Между различными расходами, показанными в этом счете, там значится за лист гербовой бумаги, на котором должно быть написано духовное завещание, 330 рублей. А между тем из прочтенного перед вами определения Окружного суда об утверждении завещания Занфтлебена вы слышали, что никакой гербовой пошлины по этому завещанию не полагалось, а что всего-навсего с Алферова как с поверенного душеприказчиков, представившего завещание к утверждению, было взыскано 20 с чем-то рублей пошлин, крепостных и актовых. Таким образом, Алферов, выставив в своем счете несуществующий лист гербовой бумаги, похитил у Гартунга, по званию душеприказчика, 330 рублей, а Гартунг счет этот выдает за оправдательный документ своих расходов! Все объяснения Алферова сводятся к тому, что этот явно ложный счет не был им представлен Гартунгу в числе оправдательных документов, что он не знает даже, как он попал к Гартунгу, так как этот счет он, Алферов, писал еще для покойного Занфтлебена по его просьбе и вручил ему его для сведений, поэтому, если верить Алферову, покойный еще при жизни уже хлопотал об утверждении своего завещания... Вот до чего может довести человека желание во что бы то ни стало, в ущерб здравому смыслу объяснить и оправдать то, что имеет только одно значение следов преступления. На основании правил нового гербового устава завещания пишутся на 40-копеечном листе гербовой бумаги, но где же было знать это Гартунгу, который и без того по настоящему делу часто ссылался на свое плохое знание законов. Алферов знал, что если он и покажет в счете 330 рублей на лист гербовой бумаги, то это пройдет незамеченным, и он спокойно получит деньги, тем более, что и душеприказчикам нечего много думать: ведь деньги эти чужие... Вот Алферов и утаил эти деньги отчасти у наследников Занфтлебена, отчасти у Гартунга.

Затем мне остается в коротких словах формулировать обвинение, назвать и перечислить те преступные деяния, в которых я обвиняю подсудимых.

Я обвиняю Гартунга, Ольгу Петровну Занфтлебен и Егора Мышакова в том, что по предварительному между собою соглашению они 11 июня 1876 года похитили из имущества, оставшегося после покойного Занфтлебена: во-первых, вексельную книгу, во-вторых, собственные векселя Гартунга на сумму 6 тысяч 500 рублей, в-третьих, все документы, которые впоследствии, когда увезенное имущество было отобрано у подсудимых, вошли в описи 13 и 16 июня, в-четвертых, все документы, не попавшие в описи и от нее скрытые, как векселя Жукова, Панчулидзева, Панфилова, Баженова; в-пятых, вексель Базилевского и в-шестых, векселя Титова и Безобразова.

Я обвиняю далее Алферова в том, что он, зная о всех обстоятельствах этого преступления, разными действиями, указаниями и советами оказал подсудимым свое содействие в том, чтобы воспользоваться плодами преступления и скрыть его следы; кроме того, в том, что он принял к себе похищенный в числе других вексель Николая Занфтлебена в 1 тысячу 500 рублей, зная о его похищении. Если же вы поверили бы объяснениям Алферова о том, что он получил этот вексель до смерти Занфтлебена от него самого, то я обвиняю Алферова в другом преступлении — в том, что он вексель этот себе присвоил (к суду). Такое изменение обвинения я нахожу возможным ввиду равенства ответственности за то и за другое преступление (к присяжным заседателям). Я нахожу, что указанная мною вспомогательная деятельность Алферова заключалась в том, что он с целью удержать похищенные документы во владении генерала Гартунга, Ольги Петровны Занфтлебен и Мышакова вместе с Гартунгом 12 июня участвовал в разборе этих похищенных документов, указывал, что следует делать с ними дальше, а затем явился поверенным душеприказчиков по возникшим у них делам о похищенном имуществе, и в получении на свою долю от этих душеприказчиков более 1 тысячи 500 рублей денег, заведомо для него добытых путем преступления.

