Вслед за этим, почти немедленно же, «Русское слово» печатает более подробную статью под заглавием «Женщина-провокатор». Автор этой статьи, излагая в основном статью из парижского журнала Бурцева «Общее дело», делает от себя некоторые добавления, сопоставляя факты:

"Телеграмма корреспондента «Русского слова» из Парижа, сообщая о разоблачениях В.Л.Бурцевым нового провокатора в лице Анны Григорьевны Серебряковой, в течение 24 лет состоявшей агентом охранного отделения, произвела сильное впечатление.

В литературных и земских кругах личность Анны Григорьевны Серебряковой была хорошо известна.

Да и вообще её хорошо знали в передовых кружках и различных обществах Москвы.

Пока не получены из Парижа дополнительные сведения, многие выражают сомнение, допускают возможность какой-либо ошибки телеграфа. С другой стороны, неожиданное разоблачение, как и обычно бывает, заставило работать мысль знавших Серебрякову в другом направлении, делать некоторые сопоставления, приведшие их к заключению, что, пожалуй, в данном случае никакой ошибки телеграфа не было.

Правда, Анна Григорьевна Серебрякова была не «Григорьевной», а «Егоровной». Даже больше. В радикальных кружках она была известна не как «Егоровна» и не как «Серебрякова». Там её знали под именем «Анны Степановны Резчиковой».

По каким соображениям она так называлась – трудно установить точно. Резчикова, сколько известно, её девичья фамилия, «Степановной» г. Серебрякова называлась, как говорят, чтобы легче скрыться от внимания полиции.

Г. Резчикова-Серебрякова, по отзывам знавших её, была личностью далеко не заурядной. Широко интеллигентная, интересная «спорщица». В Москве она появилась, если не ошибаемся, в начале 80-х годов, одно время работала в ланинском «Курьере», где занималась переводами по иностранному отделу. Вероятно, около этого времени у ней и завязались знакомства с различными литературными и либеральными кружками, которых в Москве в то время было немало. Достаточно указать, что она долгое время поддерживала дружеские отношения с такими видными писателями и деятелями, как Златовратский, Гольцев, Мачтет, Кичеев, издатель Чарушников, Орфанов-Мишла и многие другие.

Выйдя замуж за земского служащего, г. Резчикова-Серебрякова приобрела широкие знакомства в среде земских деятелей.

Г. Серебрякова умела поддерживать связи со своими «друзьями» и не теряла их даже тогда, когда променяла литературу на мастерскую модных платьев, а мастерскую (как это было в последнее время) – на библиотеку.

Неудивительно, что её старые знакомые с недоумением спрашивают: «Неужели Серебрякова была в течение 24 лет провокатором?» Невольно возникает вопрос: какую же роль при этом играл её муж ПАСеребряков, служивший в земстве делопроизводителем страхового отдела…

По отзывам лиц, близко знавших ПАСеребрякова, это был аккуратный, внимательный, знающий своё дело работник. Он был автором серьёзных работ по научной разработке вопросов страхования. Отличный математик по образованию, бывший преподаватель, он вносил в исследование вопросов страховой статистики научные методы, неоднократно выступал он также с докладами или в роли лектора, помещал статьи в периодических изданиях.

Земство ценило П.Серебрякова. Среди сослуживцев он пользовался скорее уважением, как опытный и образованный работник, чем любовью. Его причисляли к людям «радикального» образа мыслей, но нельзя сказать, чтобы кто-нибудь им восхищался, как искренним, горячим сторонником каких-либо определённых идей. Вечно угрюмый, малообщительный, он не производил на окружающих симпатичного впечатления.

Службу в земстве ПАСеребряков бросил в прошлом году как-то неожиданно и без всякого видимого к этому повода.

После телеграммы о разоблачениях ВЛ.Бурцева пошли всяческие толки и сопоставления.

