Я сомневался, что Сэмюэлю Судьбой написано что-то кроме суда и казни и что Мариетта сможет на это повлиять, но промолчал.
В полицейской машине никто из нас не проронил ни слова. Все так же молча я раскланялся с Эйзенхартом в дверях управления и больше его не видел до четверга. После обеда в доме Эйзенхартов мы с Виктором вышли на застекленную терассу, чтобы покурить (обрадованная накануне запиской о рождении своего первого внука леди Эйзенхарт категорически запретила прикасаться к сигаретам в доме), и тогда убийство барона Фрейбурга вновь всплыло в разговоре.
Я стоял у балюстрады и смотрел на темно-серую воду, медленно идущую мимо нас, когда Виктор сам поднял эту тему.
— Они во всем признались. Оба, — сообщил он мне, без результата щелкая зажигалкой. Я протянул ему свою.
— Зачем вы мне это говорите?
— Потому что вы хотите узнать, чем закончилось дело, но ваше воспитание считает такой интерес неприличным, — он усмехнулся. — Не отрицайте, доктор. Просто сделайте вид, что мне нужно перед кем-то выговориться, а вы, как вежливый человек, не можете мне отказать.
Он затянулся и начал рассказывать:
— Мариетта Дэвидсон, Этта, как ее все звали, приехала в Гетценбург из деревни. Ее выписала сюда миссис Симм, дружившая в молодости с ее покойной матерью. У Коппинга тогда как раз овободилось место горничной, и она пообещала, что у нее есть на примете замечательная девушка, способная продержаться в доме мистера Коппинга дольше двух недель. Так и оказалось. Этте нравилась работа в городе: она было неизмеримо легче жизни в деревне, характер хозяина ее тоже не пугал, у ее отчима он был куда хуже. В один прекрасный момент она встретила Сэмюэля Брауна, который привозил на кухню мистера Коппинга мясо. Пока слуга ходил за деньгами, миссис Симм нередко поила парня чаем на кухне, и постепенно между ним и Мариеттой возникла взаимная симпатия. Они начали встречаться, потом стали планировать свадьбу и совместную жизнь после нее, Сэмюэль рассказал, что они даже нашли подходящую квартиру, оставалось только скопить денег на церемонию в храме. В конце концов, думаю, они бы поженились и жили бы долго и счастливо, но не сложилось. Мистер Коппинг не особо замечал горничную, если только она не допускала в своей работе ошибок, — в отличии от своего друга. Тому Этта сразу приглянулась, и если какое-то время ей удавалось избегать его притязаний, то около восьми месяцев назад ее везение закончилось.
— Он изнасиловал ее, — прошептал я.
— Нет. Возможно, это назвали бы изнасилованием, если бы Этта была его круга, а не прислугой. А так барон просто удовлетворил свои потребности, — на лице Эйзенхарта промелькнула горькая усмешка.
— Это ужасно.
— Это жизнь, — Эйзенхарт приоткрыл окно и бросил окурок в реку. На терассу влетел порывистый зимний ветер, заставляя нас поежиться от холода. — Я не смог узнать, кому из них пришла в голову идея убийства. Каждый забирает авторство себе, выгораживая другого. В любом случае, когда Этта узнала, что ожидает ребенка, они поняли, как им следует поступить.
Барон воспитывался своей матерью, женщиной суровой и придерживающейся старомодных взглядов. По ее мнению, главная ценность ее сына была в его наследниках, и она тщательно привила барону эту точку зрения. Когда волею Судьбы барон стал бесплоден, он оказался совершенно бесполезен. То, что он сам это знал, было достаточно тяжелым ударом, но вдобавок его мать, по которой случившееся ударило не меньше, замкнулась в себе, удалилась в поместье и отказывалась видеть своего сына. Она отказалась от него, и это ранило барона еще больше. Вы говорили, что я зря думаю, будто у каждого отклонения от нормы есть причина, но я так не считаю. Я считаю, что мы, вырастая в обществе, впитываем его правила. И причина отказа от этих правил, выражающемся в отличном от них поведении, или склонности к саморазрушению всегда кроется в какой-то трагедии, заставляющей нас верить в то, что мы более не подходим для этого общества. Случай барона только подтверждает мою теорию. Усвоенные с дества нормы внушили ему мысль о его никчемности, ненужности, и он начал действовать соответственно. Мистер Коппинг никогда в достаточной мере не интересовался своим другом, поэтому не понял причины перемен, произошедших с бароном. Этта оказалась куда прозорливее. Когда она пришла к барону и сообщила о своем положении, тот был рад убедить себя в правдивости ее слов. Любой больной хоть раз, но мечтал о том, что доктор ошибся, верно? Он был так счастлив стать, как он считал, отцом, что был готов жениться на матери своего ребенка, пусть она и была простой служанкой. Но необходимо было исправить ошибки. На Фрейбурге висело столько долгов, что он не мог позволить себе даже оплатить свадебную церемонию, а ведь он должен был в будущем обеспечивать семью. Леди Гринберг попалась ему как нельзя кстати. Выплачиваемых ею денег хватало на аренду квартиры для Мариетты и ребенка, их содержание (вполне достойное, я уверен) и оплату долгов.
