Осторожно перебравшись влево, я вдохнул побольше воздуха, погрузился в воду и поплыл к дверям для пассажиров, находящимся за креслом пилота. Я надеялся, что мне удастся их открыть. Двери не было. Было место, где она должна была находиться. Удар вертолета о скалу и дно моря, заблокировавший правые двери, вырвал левые. Убедившись в этом, я вернулся в мою воздушную подушку, чтобы немного отдышаться. К сожалению, воздух в ней был теперь гораздо менее приятным.
Но теперь, зная, что могу выбраться в любую минуту, я не спешил. Я был убежден, что на поверхности меня дожидаются очень крутые ребята с оружием в руках, Весь мой опыт свидетельствовал, что главными достоинствами этих людей были последовательность и добросовестность в работе. По их мнению, работа, сделанная наполовину, была невыполненной работой. Сюда они могли попасть только на каком-то судне, и судно это наверняка находилось в данный момент точнехонько над затонувшим вертолетом. Они, конечно, уже праздновали успех, но одновременно не забывали следить за поверхностью моря, не покажется ли там случайно чья-либо голова.
Я размышлял о том, что скажу дядюшке Артуру, если, конечно, доберусь до «Файркрэста» и если вообще смогу когда-нибудь с ним связаться. Я потерял «Нантсвилл», я послал на смерть Бейкера и Дельмонта, я позволил неизвестному врагу раскрыть себя, а после визита таможенников к нам на борт у меня не было в этом сомнений. Наконец, я послужил причиной смерти Скотта Уильямса и гибели вертолета, принадлежавшего военно-морским силам. А кроме того, из сорока восьми часов у меня осталось только двенадцать, которые, впрочем, дядюшка Артур вполне мог, выслушав мой рапорт, превратить в ноль. Итак, моя карьера тайного агента закопчена, поскольку те рекомендации, которые мне, возможно, даст дядюшка Артур, не позволят мне наняться даже сторожем в последнюю лавчонку. Все это так. И о при чем здесь дядюшка Артур? Это были мои. счета, и только я мог по ним платить, как бы низко ни оценивались мои шансы на успех. Боюсь, что в эту минуту я во всем мире не нашел бы букмекера, который поставил бы на мой успех иначе, как один к тысяче, Только сумасшедший мог еще довериться мне.
Я задал себе вопрос, как долго эти парни будут торчать там наверху. Эта мысль тут же разбудила во мне другую, от которой мой рот сразу наполнился горечью бензиновых паров. Главным был вопрос — как долго я могу ждать. Или я уже переступил черту? Меня охватила паника. В горле застрял комок, и мне пришлось сделать над собой известное усилие, чтобы глотнуть тяжелеющий воздух и проглотить этот комок.
Я попытался вспомнить все, что связано с подводными работами, которыми мне пришлось в свое время заниматься. Как долго я уже был под водой? На какой глубине? Сколько продолжалось погружение вертолета на дно моря?
В таких обстоятельствах человек совершенно теряет ощущение времени. Вода накрыла меня с головой приблизительно на полпути ко дну, секунд через двадцать. Попытки открыть эту проклятую дверь продолжались минуту или немного больше. Потом больше минуты приходил в себя, оказавшись в этой воздушной подушке. Чтобы найти вторую дверь, я потратил еще секунд тридцать. Но сколько времени я потерял с тех пор? Шесть минут, семь? По крайней мере семь. Итого, около десяти минут. Страх снова стиснул мне горло.
На какой глубине я находился? Собственно, это был вопрос жизни и смерти. Судя по давлению, можно было предположить, что вертолет находится глубоко. Однако в скольких метрах от поверхности моря? В двадцати? Тридцати? Сорока? Я попробовал припомнить морскую карту. Канал Торбэй — а он проходил довольно близко от восточного побережья острова — достигал глубины ста пятидесяти метров. Я, однако, находился у самого берега, но это могло означать, что надо мной пятьдесят метров воды, если не больше. Если это действительно так, я погиб! Что говорят предписания по снижению глубинного давления? «Человек, находящийся десять минут на глубине более пятидесяти метров, должен регулярно задерживаться при подъеме на поверхность, в сумме не менее восемнадцати минут». Когда человек дышит сжатым воздухом, в его тканях осаждается азот, а когда он всплывает, кровь переносит азот в легкие, которые выделяют его в процессе дыхания. Если подниматься на поверхность слишком быстро, легкие не успевают выделять азот, в результате чего в крови образуются пузырьки азота, что приводит к крайне мучительной, парализующей человека кессонной болезни. С глубины в тридцать шесть метров и то надо подниматься не меньше шести минут. У меня же не было никаких возможностей задерживаться при подъеме, а каждая дополнительная секунда пребывания в вертолете делала мое возвращение на поверхность все более опасным и болезненным. От всех этих мыслей мысль о тех, кто ждет меня во всеоружии наверху, как-то потеряла остроту. Я пару раз вздохнул как только мог глубже, чтобы заполнить все клеточки легких кислородом, прошел под водой к вырванной ударом двери и поплыл вверх, стараясь не слишком торопиться.
