В мае 1872 года вследствие расстройства дел Фейгина долгосрочный подряд был передан им с разрешения военного министерства Кокореву и Овсянникову, которые приняли на себя все обязательства Фейгина в отношении казны. Вместе с тем Фейгин передал Овсянникову и Кокореву в арендное содержание свою паровую мельницу. Кроме того, означенная мельница была заложена Кокореву в сумме 700 тысяч рублей. Затем по особому договору с Овсянниковым Кокорев предоставил исполнение долгосрочного подряда, все расчеты и барыши по оному, а также и заведование мельницею в полное распоряжение Овсянникова, который сделался таким образом хозяином подряда. Из дела видно, что поставка провианта в казну была постоянным занятием Овсянникова с 1847 г. Начав с капитала в 200 тысяч рублей ассигнациями, Овсянников, по собственному объяснению, нажил поставками провианта состояние в несколько миллионов рублей. В 1863 году военным министерством было возбуждено несколько дел по обвинению Овсянникова и его поверенного Левтеева в злоупотреблениях по означенным поставкам, и в декабре 1864 года последовало постановление военного совета, коим было запрещение Овсянникову участие в казенных поставках. Воспрещение это продолжалось до 1867 года, когда Овсянников и Левтеев были освобождены бывшею с.-петербургскою уголовною палатою от всякой по означенным делам ответственности. Затем первый подряд, порученный Овсянникову военным министерством, был подряд Фейгина. Как видно из показаний Кокорева и Фейгина, а равно и из имеющихся в деле документов, Овсянников дорожил получением этого подряда, выкупил векселей Фейгина на 755 тысяч рублей, заменил их своими векселями на ту же сумму, принял на себя все текущие счета и расходы по исполнению подряда интендантства за 1872 год, достигавшие, по расчету Фейгина, до 833 тысяч рублей, и, наконец, выдал Кокореву обязательство уплатить в случае продажи мельницы ниже суммы закладной разницу между этою суммою и продажною ценою в размере, впрочем, не свыше 400 тысяч рублей. В возмещение этих затрат Овсянников получил с казны по сдаче хлеба всего 870 тысяч рублей. При исполнении подряда Овсянников сократил расходы, которые делались до него Фейгиным. Тем не менее перемол муки на паровой мельнице обходился значительно дороже, чем на других мельницах в низовых губерниях. По объяснению Овсянникова, по торговым книгам и документам видно, что перемол каждого куля на паровой мельнице стоил не менее 50—55 коп., между тем как на низовых мельницах перемол ржи обходился по 15—30 коп. за куль. Притом мельница при исполнении подряда интендантства 1872 и 1873 гг. работала всего 4 месяца, в остальное время, по перемолу потребного количества ржи, стояла без дела. В 1874 году мельница также стояла без дела в течение 4 месяцев, с 4 апреля по 23 июля. Вместе с перемолом ржи на мельнице был связан постоянный надзор интендантства за действиями Овсянникова.
В 1873 году интендантством была обнаружена продажа Овсянниковым казенной ржи с судов на реке Неве, вследствие чего за судами Овсянникова был учрежден надзор интендантскими чиновниками; при участии речной полиции и были составлены по сему предмету протоколы. Равным образом в 1874 году для отвращения обмена казенной мельничной муки на собственную худшую муку Овсянникова, сложенную им в казенных магазинах, интендантством мука эта была опечатана, и Овсянникову приказано было ее вывезти и собственной муки в магазинах не складывать. Далее, интендантство, как видно из показания окружного интенданта генерала Скворцова, было недовольно медленностью Овсянникова при перемене забракованных продуктов и неправильными действиями его служащих при сдаче провианта в войска. Со своей стороны, как видно из имеющихся в деле документов, Овсянников заявлял окружному интенданту, что распоряжения интендантства стеснительны для него, не согласны с контрактом и подрывают кредит к его торговой фирме. Так, в письме к интендантству от 7 сентября 1873 года Овсянников по поводу составленных протоколов о продаже с судов его казенной ржи жаловался, что эти меры составляют «тяжкую для него обиду» и «породили во всем купечестве крайне оскорбительное для его чести и торговых дел убеждение, что военное министерство производит тайное расследование над действиями своего агента».
В 1874 году Овсянников обращался к интендантству с ходатайством об утверждении за ним поставки провианта на новгородскую, олонецкую и петербургскую губернии, переданной ему поставщиком военного министерства Малькелем. Интендантство отказало Овсянникову в этом ходатайстве. Из имеющегося в деле отзыва Овсянникова видно, что он протестовал против отказа интендантского управления, указывая, что этот факт компрометирует его, Овсянникова, в торговом мире и «вызывает толки, что ведомство, в котором сосредоточена подрядная деятельность, поколеблено доверием к его, Овсянникова, исправности и благонамеренности».