Время шло, и возлюбленные начинали нервничать. До сих пор они получили неплохую сумму, но главной целью их затеи были совсем другие деньги. По их плану, барон должен был умереть до рождения ребенка, оставив им титул и все свое состояние. Но для этого нужно было завещание — или хотя бы свидетельство о браке. Фрейбург отказывался от женитьбы до последнего, опасаясь, что леди Эвелин, узнав о нарушении их договора, разозлится и моментально перекроет ему денежные поступления, но Этте удалось его уговорить. Барон не хотел, чтобы его первенец родился бастардом, и две недели назад они втайне обвенчались.
Теперь настала пора приводить в действие главную часть плана. В среду вечером барон отправился к Этте. Та накормила его ужином и в завершение поднесла ему рюмку отравленной сливовой настойки. Они хорошо рассчитали дозу, барон не умер, но впал в коматозное состояние, что как нельзя лучше подходило для их дальнейших действий. Сэмюэль в это время должен был подпоить привратника Шлахтгаусов и удостовериться, что тот заснет в своей постели и на бойню этой ночью не вернется. После кабака он взял автомобиль, но отправился на нем не домой, а на квартиру к Этте. Перетащив барона в машину, он вернулся на скотобойню, где довел запланированное до конца. Попутно он смыл кровь в слив, имитировал следы взлома, напечатал в кабинете управляющего обличающее леди Гринберг письмо и захватил для отвода глаз еще пару предметов. Думаю, он сбросил украденное — почти все — в реку, вместе с телом барона.
После этого Этта должна была затаиться. Чтобы никто не связал ее с бароном раньше времени, было необходимо найти в квартире барона брачное свидетельство, единственное, что могло вывести полицию на ее след. Мы проверили записи портье и выянили, что в четверг Сэмюэль Браун из Больших Шлахтгаусов привез в пятнадцатую квартиру баранью ногу — помните ту тушу из списка, доктор? — якобы заказанную мистером и миссис Вэзерли. Те, разумеется, о ней и понятия не имеют, находясь в отпуске на побережье. Боюсь, когда они вернутся на следующей неделе, их будет ждать неприятный сюрприз. Портье, отлично знавший Сэмюэля, поверил в то, что Вэзерли решили вернуться пораньше и попросили заранее наполнить холодильный шкаф продуктами — думаю, подделанный бланк заказа ему в этом помог. Он дал Сэмюэлю ключ от черного хода и не стал следить за ним, решив отсидеться в теплой консьержной. Забросив ногу в пятнадцатую квартиру, Сэмюэль спустился к барону и открыл дверь его ключами, вынутыми из кармана перед убийством. Именно он устроил там разгром, который я пытался свалить на леди Эвелин.
Прошло два дня. Наши заговорщики ждали в газетах объявления об убийстве барона, чтобы приступить к следующим действиям. Они полагали, что либо о трупе, найденном в Талле, еще не сообщили в полицию, либо что перед приездом полицейских кто-то обчистил тело барона, и полиция все еще пытается установить личность жертвы. Выжидая действий полиции, они были крайне удивлены нашему приходу в Шлахтгаусы — никто из них не думал, что что-то может связать скотобойню с делом барона. И тогда они поняли, что необходимо срочно отвести от себя подозрения. С самого начала они собирались подставить леди Гринберг. Несчастная невеста, которая пошла на убийство своего возлюбленного из ревности, должна была покончить со своей жизнью на мосту, а полиция должна была получить ее признание вины и растиражировать его по всем газетам. Никто бы не усомнился в вине леди Эвелин, а через некоторое время в городе бы объявилась баронесса Фрейбург, способная предъявить свидетельство о браке и фамильный перстень барона, якобы подаренный ей в честь свадьбы, и получить наследство барона. Продав титул и оставшиеся земли, Мариетта Фрейбург бы вновь исчезла, вероятно, объединившись с мистером Брауном в одной из колоний.
