А ведь он многих жалел. Бесплатно возил воду дряхлым старикам. Без просьб переносил ее в бочки в дома, не ожидая благодарности. Зато сам получил под

завязку.

Георгий пошел на работу хмурым. Не смотрел по сторонам как обычно, ни с кем не здоровался. С сегодняшнего дня решил для себя никому не привозить воду на дармовщину. «Я для них не человек? Это они для меня — волчья кодла!» — ругал он поселковый люд.

—

Гоша, привези нам воду нынче, пожалуйста, — высунулась из калитки седая голова старухи.

—

Если время останется! — бросил в ответ коротко.

—

Гош, водицы подбрось! — окликнул с крыльца мужик.

—

Тебе сколько?

—

Три бочки. Деньги вот возьми заранее.

—

Давай, — подошел поселенец.

И первому именно этому человеку навозил воды

—

Чего-то ты нынче не в себе. Как шибанутый Кто тебя завел или наехал? Кто настроению с утр хребет перешиб? — поинтересовался человек.

—

Не настрой, в душу насрали! — пожаловало Корнеев и, дав коню ведро воды, решил немного отдохнуть. Разговорился с человеком.

—

Какая чума обидела тебя? — спросил мужик.

—

Короче. Указали мне мое место, мол, сколько добра ни твори, сколько ни живи, никто за человека держать не станет. Ни одна баба со мной семью не создаст, так и сдохну в поселенцах.

—

Это ж кто нагородил эдакую хренатень?

—

Какая разница, — отмахнулся водовоз.

—

Гошка, с кем бухал? Видать, ты обделил его на водяре, что он со зла натрепался. Хошь верь или нет, у нас тут судимых хреном не перемешать. Иные с Колымы, с Ямала, с Чукотки осели. Все нынче с бабами. А иная не хуже зоны наказание! Вон моя Ядвига — сущая задрыга! Даже с получки у ней на пиво не выклянчишь! Стерва — не то звание. Сколько я ей в лоб фитилил, другая уже по сраку раскололась бы! Эту профуру ни хрена не берет. Еще борзей становится. Я ж тоже ходку тянул в Усть-Камчатске. Тещу размазал. Достала меня до печенок. Пять зим отсидел. Воротился. Ядвига лишь одну зиму смирно дышала, а нынче пасть шире бочки. Верно, тоже урыть придется. Приловчилась мою зарплату получать! Как такое терпеть? Вот и правду говорят, что от тюрьмы и сумы никто не зарекайся! Коль нужна тебе баба, забирай мою! Я тебе в придачу водки пару ящиков поставлю.

—

Зачем мне такая?

—

В постели годится! И по дому управляется неплохо. Брехать не стану! Но жадная и борзая, как собака! Сил с ней не стало, слышь, Гош? Ты думаешь, что другие лучше? Ни хрена! Все лахудры одинаковы!

—

Сказали, что и такая за меня не пойдет!

—

А давай спросим? — подморгнул Гоше и, остановив первую бабу, почтальонку Фенечку, спросил на полном серьезе: — Скажи как на духу, пошла б замуж за Гошу? Только не кривляйся! Честно лепи!

—

Нет. Не пошла б. Он старый и корявый. Лучше одна останусь, чем с таким!

—

Ну, и иди на хрен! — разозлился мужик, а через минуту поймал за руку вторую бабу. — Слушай, Райка, чума ходячая! Ты б пошла в бабы к водовозу?

—

Во, придурок! Как пойду, если не зовет?

—

А коли скажет?

—

Тогда и поговорим! — ответила смеясь.

—

Ну, пойдешь или как?

—

Даешь, Васька! Чего за его хрен страдаешь? Если у него горит, пусть сам говорит. Тут без посредников обходятся!

—

Пойми, дура, я с чего хлопочу? Ему трепанули, что за него никто не пойдет, потому что поселенец!

—

Кинь глумное нести! Мало чего у кого в жизни стряслось когда-то? Важно, каким он со мной будет! Нынче хорошего мужика сыскать не просто. Оно средь вольных говна не меньше. Если бить и пить не станет, будет обо мне и доме заботиться, кто ж откажется от такого? А у водовоза к тому же живая копейка на кармане всяк день. Про то каждой поселковой бабе доподлинно известно. Скажи, какая дура от такого откажется? Да плевать, что он поселенец! Все мы тут временные. Зато за Гошкой, как за каменной стеной, любая проживет. Слышь, если никого не сыщешь, причаливай ко мне! — подморгнула Райка и пошла к дому, оглядываясь и улыбаясь Гошке.

