– Так на нем же we взлетишь! – послышался чей-то голос.

– А мы и не собираемся на нем летать. Сначала «побегаем» по земле. Для того и обшивка снята с крыльев.

И мы начали «бегать». После тебя, без выключения мотора, садится в кабину следующий курсант. Так мы упражняемся до тех пор, пока не выработается горючее. Во время пробежек мотор работает на средних оборотах – дальше не пускает защелка-ограничитель. Но их достаточно для того, чтобы разбежаться до скорости в сто километров. Вот мы и носимся по аэродрому вдоль красных флажков, как на автомобиле, привыкаем. И вот нас начали обучать полетам.

Итак, я в кабине учебно-боевого, строгого самолета. Сзади – инструктор. Выруливаю на старт. Взмахивает флажком стартер. Даю полный газ. Заревел мотор, самолет набрал скорость… Как был сделан первый полет, так и не понял. Времени не хватило собраться с мыслями, осмотреться. Не успел взлететь, как вот уже и посадка.

Только с третьего или четвертого полета начал постепенно осваиваться и привыкать к обстановке. Смотрю на самолет, удивляюсь: крылья совсем маленькие, лоб широкий, закрывает значительную часть горизонта.

Но постепенно все пришло к норме. Стало хватать времени и внимания на все. Полетели с инструктором в зону. Он показал какие эволюции возможно выполнять на И-16: глубокие виражи, снижение, пикирование, боевые развороты, бочки, штопор.

И вот тут-то я почувствовал каким послушным может быть самолет в руках опытного пилота.

Провозные полеты давались не легко. Масса новых ощущений, ошибок, неприятностей. Бывало не раз отругает инструктор – человек, который обязан и хочет поскорее сделать из тебя полноценного летчика. Ругали, конечно, за дело.

Я, как и другие курсанты, не сразу к этому привыкнул. Наконец, обида на инструктора исчезла, но появилась злость на самого себя за каждую сделанную ошибку или промах.

– Одной злости на учениях или в бою для летчика-истребителя мало, – заметил как-то в разговоре Павлов. – Необходимы знание машины, умение выполнить правильный маневр, а главное – хладнокровие. Курсанты Козлов и Кулькин подломали при посадке шасси только потому, что у них трудно прививались эти качества.

Поврежденные самолеты пришлось ремонтировать всей группой. Но вскоре инструктор убедился, что мы уже можем приступить к самостоятельным полетам.

– Курсант Иванов, – окликнул меня Николай Сергеевич, – иди, посиди в кабине, осмотрись хорошенько опробуй мотор, посмотри какой посадочный угол у самолета при стоянке на земле, а потом сделаешь две рулежки и полетишь самостоятельно.

Все знали, что рано или поздно, а лететь самостоятельно придется. Готовились к этому серьезно. И все же после наказа Павлова екнуло сердце. Вспомнилось, как я однажды оскандалился с самостоятельным вылетом на У-2. Подкрадовалось предательское сомнение. «Спокойно», – мысленно говорю себе. Подошел к самолету, осмотрелся, уселся в кабину запустил мотор, подруливаю к линии исполнительного старта. Вижу, стартер флажком показывает в сторону взлета. Нервы напряжены до предела. Даю газ. Впиваюсь взором в горизонт, смотрю на выбранный ориентир, чтобы точно выдержать направление взлета.

Чувствую, как самолет оторвался и вот – уже в воздухе. Летит! И позади нет инструктора, ты сам, наедине с машиной. Перевожу самолет в набор высоты, шасси не убираю – так положено при первом самостоятельном полете.

Делаю два круга и захожу на посадку, но уже без волнения. И все же сел не на три точки, а чуть с полуопущенным хвостом. Но самолет не отделился от земли а плавно побежал по прямой. Первый самостоятельный полет совершён! Настроение приподнятое, радость так и распирает грудь. Четко рапортую инструктору о выполнении задания.

Все поздравляют, инструктор – тоже. Улыбаясь подходит командир звена и пожимает руку. Я краснею и не знаю, как себя вести…

Вообще каждый летчик, впервые совершающий самостоятельный полет на новом самолете, стремится сделать его чище. Обычно говорят, что когда курсант летит впервые, он делает «инструкторский полет», или, как его еще некоторые называют, «эталонный». Да оно, пожалуй, так и есть: по сути дела ты еще боишься оторваться от заученного, но уже на восьмом-десятом полете почти у каждого появляется что-то свое, новое. С этим «своим», как правило, и возникают ошибки, неточности. На посадке происходят взмывания, «козлы», перелеты и недолеты. Тогда говорят: «Летчик начинает летать сам».

