Итак, Церковь отлучает, изгоняет из среды своей (когда говорится: такому‑то анафема, это значит то же, что: такого‑то вон отсюда), или анафематствует, потому же, почему так поступает всякое общество. И она обязана это делать по требованию самосохранения и охранения от пагубы чад своих. Почему нынешний чин ничего укорного и недоуметельного не представляет. Кому страшно действие анафемы, то пусть избегает учений, кои подводят под нее. Кто страшится его за других, пусть возвратит их к здравому учению. Не благоволящий к сему действию — если ты православный, то ты идешь против себя. А если потерял уже здравое учение, какое тебе дело до того, что делается в Церкви содержащими его? Тем самым, что ты образовал в себе [другой] образ воззрений на вещи, чем какой содержится в Церкви, ты уже отделился от Церкви. Не запись в метриках делает членом Церкви, а дух и содержание мудрования. Произносится или не произносится твое учение и имя под анафемою, ты уже под нею, когда мудрствуешь противно Церкви и упорствуешь в сем мудровании. Страшна анафема — брось мудрования злые. Аминь.

13 февраля 1866 г.

Поразила вас участь «Русалки» и бывших на ней… Кого же она не поразила?! Все поражены, — и больше всех Государь… Но не имеем ли мы возможности найти утешение в обетованиях христианских? — Кажется, имеем. Не погибель корабля ужасает, а участь бывших на нем. Станем мерить сию участь в отношении к участи вечной. Это главное. В каком положении были все эти лица? — В положении исполняющих долг свой. Военный долг стоит ли в ряду Божиих, Богом определенных и Богом награжденных? — Да! Морское воинствование не одинаково ли с воинствованием сухопутным? — Да! И думается, его надо поставить немного впереди и выше… Теперь судите — люди, исполнявшие свой долг, внезапно захвачены смертью и отошли в другую жизнь. Как их там встретят? — Конечно, без укора… и притом как исполнителей долга своего… Говорит Господь: «в чем застану, в том и сужду». Так и их судить будет, то есть как исполнителей своего долга. Исполнителям же долга предлежит добрый приговор… Теперь поставьте сие решение с тем вопросом… зачем мы живем? — Живем, чтобы, поживши здесь, на том свете встретить добрый приговор и соответственную тому участь. Не видите ли, что отшедшие от нас на «Русалке» ничего не теряют в отношении к главной цели нашего существования? — И утешьтесь!

Прибавьте к сему, — смерть их была ли сладка или мучительна? — Я думаю, что подобную мучительность испытывали только великие мученики… Хоть она была непродолжительна, но меры ей определить нельзя… За что потерпели они сию мучительность? — За исполнение долга.

Так терпели и все мученики… и, следовательно, скончавшиеся по причине крушения «Русалки» должны быть причислены к сонму мучеников. Я желал бы, чтобы все матери и стцы, братья и сестры и жены умерших тогда прочитали сии строки, поверили истине их и утешились. Я почитаю смерть их, в отношении ко спасению вечному, лучше смерти всех, кои в ту пору умирали, будучи окружены родными и знакомыми. Да упокоит Господь души их в Царствии Небесном!

Притча, ныне читанная, есть, братия, одна из самых умилительных и вместе самых поучительных и глубоких. Потому, думаю, благочестие ваше не позволит вам скучать, если я снова перескажу вам ее, чтобы потом яснее увидеть, какие она дает нам уроки.