—

Одну заклеили! Хошь еще? — поймал красивую девушку, одетую ярко, вызывающе. — Стоп, Юлька!

—

Чего надо? — вырывала та руку.

—

Отпусти ее, — попросил Гоша.

—

Скажи, метелка, ты пошла б замуж за нашего водовоза? — указал мужик на поселенца.

—

Чокнулся? «Крыша» поехала? С чего ради? Он мне в деды годится! И вообще не в моем вкусе. По мне, лучше сорви-голова, чем этот! Поняли? И отцепитесь! Клейтесь к старым клизмам, этим терять нечего! А у меня вся жизнь впереди! — побежала по улице вприскочку.

—

Соплячка! Ни черта в жизни не смыслит. Но слышь, Гошка, умываться и бриться тебе нужно каждый день. А еще замени свою телогрейку на куртку, резиновые сапоги — на ботинки. Смотреться будешь другим человеком!

—

С моей работой только фрака и белых перчаток не хватает! — пошел Гоша, ругая человека, посчитав его совет насмешкой над собой.

Но, вернувшись вечером, сел перед зеркалом. Внимательно вглядевшись, побрился, потом умылся, причесался, вернулся к зеркалу. Оттуда на него глянул совсем иной человек.

Гоша грустно улыбнулся ему, приметил желтизну на зубах. Вернулся к умывальнику, тщательно вычистил зубы. Освежил лицо и шею одеколоном. Только включил чайник, услышал стук в дверь.

В коридор вошел мальчишка. Худой, большеглазый, он поздоровался и, протянув сумку, сказал:

—

Возьмите, дядя Гоша. Мамка Вам передала, просила взять. Она шибко старалась.

—

Кто твоя мамка? — не спешил взять сумку поселенец.

—

Анной зовут, а меня — Степкой, — покраснел мальчуган.

—

Чего ж сама не пришла? Почему тебя прислала?

—

У нас нынче корова телится. Дежурить надо, чтоб телок не застыл, — объяснил совсем по-взрослому.

—

Давай проходи. Чаю попьем вместе, — открыл двери в комнату.

Мальчишка заглянул, но остался в коридоре:

—

Мамка не велела Вам надоедать. Сказала, чтоб быстрей вертался. Ей помочь надо будет. Телка в дом перенести, обтереть его, почистить и напоить корову, сена принести. Мамке в одни руки тяжко управиться.

—

А мы недолго! Заходи.

Степка не упирался и вошел охотно. Он без уговоров пил чай с вареньем и пряниками. Разглядывал Гошкину квартиру. По глазам было видно, что пацану тут все понравилось.

—

Дядь Гош, а Ваш фонарь от батарейки иль на керосине работает? — спросил хозяина.

—

Вообще, у меня всякие есть, а этот — от керосина. Другие, хочешь, покажу? — достал чемоданчик из-под дивана.

У Степки глаза загорелись. Еще бы, такое сокровище увидеть! С десяток разных фонарей и фонариков. У мальчишки от волнения руки затряслись.

—

Ого, как много! Можно потрогать?

—

Конечно! — разрешил Гоша, радуясь, что собрал всю эту коллекцию у Андрея и Бондарева, не выкинул, решил сберечь на всякий случай.

Теперь вон Степка каждый осматривает, гладит. Половина фонариков работает. Степка даже повизгивает от восторга.

—

Нравятся?

—

Конечно! Такие классные!

—

Бери, которые особенно по душе пришлись.

—

А можно? — не верилось пацану.

—

Я дарю их тебе, но только часть, не все

—

А какие?

—

Те, что сам выберешь!

—

Не, не возьму, — встал Степка, с трудом заставляя себя не смотреть на фонари.

—

Почему? — не понял Корнеев.

—

Мамка ругаться будет. Скажет, что я выпросил, и не поверит, что подарили.

—

Я ей записку напишу. Поверит, — пообещал человек.

Мальчишка выбрал два фонарика.

—

Чего так мало?

—

Больше не надо. Один, чтоб в сарай к корове ночью сходить, другой, чтоб за дом, в уборную. Я боюсь туда по потемкам, но бывает, надо, — признался Степка.