— Еще факт! Норманнская школа не располагает ни одним подлинным документом, подтверждающим новгородское житие Рюрика. У нас нет даже места, связанного с именем варяга.

— Пардон! Рядом есть Рюриково городище!

— Нет, друг мой, Новгородская летопись это место называет «Городище». Название «Рюриково» появилось недавно, одновременно с легендами о кургане Рюрика и золотом гробе Рюрика…

— Язычник Рюрик в христианском гробу! — засмеялась актриса Яснопольская, подходя к спорщикам. — В девятом веке здесь христианства не было и, как известно, язычники покойников сжигали.

— Верно, голубушка! — радостно сверкнул глазами Калугин.

Бывший дипломат готов был сфотографировать Гретхен во весь рост, чтобы потом демонстративно разорвать карточку на куски. Вчера просила «проучить зазнайку», а сейчас смотрит на него благодарными глазами. Сам черт не поймет русских, все они — персонажи романов Достоевского. Калугин продолжал:

— Многие чужестранцы пытались Россию сделать чужестранной, а кончалось тем, что сами иностранцы становились русскими…

— Например, — ехидно улыбнулась Гретхен, — принцесса София Цербстская, дочь немецкого князька, ставшая Екатериной Второй…

Немец понимал, что любой народ гордится своей родиной. Гегель право мирового духа ставил выше всех частных прав. Объективная истина не позволяет истинному ученому искажать исторические факты в угоду норманнской теории. Тем более что бывший дипломат знал многих соотечественников, которые в России нашли себе вторую родину, и примирительно поднял шляпу:

— Я приехал историю Великого Новгорода изучать и очень вам благодарен, что вы любезно в этом содействуете, — Курт Шарф, уступая в малом, рассчитывал на победу в большом. — Но я абсолютно уверен в том, что вся витрина исторических статуй «сводом русской философии» не является.

— А какие компоненты входят в философию, голубчик?

— О, безусловно, три: онтология, гносеология и логика!

— Нет, доктор, четыре! Еще Гегель, ваш патрон, начал разрабатывать диалектику как руководство к действию. Вспомните «Науку логики»: учение о цели, средстве и результате. Не так ли?

Гегельянец, безусловно, не забыл мысли учителя о целесообразной деятельности…

— Но это же, доннерветтер, маленькая веточка на грандиозном трехствольном древе великой системы Гегеля!

— Верно! Черенок маленький! Но, заметьте, попал он в благоприятную почву. — Новгородец распахнул руки: — Еще Герцен сказал: «Диалектика — алгебра революции». А Белинский, Добролюбов, Чернышевский, Плеханов и особенно Ленин не только всесторонне обогатили философию, но и самобытно разработали ЛОГИКУ ДЕЙСТВИЯ. Вся русская культура девятнадцатого века пронизана поисками цели, средства, пути, способа, формы и правил деятельности. Даже писатели Гоголь, Чернышевский, Достоевский, Толстой своими романами стремились ответить на вопросы: что делать? как жить? в чем смысл жизни? Русская философия наиболее действенная, и в этом ее отличие от всех других. Нуте?

«О, это „нуте“ подобно петле на шее». Не зная, чем возразить по существу, немец фотоаппаратом указал на монумент:

— Но при чем тут гранит, бронза и какой-то «свод»?!

— Гранитный постамент, батенька, это трибуна стратегов, вылитых из бронзы. Ломоносов — стратег наук; Петр Первый — стратег управления, Суворов — автор «Науки побеждать». А понятие «свод» несет два значения: здесь сведены представители любой деятельности — дано обобщение всех видов руководств, а в то же время «свод» — это небо, высота, наивысшая степень развития философии — ее четвертый компонент — лоция действия…

— Отсюда, — торжественно вставила Гретхен, — наглядный «свод русской мысли»!

— Совершенно верно! — похвалил Калугин актрису и снова обратился к интуристу: — Господин профессор, есть возражения?

— Здесь хотя бы один истинный философ представлен?

— И не один! Материалист Ломоносов…

— Пардон! Он ученый…

— Энциклопедист! И здесь же видный мыслитель Феофан Прокопович…

— Впервые слышу!