Наконец, на основании данных судебного следствия, графа Ланского я обвиняю в том, что он, зная о всех обстоятельствах похищения документов 11 июня 1876 года, с целью удержать похищенные векселя в руках душеприказчика генерала Гартунга давал советы не выдавать их надлежащей власти и в качестве второго душеприказчика участвовал в выдаче доверенности Алферову, расписки Суворову, в посылке Мышакова для получения по векселю Базилевского и в других распоряжениях генерала Гартунга похищенным имуществом. По поводу графа Ланского я вместе с тем, во избежание всякой односторонности и всякого преувеличения, считаю своею обязанностью оговориться: между тем как о всех других подсудимых пришлось говорить немало, имя графа Ланского если и упоминалось, то больше по поводу разных его слов и писем, так как прежде он далеко не был так молчалив, как здесь на суде. Самое же его участие в настоящем деле, доказанное положительно в обозначенных мною пределах, является преступным, я должен сказать по совести, более со стороны формальной, чем по внутреннему своему значению. Зная обо всем, он во всем участвовал как-то нехотя, пассивно. Имея вначале свои виды на имущество покойного, на что указывают его письма о своем контрагенте Шранц, которого он хотел «засадить» в долговое отделение при помощи векселей, оставшихся после Занфтлебена, граф Ланской впоследствии как будто спохватился, отказался от звания душеприказчика и сам лично не воспользовался ни одним похищенным документом.

Рассматривая дело по совести и внутреннему убеждению, не связанные никакими формальными признаками преступления, никакою наличностью улик, вы оцените эти обстоятельства по их достоинству и, быть может, дадите им благоприятное для подсудимого графа Ланского место в вашем приговоре. Я же должен был представить вам все данные, все факты, все соображения о виновности всех лиц, преданных вашему суду.

Если в заключение мы бросим беглый взгляд на общий нравственный характер преступления, составляющего предмет настоящего процесса, оно предстанет перед нами во всем своем неприглядном и безотрадном виде. Пользуясь смертью и всегда сопровождающим ее общим смятением, подсудимые похитили денежное и документальное имущество покойного, частью для того, чтобы извлечь из него прямую выгоду, вырученные по векселям деньги положить в свой карман или войти в преступное соглашение с векселедателями. Их не остановило присущее каждому человеку невольное уважение к едва остывшему праху покойного, они рылись в его документах, торопливо разбирали, забирали их и наполняли ими свои карманы, между тем как в раскрытую дверь им видно было еще не положенное в гроб тело отошедшего в вечность. Всеми своими помыслами они были погружены в своекорыстные и темные расчеты, в векселя и расписки, в бланки ответственные и безоборотные, в проценты и счетные книги в ту самую минуту, торжественнее и печальнее которой не бывает в жизни, когда умиляется и смягчается самое черствое сердце, когда добрые люди плачут и молятся о спасении души новопреставленного... Всеми своими последующими поступками подсудимые показали, что не у смертного одра близкого им покойника, не среди окружающего его скорбного благоговения были тогда их мрачные мысли: они были далеко в соображениях практического, финансового свойства. Вдова думала о том, что в награду за проданную молодость и тяжкий уход за больным стариком смешно было бы удовольствоваться оставленными ей по завещанию несчастными 10 тысячами рублей, когда под руками есть возможность получить их 80, стоит только сказать, что все векселя с бланками подарены ей ее покойным мужем. Слуга думал о том, что хорошо было бы на вольные хозяйские деньги отведать разных заманчивых прелестей жизни, щеголевато одеться, покататься на лихачах, покутить у «Яра» в веселой компании среди цыган и шампанского. Душеприказчик... мне думается, что через последующие события сквозит и его боязливая, неотвязная мысль. Быть может, смущаясь и робея, сам еще не веря себе, с невольной краской стыда на лице и он думал о своих злополучных векселях, скрывающихся в этой беззащитной перед ним груде гербовой бумаги, векселях, которые так легко найти и изорвать, о своем безденежье, которое так легко поправить, о вероятных выгодах своего нового звания, которые так легко приобрести... И вот жадные руки потянулись к наследству ростовщика, забрали и поделили его, но, увы, всех концов схоронить не сумели, а главное, не успели. Быстро, однако ж, вернулось присутствие духа, сначала немного расстроенное внезапным обнаружением преступления, и соучастники отдали себе отчет в своей юридической силе. Немало помогли при этом практические и дальновидные советы опытного юриста.