Спустя некоторое время, уже в Чарикаре, я попал в разведвзвод. Там задачи были несколько другие: мы охраняли от подрывов трубопровод. В тесном взаимодействии с нашими особистами работала агентура союзников-афганцев. Когда приходили данные о том, что в определенном районе планируется диверсия, мы выходили в засаду. Мирные афганцы ночами не ходили, зато ходили душманы – все подрывы, как правило, случались по ночам.
Засада организовывалась следующим образом. Днем на интересующем нас отрезке дороги у нас якобы случайно ломалась машина. Ее начинали «чинить», а двое или трое из нас прогуливались неподалеку, разведывая местность и выясняя обстановку. Вскоре мы уезжали, чтобы с наступлением темноты вернуться, расположившись на заранее выбранных позициях. Однако разведка противника тоже работала неплохо, и очень часто душманы избегали расставленной для них ловушки.
Когда мы стояли в охранении дороги, то в районе места, прозванного «Ласточкино гнездо», наши автомашины постоянно попадали под обстрелы. Для ликвидации угрозы к нам прибыл спецназ. У них была очень интересная форма, я такой никогда до этого не видел. Запомнились крепившиеся на бедре ножи, которыми можно было разрезать консервную банку, словно лезвием бумагу. Ребята ненадолго остановились у нас, а потом ушли в ущелье… Среди ночи нас подняли по тревоге: спецназовцы попали в засаду.
Спецназовцы были внизу, в ущелье, а нас пустили по горам. Получилось так, что душманы оказались между нами, мы не могли стрелять, так как накрыли бы огнем и душманов, и своих. Завязался сильный бой. Мы шаг за шагом спускались к спецназу, вытесняя отступавших душманов. Я не знаю точно наши потери, у спецназовцев погибло несколько человек, было немало раненых, которых мы выносили к дороге на себе. Всех своих раненых душманы утащили при отходе. Один парень из нашей роты в этом бою сперва подстрелил, а затем добил в рукопашной одного из душманов. Он очень сильно испугался, так как оторвался от остальных бойцов роты, и изо всех сил рванул обратно к своим.
А в районе Панджшерского ущелья мы прикрывали тыл ушедших в долину десантников. Когда мы только ехали к Панджшеру, перед глазами предстала жуткая картина: на протяжении километров двадцати обе обочины дороги были завалены сдвинутыми с дороги сгоревшими бэтээрами, танками, машинами, техника часто лежала на боку, у танков были сорваны с погона башни.
С нами там всегда был артиллерист-корректировщик, который при необходимости запрашивал артподдержку. Однажды, когда душманы обстреливали нас четыре часа подряд, он вызвал огонь артиллерии, но та била слишком далеко, а противник был всего в нескольких десятках метров от нас. Он передал артиллеристам необходимые поправки, и вдруг снаряды начали рваться прямо во дворе занятого нами дома. Корректировщик, стараясь перекричать шум боя, требовал переноса огня, и вскоре снаряды вновь начали ложиться на безопасном для нас удалении. Недавно этот корректировщик по имени Александр нашел меня и прислал наши панджшерские фотографии.
– Обстрел ваших позиций обычно был минометным или же работало стрелковое оружие?
– По нам в основном стреляли из стрелкового оружия, работали снайперы. А той ночью, когда обстрел в упор был несколько часов подряд, душманы стреляли по нам в основном из ППШ, их звук не спутаешь ни с чем. Один такой гад с автоматом сидел от нас метрах в пятидесяти, попасть по нам ему мешал высокий забор, но поднять головы он не давал. Пытались закидать назойливого душмана гранатами, но это было непросто. Мы с лейтенантом влезли на крышу, прислушавшись, примерно определили, откуда стреляют, кинули пару гранат. Прогремели взрывы, мы подумали, что он готов, присели закурить, потом спустились вниз. Через пару минут послышался глухой удар по кровле, а через пару мгновений там прогремел взрыв – это душман кинул нам гранату в ответ. Бог нас спас, мы остались живые. Взводный еще долго был в шоке: ведь задержись мы на крыше на пару минут – и нам была бы крышка. В этом бою у нас ранило только одного бойца: по зданию выстрелили из гранатомета, и его задело осколком гранаты или куском глины, но досталось изрядно.