Подобный же отказ последовал в октябре 1874 года из морского ведомства, где Овсянников ходатайствовал предоставить ему долгосрочную поставку провианта флоту на тех основаниях, какие приняты в контракте Фейгина.
11 августа 1874 года мельница Фейгина была назначена в продажу с публичного торга по оценке полтора миллиона рублей и осталась за Овсянниковым, предложившим на торгах высшую сумму 108 тысяч рублей. Затем из-за мельницы возникла тяжба между Овсянниковым и Кокоревым. По иску Кокорева С.-Петербургский окружной суд уничтожил торги, и мельница была присуждена Кокореву в сумме закладной. Решение суда было обжаловано Овсянниковым, но Судебная палата оставила означенное решение в силе, и 20 декабря 1874 года Кокорев был введен во владение мельницей. Далее, в половине января, поселив на мельнице своего приказчика Кузнецова, Кокорев через своего поверенного Мамонтова приступил к приему мельницы и поверке мельничного имущества. Поверка эта была прервана в самом начале пожаром мельницы. За исключением Кузнецова все остальные служащие, жившие на мельнице, состояли на службе у Овсянникова. Управление мельницею лежало на обязанности Левтеева, на которого с переходом к Овсянникову подряда Фейгина было возложено ближайшее заведование этой операцией в С.-Петербурге. Как видно из дела, Левтеев состоял доверенным Овсянникова по подрядным делам с 1862 года и пользовался полным доверием хозяина. Он получал содержания по 6 тысяч рублей, а в последнее время по 8 тысяч в год кроме разъездных денег; имел даровой экипаж, лошадей и квартиру от Овсянникова в доме его на Калашниковском проспекте. Кроме значительного содержания, как видно из торговых книг Овсянникова, Левтеев был связан денежными делами Овсянникова, ставя свои ответственные бланки на векселях Овсянникова на крупные суммы в несколько сот тысяч рублей. Перед пожаром мельницы Левтеевым, как обнаружено следствием, были сделаны следующие распоряжения: а) прекращен перемол на мельнице, б) распущены мельничные рабочие, в) прекращена топка, г) выпущена вода из всех труб и бака мельницы. Непосредственным последствием прекращения работ было распущение большей части мельничных рабочих, сама мельница заперта и осталась в полном распоряжении немногих главных служащих Овсянникова, которые в ней жили; кроме того, остановка работ давала предлог к прекращению паровой топки и к выпуску воды из бака и труб мельницы. По объяснению всех служащих на мельнице, Левтеев приказал прекратить топку и выпустить воду на том основании, что топить мельницу за прекращением работ дорого и воду следует выпустить для предупреждения замерзания труб и бака. По объяснению машиниста Кильпио и швейцара Семенова, Левтеев приказал выпустить воду еще до прекращения работ на мельнице. За день до пожара Левтеев справлялся, выпущена ли вода, и получил ответ, что это исполнено будет на другой день. Наконец, накануне пожара главный приказчик, Морозов, доложил Левтееву в швейцарской при его приезде, что вода выпущена. В ночь после того, как все означенные распоряжения Левтеева были исполнены, мельница сгорела.
Время, когда начался пожар, выяснено следствием весьма точно. Из дела видно, что 1 февраля до 5 часов вечера несколькими рабочими производилась при остановках перемола чистка мельницы. По уходе рабочих в седьмом часу приказчики Овсянникова обошли мельницу и заперли все выходы. Затем вечером и ночью все служащие спали в своих квартирах, кроме дворника Клопова, дежурившего на улице, и ночного сторожа Рудометова, караулившего во дворе мельницы. На парадном подъезде, который был заперт, как и все другие выходы, спал швейцар Семенов. Ночью, по объяснению Рудометова, Клопова и Семенова, все было благополучно, и никто в мельницу не входил. В 4 часа 30 мин пополуночи Клопов, разговаривавший перед тем на Измайловском проспекте с городовым Легковым, пришел в дворницкую, расположенную в отдельном домике во дворе мельницы. Затем другой дворник, Чернышев, спавший до того в дворницкой, ушел с мельницы в церковь. В это время часы на станции Варшавской железной дороги, расположенной против мельницы, показывали 4 часа 40 минут. Швейцар Семенов, выпустив Чернышева, вновь запер подъезд и заснул. Ни Клопов, ни Чернышев, ни Семенов не заметили никаких признаков пожара. В 5 часов пополуночи дежурные на каланче Нарвской части, Янсенков и Яворский, заметили во дворе мельницы первый дымок и затем, спустя минут десять — свет, после чего на каланче поднята тревога. В то же время огонь на мельнице увидел сторож Варшавской железной дороги Авдеенко. Таким образом, мельница загорелась несомненно около 5 часов пополуночи.
