—

С чего взял? — удивился поселенец.

—

А у мамки рентген в последний раз отыскали в легких темное пятно. Доктора говорят, что чахотка. Мамка ее в прачечной нашла. Ей лечиться велели, пока не поздно, — вылепил Степка.

—

Ну, что ты мелешь? Никакой чахотки нет! Стрясись эдакое, меня выкинули б из прачек детсада! Просто заболела гриппом, он дал осложнение, но через три недели все прошло без следа! — вспыхнула Анна.

—

Да кончайте базар! Я — не из трусливых. Верю в судьбу! Кому что суждено, никто от своей участи не слиняет. Ведь вон на зоне чего ни случалось? Даже тифом мужики болели. А уж чахоточных полно! В бараке— не в избе! Во все дырки-щелки сифонит, а колотун зимой и летом стоит. Спали одетые. Иные — прямо в сапогах! Телогрейки за ночь отсыревали так, хоть отжимай. А ведь в них целый день на холоде «пахать». Конечно, не все выдерживали, откидывались, других болезни «косили». Иных ничто не брало, как заговоренные выживали. Чаще всех оставались в живых корефаны, которые на болячки положили с прибором. Им все по хрену. А тех, которые береглись, «косили» болезни нещадно. Так что меня хворобами на «понял» не взять. Я свою закалку прошел. Уже пуганый! И, как видите, живой и дышу.

Гоша с удивлением оглянулся на внезапный стук в двери. Тут же увидел удивленное лицо Анны:

—

Войдите? — сказала баба, закашлявшись.

В дом вошел участковый. Извинился перед хозяйкой за беспокойство и, обратившись к поселенцу, сказал:

—

Пошли за мной. В отдел.

—

Зачем?

—

Не знаю. Меня попросили разыскать и привести в милицию, а дальше не доложили. Одевайся! — хмурился лейтенант.

—

Как нашел меня? — удивил»! Корнеев.

—

Да проще простого! У нас как в любой деревне — чей угол обоссал, там и женился. А ты с Анькиным пацаном тусуешься. Это все видели. Где ж тебя еще искать? Даже собаку на след пускать не надо! — вышли оба из дома.

В милиции, едва Гоша вошел, его сразу отвели в кабинет к следователю. Корнеев нервничал, не понимал, что нужно от него ментам?

—

Присядьте, — вошел следователь и указал на стул. Поселенец тихо опустился на него. — Корнеев, на этот раз к Вам нет никаких претензий, а вызвали, чтоб помощи попросить по делу об убийстве Бондарева. В Октябрьском убийцу не нашли, решили у нас найти. Вы по соседству с Игорем жили. Как мы знаем, даже дружили с ним.

—

Ну, и что? Если его убили в Октябрьском, как может случиться, что убийца из Усть-Большерецка? Хренатень какая-то! Да поселковые при желании могли урыть так, что ни собака, ни мент не надыбали б! Зачем «пасти» его в Октябрьском и, размазав, оставить на виду. Чтоб бросить тень на тех фраеров? Старый, плюгавый и дешевый прием. Им давно никто не пользуется. Эту дурь враз заморозьте. Я вам в таком — не подмога!

—

Ответьте мне на несколько вопросов, — попросил следователь. — У Бондарева были друзья, кроме Вас?

—

Конечно. Один, кстати, из Октябрьского, на работу его там устроил.

—Этого мы знаем! Проверили. Не причастен. А кроме него?

—

Кто их знает? Я не следил. Зачем он мне нужен, этот Бондарев?

—

Ну, а гости к нему приходили?

—

Конечно, я и Андрей.

—

А кроме вас?

—

Не знаю, — морщился Гоша.

—

Может, слышали голоса или видели кого-нибудь?.

—

Нет, не припомню!

—

Сам Бондарев ни на кого не жаловался? Не говорил, что ему грозят?

—

Мне не рассказывал. А вот «бочку» на иных «катил». Как без того? И его иногда доставали то в поликлинике, то в магазине или на работе. Но Игорь в поселке ни с кем не корефанил, кроме нас с Андреем. Его даже после пурги никто не возникал, чтоб откопать.

—

А по телефону ему часто звонили?

—

Вообще, базарил, но, может быть, сам с собой? Такое на него наезжало. От одиночества у многих «крыша едет», — вспомнил Гоша.

—

Обедал он в столовой или дома?