Падая на дно морское, я совершенно потерял представление о времени. То же самое произошло со мной и теперь, при подъеме. Я плыл медленно, чтобы максимально использовать запас кислорода в легких. Каждые десять секунд я выпускал изо рта немного воздуха, чтобы отрегулировать давление в легких. Вода надо мной была такая темная, как будто я находился на глубине не менее ста метров. Я не видел никакого просвета. И вдруг неожиданно, за мгновение до того, как у меня кончился запас воздуха в легких, я заметил, что вода как-то светлеет, и тут же ударился обо что-то головой. Я схватился за это «что-то», подтянулся и начал жадно хватать воздух, ожидая появления декомпрессионных судорог.
Их не было, а это значило, что я был на глубине не более двадцати — двадцати пяти метров.
На протяжении последних десяти минут моему рассудку досталось не меньше, чем телу, и даже, как оказалось, больше, иначе не могло случиться, чтобы я сразу не распознал то, за что держался. Это был руль небольшого катера, и если бы это требовало еще каких-либо доказательств, то их бы мне представили два медленно вращавшихся сантиметрах в шестидесяти от меня винта. Я вынырнул как раз под ожидавшим меня катером. Это уже был пресловутый рок. С тем же успехом я мог вынырнуть прямо под лопастями винта и быть оскальпирован. Впрочем, это могло произойти в любую минуту, стоило только тому, кто был у руля, несколько подать назад. К счастью, я был слишком занят опасностями, грозившими мне в эту минуту, чтобы еще беспокоиться о том, что только могло произойти.
На расстоянии тридцати — сорока метров от правого борта я увидел скалы. По отношению к катеру они были неподвижны, это говорило о том, что катер стоит на месте, а его винты вращаются только для того, чтобы нивелировать силу ветра и течения. Время от времени яркий сноп света обшаривал воду вокруг. Я не сомневался, что команда внимательно наблюдает за поверхностью моря и их оружие снято с предохранителей, хотя мне никого не было видно. Не видел я также и самого судна, хотя мне обязательно надо было его запомнить. Я вытащил из ножен кинжал и вырезал большое U на нижней тыльной стороне руля.
И тут я услышал голоса, их было четыре. Я узнал их сразу. Если бы даже мне пришлось жить вечно, я все равно никогда не забыл бы ни один из них.
— С твоей стороны ничего, Квинн?
Это был Имри, человек, организовавший на меня охоту на палубе «Нантсвилла».
— Все спокойно, сэр.
Я почувствовал, как у меня поднимаются волосы на голове. Квинн, он же Дюрран, — липовый таможенник. Человек, который чуть не задушил меня.
— А с твоей стороны, Жак?
— Ничего. Они уже пятнадцать минут как скрылись под водой. Надо иметь стальные легкие, чтобы еще быть в живых.
— Все. Смываемся, — подвел итог Имри. — Все получат премию за ночную работу. Крамер?
— Слушаю, капитан Имри, — голос был такой же хриплый, как и у Имри.
— Полный вперед! Идем к проливу.
Я изо всех сил оттолкнулся ногами от руля и постарался нырнуть как можно глубже. Вода за мной вскипела и засветилась фосфорическим блеском. Я плыл на глубине двух-трех метров в сторону рифов. Как долго? Не знаю. Скорее всего, не больше минуты. Мои легкие уже не очень слушались меня. Когда я вынырнул, море было пусто. Только вдали я увидел слегка фосфоресцирующий силуэт удаляющегося судна. Прожекторы были уже выключены. Капитан Имри свое задание выполнил. Суденышко плыло в полной темноте, не светились даже позиционные и бортовые огни.