— Незнание, друг мой, плохое доказательство. Я пришлю вам «Путеводитель по Новгороду». В нем найдете биографии, но автор еще не осознал закономерность: личная жизнь героев неотторжима от бессмертия России.

Курт Шарф признательно раскланялся и почувствовал, как на щеке затрепетал нерв. Не хватало только присутствия Гнома: тот оказался прав — пока что победа за Калугиным. Теперь вся надежда на реванш.

В гостиницу интурист возвращался с Гретхен. Он намекнул насчет ее коварства. Ответила она мстительной усмешкой:

— Не вы ли, представитель «сильного пола», потешались над нами, женщинами? Я мщу всем, кто так поступает!

За мостом Берегиня свернула на ярмарку. Он остался один со своими тяжелыми думами…

Ученый потерял контроль над временем: не заметил, когда вернулся в гостиницу. Надо было прежде всего успокоить нервы. В номере, как и у себя дома, профессор ходил из угла в угол. Размеренный шаг, равный секунде, помогает ему собраться с мыслями. И сейчас привычный ритм вернул ему рассудительность, хотя в сознании копошилось чувство досады за поражение в споре с новгородцем.

Да, да! Только реванш! Он остановился перед столиком и заглянул в дневник. Турнир будет опять один на один: актриса лишена спекулятивного мышления. Безусловно, Калугин оригинальный философ, но у него есть ахиллесова пята: за две встречи он ни разу не взглянул на часы — явно недооценивает значение временной категории.

Вечером, когда Московская улица затихла, голоса прохожих стали слышны обитателям гостиницы. Шарф не поверил своему слуху и выглянул в открытое окно. Внизу на панели Калугин в чем-то упрекал юношу. Тот, кудрявый, спортивного типа, с книгой в руке, оправдывался:

— У меня не две — одна жизнь.

— Не одна, друг мой, а девять: младенчество, детство, отрочество, юность, молодость, пора возмужания, зрелость, старость и дряхлость.

— Что это дает?

— Толстой продумал детство, отрочество, юность — и раскрыл душу в ее развитии…

— Продумать до самой дряхлости?

— Дряхлость, учти, девятый вал!

— Наивысший подъем?

— Конфликта! Умирая, мы не хотим умирать: тело сдает, а мозг творит и переоценивает прошлое. Заметь, старый — сам себе на уме, а дряхлый — само откровение. Правда — расцвет разума. Познай человека в девяти стадиях. Ты будешь рассказывать не о философии, а о людях, осмысленных тобой философски. Иначе не создашь романа нового типа, мальчик мой.

— В чем же новизна?

— Одно дело, голубчик, изобразить диалектику души, а другое — изобразить душу, владеющую ключами проникновения: литературных героев много, а героя-диалектика нет.

— Ну, мне такое не под силу.

— Сила в борьбе! Не отступай. В тени не загорают…

Шарф слушал, не выглядывая. Он не видел, почему голоса пропали, но скоро выяснилось: курчавый юноша постучал в комнату, вежливо поздоровался и протянул книгу в черном коленкоровом переплете:

— От Калугина… «Путеводитель»…

Доктор философии не задержал ученика Калугина: немцу было неудобно за подслушанный чужой разговор и за злость на Калугина, который любезно провел экскурсию, прислал «Путеводитель» и пригласил интуриста к себе в гости.

Профессор задумался над тем, что сейчас произошло под окном. Если быть честным, Калугин не принизил европейской литературы: бальзаковский герой «Поиска абсолюта» — философ, ученый и только; даже Фауст не олицетворяет диалектики Гегеля. Права и Берегиня Яснопольская: он судил о ней, думая о Марте. Эмансипация женщин в России — это же не миф. И немец получил по заслугам.

За ужином Шарф растянул потягивание кефира. И уловка удалась: дождался Гретхен…

— Фрейлейн, — проговорил он виновато, — извините…

Наблюдая за ее глазами, немец видел, как с каждым словом ее взгляд просветлялся. Она опять спешила:

— Выступаю рядом. Если хотите выговориться — проводите…

И он, нарушив график вечерней работы, вышел с ней на Буяновскую улицу. Интурист, делясь впечатлением о вчерашнем концерте, хвалил солистку за художественный свист.