—

Ужинали мы втроем, а про другое не знаю.

—

Кого он ненавидел в поселке?

—

А кого тут уважать? Игорь один дышал здесь, ровно пес! Всех и всего боялся. Почему, сами знаете! Но кто чего опасается, от того и поимеет в лоб! Вы лучше поискали бы среди приезжих. Из недавних. Особо, которые, возникнув, обратно на материк «лыжи навострили». Средь этого сброда всякое отловить можно. Могли за прошлое прижучить или из куража, а может, думали от него «бабки» поиметь.

—

Гош, а не могла тут быть замешана женщина? Может, Игорь что-нибудь говорил?

—

Поостыл к бабам, хотя были они у него, но ни об одной не вякал. Не держал выше ширинки. Бабье для него ничего не значило. Он не был кобелем. Так, по надобности иногда имел. Когда бывал в командировках. В поселке ни с одной не флиртовал.

—

Странно все, черт возьми! — досадовал следователь.

—

Слыхал, что из нагана его убили.

—

Из пистолета, но теперь оружие у многих. Каждого не проверишь, а искать надо. Ты уж извини за беспокойство. Я считал, что ты побольше о Бондареве знаешь. Но тебе, видно, тоже не по кайфу было корефанить с ним.

—

О чем базар? Я и не кентовался с ним. Дышал в соседстве и не дергался. Уж, какой ни есть, словом можно было перекинуться. Да и он меня не выше держал. Одного не пойму, чего так взялись за его дело?

—

Друзья Бондарева потребовали найти и наказать убийцу. Даже в Москве его коллеги работают и теперь занимают высокие посты. Но время от времени их достают и убирают по одному. За прошлое или за будущее, пойми их? Кто заварил ту кашу, не понять. Вот только заправка у нее жуткая! Но ведь не все умеют забыть и простить. Злая память на доброе не способна. Ее сколько ни студи, ножом или пулей отомстит, — вздохнул следователь.

Георгий, выйдя из милиции, решил сегодня не ходить к Анне, а выспаться дома, у себя.

Он шел, задумавшись о Бондареве. «Ведь вот жил человек, никогда не привлекался к суду. Занимал должности, получал кучерявые «бабки». Все имел. Его боялись. Думал, до погоста вот так додышит. Ан нет! Судьба сыграла оверкиль. Затырился как последний фраер вот в эту дыру, чтоб спасти последнее, свою душу! Добровольно приморился тут. Меня хоть подневольным привезли. Но я ничего не потерял, кроме воли, а он — все! Так чем он лучше?»

—

Гоша! — внезапно подошел человек.

Поселенец остановился.

—

Привези мне завтра с утра воды в баню. Бочки три нужно. Сын с армии вернулся, давно мы с ним не парились. Уважь?

—

Ладно, привезу! — пошел домой, не оглядываясь.

Корнеев затопил печь, подмел полы. Протер пыл Задумался о своем…

«Странный народ живет в поселке. Между со грызутся, сплетничают, никак их мир не берет. Да зэки в зоне живут дружнее», — вспомнился Гоше один из дней заключения.

Корнеева только что выпустили из штрафного изолятора, куда его вбили за драку вместе с кентами Заелись они с фартовыми. Те потребовали тепля и шамовку, которые получили с воли Гошкины кенты, Ну, а кому охота отдавать свое? Вот и сцепились, на ночь глядя.

Гошку кто-то почти сразу вбил под шконку, да так что он зубами в стенку барака вцепился. Ему добавили по макушке, и Корнеев наглухо вырубился; Сколько он так лежал, не помнил, но кто-то выгреб из угла. В руках у Гошки оказался нож. Корнеев не понял, откуда он взялся? Применял его или нет? Помнил, что драка была классной. Месили фартовых кенты Гоши за все разом. У фартовых были кастеты и свинчатки, финки и арматура. У кентов — ножи и спицы. Кто кого уделал, Гоша не знал. Он помнил, как какой-то плюгавый ферт подпрыгнул, словно блоха, и всадил Гоше меж глаз прицельно и сильно. Корнеев упал. Его взяли на сапоги, потом охрана вытащила за шиворот из барака. Долго, до самого шизо вламывали ему по ребрам, пока зэк не заорал:

—

Мама!

—

К какой из них тебя отправить? — услышал ядовитое, насмешливое.