Если за богословской наукой москвичи должны были тогда обращаться к ученым монахам, грекам и малороссам, то за техническими указаниями надобно было идти к «немцам». Петр должен был их видеть на каждом шагу — придворные доктора и аптекари, дворцовые садовники, часовщики и всякие «мастера» были из «немцев». Почти рядом с селом Преображенским стояла большая Немецкая слобода, в которой жили служилые и торговые немцы. Как только Петр стал интересоваться военной наукой, он обратился к немцам в слободу. Оттуда он добыл себе учителей математики и военного дела; оттуда явились к нему мастера «корабельной архитектуры», научившие его строить суда и управлять парусами; оттуда, наконец, пришло к нему знание иностранных языков — голландского и немецкого. Вся семья Петра еще при царе Алексее привыкла пользоваться знаниями и услугами немцев; но никто не привязался к немцам так, как Петр. Он не только приближал их к себе в своих забавах и занятиях, но и завел с ними близкое и дружеское знакомство. Он ездил к ним в их слободу и бывал в их домах и церквах (кирках). Он у них учился и веселился: танцевал на их вечеринках, пировал на их пирушках. И в то время, как одни иностранцы имели на Петра самое хорошее влияние, другие его портили и развращали. Известный нам Патрик Гордон всегда был для Петра серьезным учителем и советником. Швейцарец Франц Лефорт, возведенный Петром в генералы и ставший со временем другом Петра, был ему во многом полезен, но своими пирами и разгулом нанес Петру немало и вреда. Под влиянием друзей-немцев молодой царь стал явно отставать от стародавних обычаев московской жизни, «обасурманел», как говорили москвичи. Про него твердили, что он «уклонился в потехи», оставя лучшее, начал творити всем печальное и плачевное. «Не честь он, государь, делает, — бесчестье себе», — прибавляли другие, осуждая поведение Петра.

Таков был результат никем непредвиденных, никем сознательно не подготовленных условий, образовавших характер Петра. Оторванность от дворцовых традиций и строго уклада придворной жизни, отсутствие «науки», слабая степень благовоспитанности (того «чина», какой соблюдался степенными москвичами), явный наклон в сторону «немцев» с их техникой и военщиной и полная свобода от влияния школьной схоластики киевлян и греков, — вот характерные черты молодого Петра. Он был новым типом в царском семействе, еще небывалым культурным явлением на вершинах московского общества. Ему ничего не стоило оторваться от старины, потому что случайно он вырос не в старинных условиях и ничем в них дорожить не мог. Напротив, личная ненависть к Софье и к ее родне — Милославским — в душе Петра переходила в неприязнь общую к тому дворцу, в котором жила и правила Софья, к тому войску, на которое она опиралась, к той администрации, с помощью которой она действовала. Дворцовую партию Петр склонен был отождествлять со всем правительством, со всей системой. Не дорожа старым, он не только легко им жертвовал для новых форм жизни и власти, но часто с враждебным чувством осуждал и гнал это старое. Такой прием, рожденный личной враждой, сообщил деятельности Петра острый и бурный, прямо революционный характер, хотя на деле Петр и не думал об общем политическом или социальном перевороте и не вырывал никакой «пропасти» между старой и новой Россией.

Обладая всей полнотой самодержавной власти и избытком властолюбия, Петр только дал волю своим наклонностям, воспринятым в детстве, и своим взглядам, воспитанным обстановкой его юности. «Немецкое» влияние получило необыкновенную силу, западно-европейские формы жизни стали официально образцом для правящих московских сфер, — потому что царь с детства к ним привык и ими увлекался. Монахи южно-русские и греческие ограничились своей специальной сферой церковного управления и учения, — потому что дворец нового государя не интересовался их наукой, их орациями и виршами, вне церковных празднеств и парадов. Защитники «последней Руси», то есть старых фикций национального превосходства и богоизбранности Москвы, рассматривались как вредный оппозиционный элемент и жили под страхом репрессий. В этом всем и заключалась культурная реформа. В ней было больше сознательности, чем принципиальности. Петр знал, чего он хотел; но он был практиком, а не теоретиком, и не возводил к отвлеченным принципам того, что предпринимал ради государственной пользы и общественного просвещения, не строил сам и не принимал со стороны широких утопических планов преобразований, при которых «стрелка мудрости показывала бы часы благоденствия» его монархии. Давая ход «немецкому» влиянию и строя государственную машину «с манеру голандского» иди «с манеру шведского», он знал, что в результате последует пересадка на русскую почву западно-европейских учреждений и культурное сближение Руси с Европой. И для этого он работал отчетливо и вполне сознательно, что документально устанавливается его собственными рукописями. Не из вторых рук постигал он смысл того или иного мероприятия, как думает Милюков, а своими руками творил и обрабатывал тексты законов, в своей голове вынашивал идеи и формы их. Один из рано угасших знатоков Петровской эпохи, полемизируя со взглядом Милюкова, справедливо писал: «Из напечатанных во множестве собственноручных бумаг Петра хорошо видно, что он был не только мореплавателем и плотником, корабельным мастером и токарем, но и усидчивым кабинетным работником. Его многочисленные письма (большей частью, собственноручные) первой половины царствования показывают, что он не теряется в деталях, но действительно рукородит всем обширным делом снаряжения армии и обороны страны, что он постоянными, настойчивыми напоминаниями возбуждает энергию сенаторов и генералов. В законодательных делах второй половины царствования Петр с той же неистощимой энергией работал пером, с какой он работал на верфи топором. Над выработкой морского устава Петр трудился в течение 5 месяцев, по четыре дня в неделю, с 5 часов утра до полудня и с 4 часов дня до 11 часов вечера. Большая часть рукописи этого устава написана его рукой, остальная испещрена его поправками; чужая редакция редко удовлетворяла такого стилиста, каким был Петр. В Сенатском архиве хранятся черновики коллежских уставов с длинными собственноручными вставками и многочисленными поправками царя. Значительная часть указов Петра, и в том числе такие указы, как о майорате и о должности генерал-прокурора, были выработаны самим Петром. Из поданного Петру проекта указа о должности генерал-прокурора он взял только первую статью, остальные 11 статей написал сам; четыре раза проект указа переписывался канцеляристами Кабинета и каждый раз испещрялся все новыми и новыми поправками Петра. По этим поправкам можно проследить, как Петр вполне самостоятельно, далеко оставив первоначальный чужой проект, постепенно вырабатывал институт прокуратуры, составивший один из краеугольных камней учреждения Петровского Сената»[35]. Такой отзыв не склонного к идеализации Петра и отлично знавшего его эпоху историка твердо устанавливает компетентность и сознательность Петра.

Застав свою страну под разными культурными влияниями, Петр дал простор одному из них и все свои силы отдал для его окончательного торжества. Мы теперь вполне понимаем, почему он его выбрал и как он для него трудился.

1925