В конце концов, каждый находит нечто среднее между инструкторским и своим полетом.

Так получалось и у нас. Пока выполняли «инструкторские» полеты, все шло как по маслу. Но начались «свои», «курсантские» – и дело ухудшилось! Однако не беда! Каждый нашел самого себя и постепенно начал совершенствовать свои навыки, за которыми и открывался путь к летному мастерству.

Полеты по кругу освоены. Подошла пора летать в зону. Инструктор показал мне, как надо выполнять фигуры простого пилотажа: виражи, полуперевороты, пикирование, горки. А когда мы вернулись из полета, сказал. – Теперь, Иванов, лети сам в эту же зону и повтори самостоятельно то, что делали вместе.

Лечу. И очень мне хочется произвести полет так, как с инструктором: сохранить заданную скорость, высоту, точно выполнить виражи. Это у меня получилось. А вот! про наземные ориентиры забыл. Помнилось, только что летели мы над рекой Северным Донцом. Выполнив задание в установленной зоне, смотрю по сторонам, а аэродрома не вижу. Опытный летчик развернулся бы, осмотрелся, а я лечу, куда и сам не знаю. Все наземные ориентиры почему-то перепутались. Даже показалось, что и солнце не с той стороны было. Река проходит вроде правильно, а где восток, где запад – не пойму. И здесь лес, и там лес. Развернусь на 180 градусов – та же картина!

Куда же лететь? Снижаюсь и пролетаю над лесом, потом вдоль реки. Вижу: населенный пункт, рядом – аэродром. На нем стоят бомбардировщики, Возле летного поля – несколько жилых корпусов желтого цвета, водонапорная башня, Да ведь это же Рогань, куда нас возили на медицинскую комиссию! А вот и дорога на Чугуев, Разворачиваю самолет вдоль дороги, лечу и вскоре попадаю на свой аэродром.

«Наконец-то, – обрадовался я, – прилетел домой!». Разворачиваюсь вправо и захожу на посадку, но тут же вижу, как на встречном курсе резко отворачивают один, потом второй самолеты. Я понял, что иду против направления старта. Но деваться некуда, захожу на посадку.

Сел отлично. Вылез из самолета – надо доложить инструктору. Чует сердце недоброе. Иду к квадрату, а ноги сами упираются. Вообще-то, человек он приветливый, когда все идет хорошо. Всех «ребятками» называет, но когда эти «ребятки» чудеса вытворяют. Вобщем, крепко мне досталось на орехи.

Потом спустя некоторое время, он успокоился. – Этого балбеса в машину не пускать, – ткнул в мою сторону пальцем инструктор, не назвав даже по фами – лии. – Пусть идет пешком.

– Есть, идти пешком, – козырнул я по всем правилам.

Инструктор с досады только махнул рукой и полез в кабину автомашины. Курсанты взобрались в кузов, машина тронулась, и я потонул в облаке пыли.

Идти от нашего аэродрома до казармы пешком не хотелось. Пришлось на попутной повозке добираться до места. Никакого наказания я не получил, но этот полет научил меня многому. Прежде всего, я серьезно занялся штурманской подготовкой. Выучил наизусть расположение пилотажных зон, запомнил характерные ориентиры, в полетах всегда внимательно осматривался.

Дальше дело пошло лучше. И ребята, и я довольно быстро освоили наш строгий И-16. Инструктор был доволен нашими полетами. Да и сами мы по себе чувствовали, что окрепли, возмужали.

Попутно с летной учебой мы много времени уделяем физической подготовке, отлично организованной в училище. Многие увлекались волейболом и футболом, были у нас секции гимнастики, легкой атлетики, плавания, бокса, борьбы, лыжного спорта. Физкультура стала и отдыхом, и закалкой в нелегком труде летчика-истребителя.

Теперь я из щупленького и невзрачного паренька превратился в крепыша. Приятно было ощущать, как на загорелых руках играют твердые бицепсы, а ноги никогда не чувствуют усталости.