Притча сия изображает судьбу двух человек, противоположную и в сей жизни, но еще более противоположную в жизни загробной. Один из них жил в полном довольстве: имел покойный кров, хорошее содержание, добрую славу и никогда никаких не чувствовал недостатков и скорбей. Другой, напротив, совершенно ничего не имел: ни крова, ни одежды, ни пищи, даже самого близкого и нужного блага — целости и здоровья в теле. Смотря на богатого, люди говорили: вот как Господь благословляет его; а проходя мимо Лазаря, думали, может быть, в себе: карает тебя Бог за какие‑нибудь тайные грехи. Так думали люди — несходно с истиною; да и не могли думать иначе, ибо судят обыкновенно по тому, что видят, не постигая, что у кого на сердце. Но пришла смерть и вернее людей определила истинное достоинство и цену Лазаря и богатого. Души их, отделившись от тела, вошли в другой мир — одни. С богатым не было ни пышной одежды, ни прислуги, ни друзей; у Лазаря не было ни его рубища, ни ран. Обнаженные от всего, — только с делами, какие кто совершил в продолжение жизни, — стояли они пред взором Ангелов и святых. Святые Ангелы видели, как светла, праведна и богоугодна душа Лазаря, — взяли ее и, радуясь, вознесли в рай, на лоно Авраамово; к душе богатого, напротив, приступили злые духи и низвергли ее в ад, на вечное горение в огне. Так счастливый в сей жизни сделался самым несчастным в жизни другой, а несчастный здесь стал самым счастливым там; и оправдалось слово Спасителя: «будут последний перви и первии последни» (Мф. 20, 16). Прежде богач, с высоты жилища своего смотря вниз, видел, может быть, не однажды у ворот своих Лазаря и без всякого внимания опускал его нужды и скорби, а теперь сам — в муках — из преисподней, возвед очи на небо и видев там Авраама и Лазаря во славе и блаженстве, понадеялся чрез них облегчить свои мучения. Вероятно, он вспомнил какие‑нибудь добрые дела, потому обратился к Аврааму, — вероятно, прежде он оказывал помощь Лазарю, потому просил употребить его орудием милосердия к себе. «Отче Аврааме, взывал он, помилуй мя, и поели Лазаря, да омочит конец перста своего в воде и устудит язык мой, яко стражду в пламени сем» (Лк. 16, 24). Но за добрые дела Бог наградил уже его благами временными: довольством, славою, бесскорбностию; потому, оставшись с одними худыми делами, он должен был за них только принимать и воздаяние — терпеть вечную казнь. И сказал ему Авраам: «приял еси благая твоя», чем следовало наградить тебя «в животе твоем», — все уже воздано тебе, когда ты был еще на том свете; теперь страдай — и страдай вечно: «между нами и вами пропасть велика утвердися» (ст. 25). От нас к вам, а от вас к нам нет перехода. Сознал справедливость слов Авраамовых богач и с безотрадным томлением предал себя вечным мукам, упрекая себя за прежнюю жизнь. Но при сем невольно пришли ему на мысль дом отца и братья, кои все жили так же, как жил и он. Не сомневаясь, что и их за гробом ожидает тоже вечный огнь, если они не переменят своего поведения, он сжалился над ними и, почитая милость к ним — еще живым — правою, молил Авраама, чтобы он послал Лазаря по крайней мере к братьям, исправить их, «да не и тии приидут на место сие мучения» (ст. 28). Молитва правая, но бесполезная. Если бы грешники удобно могли обращаться от проповеди воскрешенных умерших, то разве бы Господь, Который ничего не щадит для нашего спасения, не посылал бы их к нам? Нет — уж таково ожесточение сердца человеческого, что если оно кротко и благопокорливо, то покорится правде, хотя бы она исходила из уст самого простого и незнатного человека, а если грубо, своевольно, то, воскресни кто, явись Ангел, даже Сам Бог, — оно не повинуется. Потому Авраам сказал: у них есть слово Божие — книги закона Моисеева и пророческие писания; пусть читают их и умудряются во спасение. Другого средства нет, кто не слушает Моисея и пророков, тот не поверит, хотя бы кто и из мертвых воскрес.

Вот притча, а может быть, и самая истина. Господу известно все, и что было, и что будет; что делается в этой жизни, и что будет за гробом. Он мог видеть или в прошедшем, или в будущем — может быть, в нашем времени — как какой‑нибудь достаточный человек не хотел принимать на глаза бедного, особенно к нему близкого, и как потом, после смерти, бедный прославлен, а богатый предан огню. Истинное ли, впрочем, это происшествие или притча — назидание сего сказания, уроки поведения, предложенные в ней, всегда ценны и действенны. Их много, заметим важнейшие.