Как потом оказалось, душманы прижали огнем и наш взвод, и соседей. И если бы они захотели нас перебить, то им это бы удалось, но цель у «духов» была другая: не давая нам высунуть нос, они прикрывали проход своего каравана. Как только прошел караван, противник словно испарился.
– Доводилось ли видеть пленных душманов?
– Мне даже удалось поговорить с пришедшими на переговоры врагами. Когда мы стояли в Хинджане, бандиты остановили на дороге машину и похитили троих наших гражданских специалистов, помогавших афганцам строить какое-то предприятие. (Гражданские, кстати, ходили практически без охраны. Командиры рассказывали нам о том, что семью того душмана, который тронул специалиста, могли полностью вырезать.) За похищенных душманы требовали немалый выкуп, а мы тем временем бегали по горам, пытаясь отыскать следы заложников. И нам удалось вычислить селение, в котором, скорее всего, содержали пленников, но подогнать к кишлаку технику было невозможно, и сил для его зачистки не хватало.
Итак, приходившие на переговоры душманы требовали за заложников или оружие, или деньги. Однако наш командир был мужиком крутым – он дал бандитам сутки на то, чтобы вернуть похищенных. А в противном случае пообещал начать ровнять с землей близлежащие поселения. Во исполнение обещаний командира вечером к кишлаку подошли четыре танка, которые разнесли пару пустых домов. На следующий день специалистов отпустили без всякого торга – душманы испугались мести своих за разрушенные кишлаки.
Иногда днем мы заходили в местные дуканы, где покупали хлебные лепешки, самостоятельно добывали и рис. Снабженцы привозили нам хлеб только в первое время, потом это постепенно сошло на нет.
– Можете вспомнить свой последний бой?
– Тогда мы столкнулись с самой настоящей бандой, которая воевала не только против нас, но и нападала на машины местных, которые мы называли «барбухайки». Отходя от темы, скажу, что эти машины очень напоминали передвижной цирк – они были расписаны в разные цвета, на них было неимоверное количество всяких наклеек и бижутерии. И в то же время каждая такая «барбухайка» везла такое количество груза в наращенном кузове, которое не осилил бы и наш «КамАЗ». Бандиты останавливали афганские машины и забирали себе все, что могло пригодиться или можно было продать: одежду, еду и так далее.
В организации перехвата этой банды участвовал и афганский офицер, который точно знал обо всех перемещениях банды. Днем мы, как обычно, выехали в район будущей засады, осмотрели местность, выбрали позиции и ночью вышли в засаду. Ночами «барбухайки» не ездили, поэтому и бандиты нападали на них, как правило, на рассвете, который в Афганистане наступает необычайно быстро. Засаду мы решили устроить в том месте, где тропа немного ныряла в небольшое ущелье. Особист-афганец вместе с напарником ушел немного вперед, за ними вдоль тропы потянулись остальные бойцы, занимавшие удобные позиции, а мы с лейтенантом заняли позицию так, что именно на нас и должны были выйти душманы. Мы ждали бандитов очень долго, замерзли, как собаки. Подумав, что никто на нас сегодня не выйдет, мы решили было закурить и, едва успев достать сигареты, услышали чьи-то шаги. Первой мыслью было: «Может быть, это наши решили сниматься с позиций?» Стоял плотный туман, в котором было трудно что-либо разглядеть, но к нам явно кто-то приближался, не произнося на ходу ни слова. Неожиданно началась пальба, в нас полетели пули, мы с лейтенантом стали стрелять в ответ. Вдруг я краем глаза увидел, как кто-то выскочил сбоку от нас, по нам хлестнула очередь. Мне задело ноги, и я свернулся от боли. Лежавший в паре метров от меня лейтенант спросил, что со мной, я крикнул, что меня зацепили. Кругом звучала автоматная трескотня, доносились крики и звуки резни. Лейтенант хотел было подползти ко мне, как вдруг я отчетливо услышал, как к нам что-то летит. Это была граната, она упала как раз между нами. Едва я успел свернуться в комок, как раздался взрыв. Когда я повернулся и взглянул на лейтенанта, то увидел, что тот лежит не шевелясь. Я прокричал: «Товарищ лейтенант!» – а лейтенант смог лишь немного приподнять голову, и я увидел, что все его лицо в крови, после этого он потерял сознание. Я был в плотной фуфайке, которая меня спасла: несколько осколков пробили ее и попали мне в плечо прямо напротив сердца, но, едва пробив кожу, застряли в мягких тканях.