Некоторые из знакомых ПАСеребрякова и его жены, особенно склонные ко всевозможным предположениям, стали припоминать целый ряд «историй», «высылок», арестов и обысков в земской среде – до обыска в самой земской управе в 1905 году включительно, – когда в подвале архива неожиданно было найдено оружие. Теперь эти акты ставят в связь с телеграммой из Парижа.

Один факт и вправду интересен. Однажды был произведён обыск у самого Серебрякова и у живущего с ним дистанционного смотрителя г. Рязанова. У обоих найдены были какие-то книжки. Серебряков «уцелел», а г. Рязанов должен был распроститься с Москвой и со службой в земстве.

Припоминают и другие случаи. Так, со службы был удалён друг г. Серебрякова – статистик дорожного отдела кн. Кугушев. В другой раз Серебряков одной барышне, искавшей занятия, предоставил какую-то работу, снабдив её пишущей машиной. На следующий же день барышня подверглась обыску, аресту и высылке.

Серебрякова была видной участницей студенческих кружков и собраний, собирала деньги на различные цели, сама организовывала кружки, оказывала помощь политическим арестованным и пр.

Вспоминают, что г.Серебрякова была в большой дружбе и оказывала сильное влияние на небезызвестную в Москве Е.П.Дурново, дочь бывшего московского губернатора, деятельную сотрудницу «левых» кружков. Впоследствии Е.Л.Дурново вышла замуж за г. Я.Ефрона, с которыми г.Серебрякова тоже была дружна.

Во время московского восстания Е.Л.Дурново с дочерью была арестована и её удалось освободить, сколько помнится, под крупный залог."

Статьи в «Русском слове», в «Общем деле» заставили заинтересоваться личностью Серебряковой и остальную печать. В течение ноября и декабря 1909 года ряд газет («Русские ведомости», «Вечерний Петербург», «Газета-копейка», «Свет», «Голос Москвы» и тд.) откликается на разоблачение Бурцева, печатая телеграммы своих корреспондентов из Парижа или просто перепечатывая материал из «Русского слова».

Этот достаточно сильный газетный шум не внёс, однако, ничего нового в расследование провокаторской деятельности Серебряковой. Газеты, очевидно, и не пытались заняться этой стороной вопроса, ограничиваясь изложением и комментированием наиболее эффектных фактов (наградные, выданные Серебряковой, её 24-летняя служба и т. д.). Не внося ничего нового в дело, некоторые органы печати, потрафляя вкусам своих читателей, допускали и явную ложь в погоне за сенсацией. Так, например, «Газета-копейка», намекая на семейную драму в связи с разоблачением Анны Егоровны, заявляет, что «муж её совершенно не подозревал о тайной службе жены» (что, как мы видели выше, неверно). Интригуя читателя намёками на дрязги в революционном подполье, газета заявляет, что Серебрякову уже давно считали «нечистой в денежных делах». Наконец, увлекаясь своими собственными вымыслами, газета заявляет в заключение: «госпожа Серебрякова в настоящее время скрылась неизвестно куда».

Подобного рода «информация» объективно сыграла полезную для Серебряковой роль. Опираясь на явную вздорность некоторых газетных данных, Серебрякова вооружалась необходимым козырем, с помощью которого она опорочивала и прочие появившиеся в газетах сообщения. В самом деле, – могла заявлять Серебрякова, её муж и могли думать её знакомые, – если газеты явно уклоняются от истины, сообщая о бегстве Серебряковой, то где гарантия, что и остальные факты заслуживают большего доверия? И не является ли вся эта история ловким трюком со стороны полиции, с целью деморализовать левую общественность, опорочив честного человека?

В дальнейшем мы увидим, что этим козырем не преминул воспользоваться Серебряков, выступая в печати в защиту «чести» своей жены.

Вернёмся, однако, к Бурцеву. Какими данными и фактами располагал он, обвиняя Серебрякову в шпионской деятельности? Статья его в «Общем деле», которая послужила первоисточником для всех русских газет, написана в весьма общих и неконкретных тонах. Вот её полный текст: