Когда немецкий самолет упал, к нему помчалось много машин и мотоциклов. Потом погибших хоронили, и целую неделю все немцы ходили с черными повязками на рукаве. На прицел Камозину попался самолет, в котором находилась группа больших фашистских военачальников, прилетавших в Крым. Сбитый транспортный самолет уже без вопросительного знака был записан на личный счет Павла Михайловича, а сам он представлен к высокой правительственной награде.

Фронтовая жизнь летчиков полна всяких неожиданностей.

Однажды по тревоге вылетаем на прикрытие наземных войск. Набираем высоту, слышим голос генерала Слюсарева:

– Иванов, наши «яки» ведут бой с «мессершмиттами». Обеспечьте им выход из боя.

– Вас понял.

Стремительно лезу вверх, чтобы вступить в бой. Подхожу к Керченскому проливу и вижу, как самолет ведомого Дубинина ни с того, ни с сего делает полубочку, напоминающую штопор, и при этом резко снижается.

– Дубинин, что делаешь? – спрашиваю по радио. Летчик молчит.

– Почему штопоришь?!

Дубинин не отвечает.

«Наверное сбили», – подумал я.

Но в это время вижу, как самолет прекратил вращение, перешел в горизонтальный полет, а затем начал набирать высоту.

Пока самолет Дубинина снижался, а я внимательно смотрел за ним, сверху меня атаковал «мессершмитт». Слышу неприятный металлический удар. Теперь уже мой самолет вращается и за ним потянулся черный дымный след – горит крыло.

Придется прыгать. Но куда дует ветер? Он снесет парашют прямо к немцам.

Удивительно быстро в таких положениях работает мысль! Прыгать нельзя. Энергично отдаю ручку управления самолетом «от себя» и круто пикирую. Пламя сорвано, дым прекратился, но бензин по-прежнему хлещет из бака.

До «большой земли» через пролив не дотянуть, не хватит высоты. Мотор не работает. На воду садиться – опасно.

И тут же вижу на плацдарме, в расположении наших войск, выложены белые полотнища в виде буквы «Т» – посадочный знак для санитарных самолетов.

Есть площадка! Перекрываю пожарный кран, выпускаю щитки-закрылки и приземляюсь.

Вылез из самолета, осмотрелся вокруг. Тишина. Только в небе трещат пушки и пулеметы. Там продолжают вести бой наши «яки». Дубинин и еще пара наших самолетов тоже вступили в бой.

Минут через десять на автомашине подъезжает генерал Слюсарев.

– Ну что, вояка, налетался, – улыбается генерал.

– Да вот, налетался…

– Теперь будешь знать, как варежку разевать.

– Вроде варежки и не разевал, а так случилось…

– Пока ты, братец, наблюдал за своим ведомым, на тебя «мессеры» свалились. Атака их длилась несколько секунд. Видно, там не дураки сидели.

От генерала Слюсарева я узнал, что у фашистов на волне радиостанции нашей службы наведения тоже работает радиостанция. Сидит себе немец, знающий русский язык, на своем пункте управления, слушает разговоры русских летчиков и тут же все передает в эфир своим летчикам.

– Ахтунг! Ахтунг! – кричит немец, – рассказывает генерал, – прибыло подкрепление русских истребителей.

– Где они? – спросил фашистский ас. И вскоре передал по радио:

– Сбил!

Это он о твоем самолете.

– Не сбил, а подбил, – поправили фашиста с немецкого пункта управления. Они видели, как ты сорвал пламя с самолета и пошел на посадку. Вот так, братец.

– Понял, товарищ генерал!

– Да ты не огорчайся. И у нас точно такая же радиостанция имеется на нашем пункте. Возле нее сидит в наушниках наш переводчик. Тоже не лыком шиты!

Я слушал генерала и вместе с ним смотрел, как идет воздушный бой.

– А теперь поедем в блиндаж, отдохнешь там, а когда стемнеет, санитарный самолет доставит тебя на «Большую землю», – сказал генерал Слюсарев.

Наступили сумерки, затарахтели По-2. Одному из летчиков было приказано взять на борт раненого солдата и меня вместе с ним.

Мы вылетели и вскоре произвели посадку на «Большой земле».

