Литмир - Электронная Библиотека

48

И так он поступал, и это правда» (GR, 214-215) .

Если для свидетельских показаний сказочный нарратив представлял собой единственную возможную и доступную повествовательную форму, то в составленных позднее статьях обвинения и «признаниях» сообщников сказочный сюжет, как мне кажется, усиливался судьями совершенно сознательно, чтобы сделать из Жиля де Ре идеального злодея. Только такая форма передачи информации не оставляла сомнений в полной виновности человека. Сказочное зло - это зло абсолютное, антитеза столь же абсолютного добра: «В

повествовательном фольклоре все действующие лица делятся на положительных и отрицательных. Для сказок это совершенно очевидно. Но это же имеет место и в других видах фольклора. «Средних», каковых в жизни именно большинство, в фольклоре не бывает»225.

Это, однако, не означает, что судьи на процессе Жиля де Ре использовали для составления текста обвинения только «голую» фольклорную схему. Как и в других ведовских процессах, набиравших силу в то время, были задействованы «ученые» христианские идеи, к которым в первую очередь следует отнести весь комплекс представлений о Дьяволе, его вызове, попытках заключить с ним договор в целях получения вожделенного богатства. Эти христианские элементы были призваны подчеркнуть важность выдвинутых против сира де Ре обвинений в ереси и колдовстве (оскорбление Бога и церкви -lese-majeste divine).

48 Именно усилением «сказочной» составляющей статьи обвинения отличаются от писем епископа Нантского, которые содержали предварительную информацию по делу и в которых еще не были использованы свидетельские показания.

И все же в целом эта, если можно так сказать, сюжетная линия не получила на процессе должного развития. Она никак не подтверждалась свидетельскими показаниями, а рассказы сообщников Жиля носили по большей части крайне скудный, противоречивый, а порой просто анекдотический характер.

Их главной отличительной чертой можно назвать состояние страха, в котором постоянно пребывали сообщники - страха перед возможной (но

- замечу сразу - так никогда и не состоявшейся) встречей с Дьяволом. Так, Прелатти говорил Жилю, что «если бы он отправился вместе с ним вызывать Дьявола, он оказался бы в большой опасности, поскольку Дьявол появился перед Франсуа в виде змеи, которой он очень испугался» (GR, 247). «Великий страх и ужас» испытали также Эсташ Бланше, Анрие и Пуату, которым Дьявол явился в образе леопарда (GR, 250). Страх перед Дьяволом был так велик, что для собственной защиты Жиль использовал молитвы Богородице и сильнейшую из священных реликвий (частицу Креста Господня) (GR, 247, 251), а его слуги вооружались и облачались в доспехи перед тем, как идти в лес вызывать демонов (GR, 250). Родственник барона - Жиль де Силле, присутствовавший на одном из «сеансов», проводившихся в замке Тиффож, держался все время поближе к окну, «чтобы выпрыгнуть, если увидит что-нибудь страшное» (GR, 250).

Эти рассказы в корне отличаются от других подобных описаний, известных нам по ранним ведовским процессам. Обычно обвиняемые признавались в своем желании заключить договор с Дьяволом, они сами искали с ним встречи, прикладывали к этому определенные усилия (например, пользовались услугами посредников) и в целом, если конечно верить их показаниям, бывали весьма довольны соглашением,

- -50

заключенным с нечистои силои .

Что же касается сообщников Жиля де Ре, то никто из них не мог даже более или менее внятно объяснить, что нужно сделать, чтобы эта встреча состоялась. Главный «специалист» по вызову Дьявола -Франсуа Прелатти - предлагал сразу несколько никак не связанных между собой способов: пойти ночью в лес (GR, 246, 250), написать некое послание и подписать его кровью (GR, 246, 249), начертить магический круг (или крест) в нижних покоях замка (GR, 249, 250-251). Не было единого мнения и по другим вопросам: сколько должно быть участников церемонии (GR, 247), когда стоит ее проводить - ночью или днем, нужно ли произносить молитвы или нет (GR, 251-252)51, что может потребовать Дьявол за услуги («душу и тело» или «руку, сердце и глаза маленького мальчика», GR, 246) и каким собственно образом составить с ним письменное соглашение (GR, 246). Неудивительно, что долгожданная встреча так и не состоялась.

Фигура Дьявола виделась обвиняемым также не слишком ясно. В описании его внешности преобладали скорее не христианские, а фольклорные мотивы - он появлялся то в виде змеи, то в виде леопарда,

