Основные доводы, на которых стали строиться аргументы о невозможности открытия второго фронта в Европе, как отмечает советский историк Л. В. Поздеева, содержались уже в первом послании Черчилля к Сталину, отправленном из Лондона 7 июля 1941 г. "Мы сделаем все, чтобы помочь Вам, поскольку это позволят время, географические условия и наши растущие ресурсы",- заявил в нем глава английского правительства. А в начале сентября Черчилль окончательно отклонил операцию в Европе, о чем 4 сентября 1941 г. сообщил в Москву [21].
Чем объяснил он причины этого отказа, отказа, сделанного поспешно в ответ на послание И. В. Сталина от 3 сентября? Лишь одним: отсутствием необходимых сил и средств. Чтобы "доказать" абсурдность требований Москвы, Черчилль утверждает: "Русские никогда не понимали, даже в самой малой степени, суть десантных операций, необходимых для высадки и обеспечения большой армии на хорошо укрепленное вражеское побережье... Даже американцы в тот период в значительной мере не сознавали этих трудностей". Еще и еще раз он использует свой главный козырь - ссылку на "почти полное" отсутствие у Англии специальных десантных судов. Эти суда, уверяет Черчилль, "не могли быть готовы, даже в меньшем, чем нужно, количестве", раньше лета 1943 года [22].
Аргументация Черчилля стала широко использоваться на Западе. Чтобы действовать, писал в 1953 году Ч. Уилмот, английские руководители считали необходимым дождаться существенного ослабления немецких сил во Франции. Их основное внимание было уделено Средиземноморью. Открытие второго фронта в течение двух лет "было просто невозможно по техническим причинам", ведь сухопутные силы не существовали, заявляет М. Фут. "Морской транспорт,- замечает А. Брайант, рассматривая взгляды А. Брука, назначенного в ноябре 1941 года начальником генерального штаба Англии,- был ведущим фактором английской стратегии, и все зависело от него". Единственную возможность действий в Европе в 1941 году он видел в воздушных атаках Германии. Что касается Дж. Лисора, то один из его аргументов явно заимствован у Черчилля. "Точка зрения русских была очень проста. Как сухопутный народ, они почти не имели опыта подготовки и проведения больших десантных операций против хорошо укрепленного побережья",- восклицает он. Следовательно, в Москве не могли даже приблизительно представить себе все трудности такой операции. "Требование с втором фронте выполнить было невозможно,- утверждает вслед за ним и биограф Черчилля Л. Брод,- но русские продолжали на нем настаивать. Их агенты (?) в Англии поддерживали его. На дорогах, тротуарах и стенах появились лозунги: "Второй фронт немедленно". Сентиментальные англичане, возбужденные твердостью духа русских и их потерями, присоединились к кличу. Уинстон (Черчилль - Г. Р.) разделял их чувства, но чувства не могли преодолеть трудностей, вызванных географией" [23].
Апологет Черчилля и его политики здесь явно хватил через край. Он не только искажает причины, по которым английское правительство выступило против открытия второго фронта, но и клевещет на Советский Союз, да и на английский народ. Широкое общественное движение за открытие второго фронта, развернувшееся в Англии в конце 1941 - начале 1942 года, Брод пытается объяснить деятельностью мифических "русских агентов"!
Даже на страницах официальных изданий можно встретить сходные заявления. Так, например, Л. Вудвард не считает нужным скрывать свое резко отрицательное отношение к советскому предложению об участии группировки английских войск из 25-30 дивизий в операциях на советско-германском фронте. Это предложение, выдвинутое в сентябре 1941 года, после того как Черчилль категорически отказался от подготовки операции в Северной Франции, Вудвард, не утруждая себя какими-либо доводами, называет "фантастическим". Разделяет эту точку зрения и другой официальный историк, один из авторов "Большой стратегии" Дж. Гуайер. Он признает, что военная помощь, которую Англия с лета 1941 года оказывала СССР, "вряд ли могла изменить дело". Единственное, что могло помочь,- "прямое военное вмешательство (Англии. - Г. Р.) крупного масштаба". Но как раз в этом, восклицает автор, "мы были почти бессильны". Обращение Советского правительства от 18 июля 1941 г. он, как и Вудвард, считает невыполнимым. "И в 1941, и даже в 1942 году мы были далеки от того, чтобы быть способными действовать в таком масштабе на каком-либо военном театре. Верили ли советские руководители в это или нет, остается открытым вопросом",- восклицает Гуайер. Сходную мысль развивает Б. Кольер. Такой подход к вопросу стал традиционным для английских буржуазных историков. Даже авторы, выступающие с прогрессивных позиций, нередко разделяют его [24].
Настоящий заговор молчания организован английской буржуазной историографией вокруг причин, которыми руководствовалось правительство Черчилля, отклоняя советское предложение. Лишь отрывочные замечания позволяют судить о них. Так, из письма Черчилля Идену от 8 января 1942 г. видно, что премьер-министр Англии был весьма озабочен вопросом о послевоенном соотношении сил и позициях, на которых "окажутся в конце войны армии победителей". Он откровенно выражал надежду, что Великобритания и США в результате войны не только "не будут истощены", но и составят блок, "самый мощный по экономике и вооружению", а Советский Союз будет нуждаться в их помощи. Не менее интересно и заявление Черчилля, сделанное через две недели после возвращения с Вашингтонской конференции. "Если бы мы,- заявил тогда английский премьер,- подчинились требованиям, столь громко раздававшимся три-четыре месяца назад, и открыли второй фронт в Европе, наши позиции оказались бы резко подорванными... Я не могу себе представить, что было бы с нами" [25].
Даже эти скупые высказывания показывают, что отнюдь не "трудностями географии" или недостатком ресурсов, а политическими соображениями, рассчитанными на сохранение максимума сил и средств для конца войны, объяснялась позиция английского правительства, отказавшегося открыть фронт против Германии. О позиции руководящих кругов Лондона, их взглядах на "большую стратегию" откровенно говорит С. Хор. В мемуарах, опубликованных сразу после окончания войны, он подчеркивал, что правительство считало необходимым сохранить свежие войска "к моменту победы", как для того, чтобы предотвратить "анархию и хаос" (то есть революцию), так и для того, чтобы "обеспечить позиции Англии в Западной Европе". Более осторожно, отмечая "насущную необходимость" сосредоточения войск на Ближнем Востоке, пишет о причинах отклонения советского предложения У. Макнейл. "Для Англии, напротив,- замечает он в связи с предложениями Советского правительства от 18 июля 1941 г.,- вторжение во Францию казалось очень опасным. Интересы Великобритании требовали вместо этого экономии внутренних ресурсов и, по возможности, быстрого сосредоточения сил на Среднем Востоке... Ожидая поражения России или отступления в Сибирь, британские военные власти старались подготовиться к отражению германского наступления на Средний Восток с кавказского направления" [26].
Из этого "разъяснения" видно, насколько циничным было отношение Уайтхолла к своему союзнику. Оно показывает, что правительство Черчилля, несмотря на все официальные заявления, было обеспокоено отнюдь не тем, как оказать военную помощь Советскому Союзу, а тем, как защитить свои "имперские интересы". Документы, использованные Дж. Гуайером в первой части третьего тома "Большой стратегии", показывают, что в октябре 1941 года, когда Советский Союз вел крайне тяжелые оборонительные бои на подступах к Москве, Черчилль собрался сделать красивый жест, чтобы продемонстрировать готовность Англии помочь Советскому государству. Собрался, но не сделал.
