И вот матери идут на свидание с заключенными сыновьями, жены с мужьями:
"Подымались как к обедне ранней,
По столице одичалой шли,
Там встречались, мертвых бездыханней.
Солнце ниже и Нева туманней,
А надежда все поет вдали..."
(Март 1949 г.)
Вспоминается момент ареста. За ним пришли на дом:
"Уводили тебя на рассвете,
За тобой, как на выносе, шла.
В темной горнице плакали дети,
У божницы свеча оплыла.
На губах твоих холод иконки,
Смертный поп на челе... Не забыть..."
(1935г.)
Приговор произнесен.
"И упало каменное слово
На мою еже живую грудь.
Ничего, ведь я была готова.
Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить.
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить."
(Лето 1939 г.)
Только бы не сойти с ума, только бы всегда помнить не забыть никогда —
"Ни сына страшные глаза —
Окаменелое страданье,
Ни день, когда пришла гроза,
Ни час тюремного страданья,
Ни милую прохладу рук,
Ни лиц взволнованные тени,
Ни отдаленный легкий звук —
Слова последних утешений."
(4 мая 1940 г.)
И вот она вспоминает тех, которые страдали как она вместе с нею стояли с тюремными передачами.
"Опять поминальный приблизился час,
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:
И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,
И ту, что красивой тряхнув головой.
Сказала: "Сюда прихожу, как домой".
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.
Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных, слов.
О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,
И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ
Пусть также они поминают меня
В канун моего поминального дня..."
Она донесла свое горе до конца. Она, одна из многих, соединилась с другими в общей молитве, принявшей форму стихотворения. Но, конечно, это - гораздо больше всяких стихов и дает им смысл.
И опять ставится перед нами вопрос: Что же мы имеем в конце концов? Поражение семьи или ее победу? Но есть, по-видимому, законы духовной жизни (которые, согласно Хомякову, изнутри влияют на исторические судьбы народа), но которым подвиг духовный не проходит даром. Семена любви и жизнь Духа часто побеждают и в жизни народа. Самое проявление их есть уже победа.
Глава тринадцатая
Встречи христианских Востока и Запада в русской культурной и духовной жизни
1
Если окинуть взором библиотеки наших предков — русских культурных людей конца 18-го, всего 19-го и начала 20-го века, — а также сохранившуюся их переписку и воспоминания; если присоединить - тому, кто успел хоть немного узнать русскую культурную жизнь досоветского времени из личного опыта - собственные воспоминания и устные предания, жившие в его семье; если — и это, конечно, в первую очередь - остановиться внимательно на богатейших данных, почерпаемых из произведении наших классиков, да и второстепенных писателей упомянутого периода, а также данные из биографий различных значительных русских людей этого времени, культурных, государственных и общественных деятелей, - то получается картина огромного и усиленного контакта с духовной жизнью и культурой Запада. Это настолько очевидно, что не требуется доказательств. Но вот наугад два примера.
В воспоминаниях одного младшего современника (кн. Мещерского) так изображается впечатление от Ф. И. Тютчева в последний - петербургский - период его жизни. Автор в юности своей встречал уже пожилого тогда поэта на светских приемах и балах в петербургском обществе. Уже много съехалось гостей, приезжает скорее маленький ростом старичок, как все, конечно, во фраке, но белый галстук повязан небрежно; седые кудрявые волосы несколько всклокочены. На вид ничего примечательного, но сразу окружило его кольцо людей, которое все более увеличивается. И сразу потекли из его уст интереснейшие и остроумнейшие каламбуры, сравнения, заметки об иностранной политике, характеристики разных политических деятелей, разных литературных произведений, разных явлений жизни — и светских, и народных, и международных - и все это остроумно, горячо, какая-то талантливейшая, увлекательная, меткая импровизация, и вместе с тем полная глубины при всем добродушном юморе и аттическом блеске отточенной фразы. И все это на изумительнейшем, богатейшем, динамическом и в то же время классически ярком французском языке! А вместе с тем какой поэт так сумел изобразить душу средне-русского ландшафта, своей черноземной Орловской губернии и ближайших к ней мест!
Помните это:
Тихой ночью поздним летом,
Как на небе звезды рдеют!
Как под сумрачным их светом
Нивы дремлюшие зреют!
Усыпительно безмолвны
Как блестят в тиши ночной
Золотистые их волны.
Убеленные луной!
Нужно бы выписать, может быть, треть стихотворений Тютчева, чтобы представить всю многогранность, свежесть, задушевность изображения им этой русской природы. И также многогранность, противоречивость различных аспектов души своей, и русской души, и человеческой души вообще, сумел он изобразить.
О вещая душа моя,
О сердце, полное тревоги,
О как ты бьешься на пороге
Как бы двойною бытия!...
... ... ... ... ... ... ... ...
Пускай страдальческую грудь
Волнуют страсти роковыя.
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.
(1855 г.).
Или:
Над этой темною толпой
Непробужденного народа
Взойдешь ли ты когда, свобода,
Блеснет ли луч твой золотой?
Блеснет твой луч и оживит,
И сон разгонит и туманы...
Но старые, гнилые раны,
Рубцы насилий и обид,
Растленъе дуги и пустота,
Что гложет ум и в сердце ноет...
Кто их излечит, кто прикроет?
Ты, риза чистая Христа.
(1857 г.).
