– Какие были ухищрения в экипировке и вооружении?

– Да что тебе удобно, то и носили. Проводит начальник штаба бригады строевой смотр перед операцией – на нем все стоят одетые по форме. Как только эта «волна» проходила и бойцы расходились готовиться, каждый обувал то, в чем ему было легче ходить по горам.

При переездах на броне и перелетах на «вертушках» мы часто надевали тяжелые пластинчатые бронежилеты, весившие 12,5 килограмма; держали они, правда, хорошо. Однажды бронежилет меня спас. Случилось это так: во время короткого перекура мы сидели группой довольно близко один от другого, за моей спиной боком ко мне сидел молодой солдат-срочник, пуля попала ему в незащищенный броней бок и, прошив парня насквозь, ударила мне в спину. Солдат умер на месте, а мою броню ослабленная пуля уже не взяла, оставив только огромный синяк. Случилось так, что погиб самый противный и нечистый на руку боец нашего подразделения, увлекавшийся еще и стукачеством, мы с «дедом»-старшиной молили Бога, чтобы его на операции хлопнуло, и вот сбылась наша «мечта оккупанта». И, честное слово, его не было жалко, потому что он столько гадости всем нам сделал. Один старший лейтенант повез тело на родину погибшего, и родственники убитого чуть было не разорвали сопровождавшего, как будто старлей был в чем-то виноват. Ему повезло в том, что местный полковник-военком вовремя вступился и не дал им этого сделать.

П. Г. Скокленко (справа) со своим боевым товарищем

АГС-17-е мы получили только к концу 1983-го, до них в нашем тяжелом взводе были 7,62-мм станковые ПК. Потом наши пулеметы раздали другим взводам роты, а мы получили три АГС. В расчете каждого гранатомета было три человека: один нес треногу, второй – тело гранатомета, и третий – коробки с боеприпасами. Коробку для лент обычно брали одну, а остальные ленты, которые очень легко и быстро заправлялись в эту самую коробку, вешали на себя. В сборе гранатомет весил 43 килограмма. Оружие это было хорошим. Когда ты сидел с ним где-нибудь в окопе – поднавел его, пристрелялся – и можешь гранаты из него в сорока метрах вокруг себя укладывать, при этом можно было вести огонь и на дальности до 1750 метров. Но, несмотря на то что каждый узел гранатомета упаковывался в свой отдельный чехол, таскать его с собой по горам было очень нелегким делом, да и чехлы очень быстро изнашивались. На мой взгляд, АГС наиболее приспособлен для открытой равнинной местности, нежели для той, в которой нам их приходилось применять. Кроме нашего взвода среди других подразделений выделялся и взвод огнеметчиков, оснащенных реактивными огнеметами «Шмель». Дальность стрельбы из них была около километра, после взрыва боеприпаса все, что находилось в зоне поражения, разлеталось и плавилось, заворачивались даже стволы деревьев. Одноразовых гранатометов «Муха» и «Оса» у нас не было, применяли только старый добрый РПГ-7. «Калашниковы» были у нас 5,45-мм, у «зеленых» – обычно 7,62-мм, старые 7,62-мм были намного лучше новых 5,45.

Из техники добрым словом вспомню БМП-2. Вот это машина! Калибр 30 мм, 600 выстрелов в минуту, дальность полета снаряда под 8 километров, после чего он, не попав в цель, самоликвидировался, а если попал – то все. БМП-1 с гладкоствольными орудиями не жаловали и вскоре начали постепенно заменять. При попадании противотанковой гранаты в БМП-1 ее 73-мм боеприпасы давали такую детонацию, что башню срывало с погона и отбрасывало на несколько метров в сторону.

Афганской армии из нашего военного округа передали весь хлам, чтобы место не занимал: и старушки-«тридцатьчетверки», и БТР-40, и много другого старья.

– Из вашего рассказа становится очевидным, что в бригаде были высокие потери в личном составе. Как вы их оцениваете?

