.

— Здесь нельзя курить, потушите немедленно, — сказал Петр Николаевич шепотом, хотя хотел в полный голос.

— А мне плевать, — Сергей вдруг вскочил и надвинулся на Петра Николаевича, глядя ему в глаза. Этот новый, ровный взгляд полностью поменял его образ. — Я, возможно, уже труп. Они меня, скорее всего, больше не отпустят. Мне нечего терять. И я не буду делать в штаны перед жалким психологом. Захочу и буду курить здесь, захочу и затушу этот чертов бычок об твой…

У Петра Николаевича сработали рефлексы. Сергей только начал поднимать руку, чтобы взять сигарету изо рта, и сразу получил кулаком в солнечное сплетение. Он отлетел к стене и сполз на пол, бледнея на глазах. «Только бы не сдох», — взмолился Петр Николаевич. Это была почти неотъемлемая мысль в таких ситуациях. Противники Петра Николаевича, действительно, раза два чуть не отправлялись на тот свет. Он так и не научился толком соизмерять силу удара. Он думал о силе удара вплоть до последней грани конфликта. Но перейдя черту, Петр Николаевич терял над собой контроль. И когда он участвовал в «боях без правил» — тоже же самое. Давали свисток, потом он мало чего помнил, а потом вдруг видел поверженного противника, недоумевал, как же все это произошло, и молился: «Только бы не сдох».