В воздушном бою главное место принадлежит тактике. Побеждает тот, кто сумеет раньше разгадать замысел противника, знает возможности его самолетов и вооружения. В зависимости от обстановки необходимо построить свой маневр так, чтобы все время находиться в наиболее выгодном положении. В этом и заключался смысл покрышкинской формулы: высота, скорость, маневр, огонь.

На первый взгляд – ничего особенного. Но все это дается не сразу, а приобретается в кропотливых поисках, анализе проведенных воздушных боев: лично своих и товарищей по оружию.

У старослужащих летчиков был уже достаточный опыт воздушных боев. Но эскадрильи все время пополнялись молодежью, которая либо вообще не имела опыта боевых действий, либо имела его чрезвычайно мало. Молодых приходилось терпеливо «натаскивать», объяснять им все «премудрости» тактики противника.

В боях над Керченским полуостровом фашистские летчики применяли немало коварных и подлых приемов. Увидя, например, нашего летчика, выбросившегося из самолета с парашютом, они не задумываясь старались расстрелять его в воздухе. Наши летчики таких «тактических приемов» не применяли. Ведь это все равно, что расстрелять безоружного или сдающегося в плен.

Коварной и подлой была у немцев тактика «приманок». Летит, например, группа истребителей противника. Одного или двух своих летчиков фашисты отпускают вперед, создавая впечатление, будто эти самолеты оторвались от общей группы. Летчики, выполняющие полет в роли «приманок», пологим разворотом уходят на удаление двух-трех километров от своих, то есть оказываются перед самым носом наших истребителей.

Заметив противника, наш летчик, оказавшийся ближе всего к нему, бросается в атаку! Велик соблазн сбить фашиста.

– Прикрой, атакую! – слышит ведомый команду ведущего.

И пара пошла в атаку. А фашистам только того и надо. У них уже наготове другая пара или четверка, состоящая, как правило, из опытнейших летчиков. Они тут же сверху неожиданно атакуют наших, которые увлеклись «легкой добычей». Так, во время погони за «приманкой», мы потеряли троих хороших летчиков, имеющих достаточный боевой опыт.

Но теперь тактика немцев была во многом продиктована нашими активными действиями. Группа немецких асов, которая находилась на севере Крыма, под Сивашем, срочно перелетала под Керчь, потом снова улетала на север и вновь возвращалась на Керченский полуостров.

Видать, не сладко было фашистской авиации. Надо было и там, и тут прикрывать свою пехоту, которую наши войска крепко били на земле, Надо было обеспечивать действия бомбардировщиков в направлении Сиваша и Керчи. А они тоже несли большие потери и вынуждены были чаще всего сбрасывать бомбы на свои же войска.

Силенок у немцев явно не хватало. После Кубани, Орловско-Курской битвы обстановка в воздухе резко изменилась в нашу пользу. Действуя на два фронта, опытные фашистские летчики улетели на Сиваш, а под Керчью, должно быть, осталась одна молодежь. В небе наступило затишье. Вылетая на разведку или для патрулирования, наши летчики стали навязывать фашистам свою тактику. Мы решили прилетать к немцам на аэродром и ждать, пока фашисты не произведут взлет.

В районе аэродрома три пары наших истребителей рассредоточивались по высотам. Самая верхняя становилась в левый круг, вторая производила полет с правым кругом на тысячу метров ниже, а третья – летала еще ниже, но также, как и первая, с левым кругом.

Все летчики хорошо просматривали воздушное пространство, надежно обеспечивали заднюю полусферу друг у друга и могли в любую минуту организовать взаимодействие в бою.

Как только начинают взлетать «мессершмитты», наши самолеты, имея достаточное преимущество в высоте, тут же пикировали и завязывали воздушный бой, не давая возможности немцам выйти из-под удара. Короткий и, вместе с тем, наступательный бой, как правило, приносил победу.

Такая тактика исключительно угнетающе действовала на противника и одновременно позволяла нашим самолетам свободно вести разведку в глубоком тылу. К тому же, наши бомбардировщики и штурмовики спокойно обрабатывали передний край фашистской обороны. Одним словом, воздушная обстановка в районе Багерово напоминала обстановку 1942 года под Туапсе с той лишь разницей, что не немцы, а наши летчики действовали, как на учебном полигоне и были полными хозяевами положения.