– В первый раз в Панджшер моя бригада сходила в 1982-м, еще до моего прибытия, потери только убитыми были более 20 человек. Большая часть ребят погибла в вертолетах. Во время проведения первой Панджшерской операции «духи» сбили в общей сложности 24 наших вертолета. Некоторые душманы были прикованы к пулеметам как смертники, поливая огнем своих ДШК идущие на бреющем «вертушки».

Один батальон только перебросили из Союза. Его командир решил проскочить узкое место дороги с ходу по долине. Проскочили: за три часа батальона не стало… 247 человек, они попали в подкову, их били как в тире.

И еще очень неприятно сегодня слушать, как наши «знатоки локальных конфликтов» сейчас часто сравнивают войну в Афганистане с Вьетнамской войной: мол, там погибло 60 000 американцев, а у нас за схожий период всего двенадцать с половиной тысяч. Да, по некоторым данным, там в день в среднем погибало 22 человека, умножь эту цифру на 10 лет и ужаснешься. За эти 10 лет через Афганистан прошло полтора миллиона человек, не считая бездельников-советников и гражданский персонал, плюс ко всему старшие офицеры и вовсе могли жить там с женами и детьми.

– Вы считаете, что вынесли с той войны для себя какой-либо положительный опыт?

– Я считаю, что наше поколение, воевавшее в Афганистане, достойно выполнило свой долг, сделав все от него зависевшее. А что мы вынесли для себя оттуда: у кого здоровья убавилось, у кого-то нервы стали ни к черту. Я сам там два раза малярией переболел и третий раз здесь, в Союзе: только приехал домой и загремел в инфекционную больницу.

Нашей психологической реабилитацией никто и никогда толком не занимался, да и сейчас в санаторий невозможно лечь: то мест у них нет, то лекарств.

В 1980-м я окончил школу и поступил в Калужский сельскохозяйственный техникум. Почти все ребята из моей группы вскоре ушли в армию, а меня не призывали только лишь потому, что я учился по направлению военкомата. Но я не стал с этим мириться и сам отправился в военкомат требовать, чтобы меня призвали. Мою просьбу исполнили, и уже 31 марта я был в Таманской дивизии, откуда меня отправили в Ашхабад. В Ашхабаде сразу же сказали, что нас готовят специально для отправки в Афганистан. Вот так получилось: все товарищи попали – кто-то в Германию, кто-то остался служить в России, а меня ждал Афган.

После полугода обучения в сержантской школе была переброска в Афганистан. Я был назначен командиром пулеметного отделения в должности замкомвзвода.

– Какое первое впечатление на вас произвел Афганистан?

– Когда прилетели в Кабул, стояла невыносимая жара, все вокруг бегали в суете. Было немного непонятно, куда я попал. А потом распределили по частям, я попал в 177-й мотострелковый полк 108-й мотострелковой дивизии. Ехал в машине вместе со старослужащими, рассказывавшими разные ужасы. Тогда стало немного не по себе, и это неприятное ощущение прошло примерно неделю-две спустя, когда освоился в части.

В ашхабадской учебке нас готовили примерно в таких же климатических условиях – 45 градусов жары в тени, гоняли «как сидоровых коз». Поэтому когда я попал в Афганистан, то там было намного легче, плюс к этому первое время обстановка была относительно спокойной.

– Какие задачи обычно ставили перед вашим подразделением?

– Мы стояли на охране дороги, тянувшейся от Хинджана через перевал Саланг до долины Чарикар, где была основная база. Мы же располагались вдоль дороги повзводно с интервалом в несколько километров. Жили в пустых афганских домах, там же хранились запасы боеприпасов и еды.

Задачи по зачистке местности перед нами ставили редко, как правило, это происходило после обстрела душманами колонны наших войск на дороге. Нередко в тяжелой обстановке нам приходилось выручать ребят, шедших на «КамАЗах». Душманы, кстати, наравне с нашими машинами обстреливали и афганские автомобильные колонны.