52

то как стая из 20 птиц (GR, 247, 250, 265) , а однажды перед Жилем де

Ре возникли «какие-то лохмотья», хотя Прелатти уверял его, что только что там был сам «Барон» (т.е. Дьявол) (GR, 247). Для слуг барона Дьявол представлял собой не что иное, как разбушевавшиеся силы природы (дождь, гроза и сильнейший ветер постоянно сопровождали все попытки вступить с ним в контакт) (GR, 264, 268, 280). В показаниях священника Бланше действия Дьявола были описаны по аналогии с действиями святого, наказывающего за неверие в свои чудесные способности. Бланше рассказывал судьям, как однажды, приехав в Тиффож, услышал жуткие стоны Франсуа Прелатти и решил, что тот умирает. Однако затем Франсуа выбрался из своей комнаты и заявил испуганному священнику, что Дьявол ужасно избил его за то, что он в свое время в разговоре с тем же самым Бланше выразил вслух свое недовольство тем, что Дьявол никак не хочет к нему являться. Он также считал, что это нежелание - свидетельство слабости Дьявола. Разгневанный Нечистый напустил на Прелатти демонов, которые хорошенько его отдубасили (Бланше говорит, что слышал звук «как будто выбивали перину»). И эти

51 Наиболее четко и кратко основные элементы «типичного» рассказа о заключении договора с Дьяволом выделил в своей статье Роберт Роуленд (Rowland R. Op. cit.).

демоны, по мнению Франсуа, «выглядели более убедительно, чем Блаженная Дева Мария» (GR, 273)226.

Единственное описание «настоящего» пакта с Дьяволом присутствует в показаниях самого Прелатти (самого образованного из всех обвиняемых). Хотя он и заявлял, что сам не слишком сведущ в вызове Нечистого (все его знания были почерпнуты из некоей «книги», GR, 262263), тем не менее только ему Дьявол являлся в виде «красивого молодого человека лет 25-ти», закутанного в «фиолетовый шелковый плащ» (GR, 265). Договор был заключен с помощью знакомого врача, который сам вызвал Дьявола и представил ему Прелатти. За предоставляемые услуги последний обязался каждый раз давать Дьяволу какую-нибудь птицу - курицу, голубя или горлицу.

Однако этот высокообразованный алхимик и сам в неменьшей степени был склонен смешивать фольклорные и «ученые» представления о Дьяволе. Сразу после описания своего собственного пакта он рассказал о единственной удачной попытке вызова Нечистого в замке Жиля де Ре. Эта история в большей степени напоминает сказку, нежели пересказ какого-нибудь демонологического трактата: «По возвращении из Буржа свидетель (Прелатти. - О.Т.) вызвал Дьявола в одном из залов замка Тиффож, и ему явился Барон в человеческом обличье. У этого последнего свидетель от имени Жиля попросил денег. И спустя некоторое время он действительно увидел большое количество золота в слитках... Свидетель захотел до него дотронуться, но Нечистый сказал, что еще не пришло время. Все это свидетель передал Жилю, и тот спросил его, может ли он увидеть золото и дотронуться до него. Свидетель сказал, что да, и тогда они оба отправились обратно в эту комнату. Но когда свидетель открыл дверь, огромная крылатая змея, размером с собаку и очень сильная, предстала перед ними...Испугавшись, Жиль убежал, и свидетель последовал за ним. После чего Жиль взял в руки крест с хранящимися в нем частицами Креста Господня, чтобы с его помощью войти в комнату. Свидетель же говорил, что не годится использовать Святой Крест в подобных делах. И когда свидетель вошел в комнату и дотронулся до золота, он вдруг увидел, что оно обратилось в пыль рыжего цвета, и он понял, что нечистый обманул его» (GR, 266).

вернуться

225

Пропп В.Я. Фольклор и действительность. М., 1976. С. 100. Проблемы нарратива в ведовских процессах касался в своей статье английский историк Роберт Роуленд (Rowland R. "Fantastical and Devilishe Persons": European Witch-beliefs in Comparative Perspective // Early Modern European Witchcraft: Centres and Peripheries / Ed. B.Ankarloo, G.Henningsen. Oxford, 1990. P. 161-190). Он, В частности, отмечал, что повествовательная форма изложения событий была присуща показаниям обвиняемых, и именно в ней видел, наравне с внешними обстоятельствами (представлениями ученых-демонологов или пытками), причину удивительной стереотипности этих рассказов. Он также указывал на возможность рассматривать как нарратив обвинения, выдвинутые против подозреваемых, но не останавливался на этом вопросе специально. В деле Жиля де Ре мы имеем дело как раз с таким случаем. Сложность, однако, заключается в том, что обвинение против Жиля было основано на свидетельских показаниях (что для «классических» ведовских процессов являлось, скорее, исключением). По мнению Габора Кланицая, посвятившего небольшое исследование роли свидетелей на ведовском процессе, именно их показания обладали большей (по сравнению с вопросами судей и ответами подозреваемых) связностью как с риторической, так и с мифологической точки зрения, и содержали меньше противоречий. Кланицай объясняет это тем, что свидетели обычно были весьма заинтересованы в смерти (или ином наказании) обвиняемого, а потому их рассказы должны были производить впечатление на судей, убеждать их в полной своей правдивости — что и достигалось за счет «излишней мифологичности» (Klaniczay G. Op.cit. P. 227-346).

вернуться

226

О близости этого рассказа к историям о жизни святых см.: Кланицай Г. Структура повествований о наказании и исцелении. Сопоставление чудес и maleficia // Одиссей -1998.

64
{"b":"313790","o":1}