Многие исследователи внешней политики и международных отношений подчеркивают крайне позорный характер соглашения, подписанного Англией и Францией. "Каковы бы ни были причины,- справедливо подчеркивал в 1943 году Р. Рейнер,- результат оставался. Чехословакия, готовая драться за свое существование, была брошена на милость ее врага...". "Мюнхен был величайшим моральным поражением, понесенным Англией в XX столетии, и оно еще продолжает сказываться",- восклицал Р. Рейнольдс в 1954 году. "Даже через 24 года я не могу избежать чувства, что полная капитуляция перед Гитлером была унижением и позором для нашей страны" [67],- с горечью писал в 1962 году профессор Д. Савори.

"...Гитлер открыл путь для своего следующего шага, уже предусмотренного им,- общей ликвидации Чехословацкого государства. Он уничтожил французскую систему безопасности, отделил Россию от европейского урегулирования и изолировал Польшу. Таковы были плоды Мюнхена" [68],- делал вывод Уилер-Беннет из анализа мюнхенской сделки.

Однако лишь немногие буржуазные историки Англии говорят об антисоветской направленности мюнхенской политики. В 1941-1945 годах, когда СССР и Англия являлись союзниками в борьбе с гитлеризмом, а "умиротворение" официально осуждалось, об этом еще вспоминали. "Несомненно,- писал в брошюре "Россия и мы" В. Голланц в 1942 году,- что в течение всего периода, кульминацией которого явился Мюнхен, целью Чемберлена и миротворцев являлось не сопротивление германской агрессии, а направление ее с Запада на Восток...". Англия и Франция, отмечали в 1942 году Г. Китон и Р. Шлезингер, "давали понять Германии, что мы будем безразличны к ее экспансии в Восточной Европе за счет России... Это является единственно возможным объяснением самоубийственной политики помощи ей в расчленении Чехословакии" [69].

Картина резко изменилась с окончанием войны и особенно с началом "холодной войны" против сил социализма. В 50-60-х годах большинство буржуазных историков и публицистов Англии замалчивают антисоветскую основу Мюнхена, как, впрочем, и "умиротворения" в целом. Классовый подход к оценке событий не дает возможности большинству буржуазных исследователей увидеть в Мюнхене его подлинную, антисоветскую сущность.

Мюнхенское соглашение и англо-германская декларация от 30 сентября 1938 г., по существу выполнявшая функции договора о ненападении, казалось, открыли перед правящими кругами Англии возможность достижения "общего политического решения" с державами "оси". К тому же в январе-феврале 1939 года Лондон предпринял ряд новых шагов, направленных на сближение с Римом и Берлином. Даже события 15 марта 1939 г., когда немецкие войска вступили в Прагу и Чехословакия перестала существовать как независимое государство, не изменили взглядов Чемберлена. Выступая в тот же день в палате общин, английский премьер отметил, что правительство, несмотря ни на что, продолжит свою внешнеполитическую линию [1].

Однако через два дня Чемберлену пришлось изменить позицию. В речи, произнесенной 17 марта в Бирмингеме, он обвинил Гитлера в обмане и заявил, что Англия не допустит новой агрессии. Еще через несколько дней английское правительство приняло ряд мер, среди которых особое место заняли односторонние гарантии Польше, объявленные в парламенте 31 марта.

Ссылаясь на это и решения, принятые правительством в апреле [В апреле 1939 года английское правительство объявило о гарантиях Греции и Румынии и впервые в английской истории в мирное время ввело воинскую повинность[2]], многие буржуазные историки и публицисты Англии пишут о резком повороте во внешней политике, совершенном Чемберленом, его отказе от "умиротворения" и переходе на позиции создания "фронта мира" с участием СССР против агрессии. В английской буржуазной историографии сложилась и заняла видное место легенда о "дипломатической революции" марта - апреля 1939 года.

Советский историк В. И. Попов высказал предположение, что термин "революция" был выдвинут не без ведома "Чатам хауз" и Форин оффиса и, по-видимому, впервые был использован в работе английского историка Дж. Геторн-Харди "Краткая история международных отношений, 1920-1939" [3].

Насколько правильно это предположение? Когда и как сложилась легенда о "дипломатической революции"?

Сразу после выступления Чемберлена в палате общин 15 марта 1939 г. стали поступать данные об отрицательной реакции широких слоев английского народа как на агрессивный акт Гитлера, так и на заявление премьера. Большая часть прессы, в том числе газета "Таймс", осудила гитлеровскую агрессию. Даже сторонники Чемберлена в парламенте и часть министров требовали положить конец "умиротворению". Надо было что-то предпринимать. Галифакс раньше Чемберлена понял опасность. Именно он, как сообщают его биографы, убедил премьера изменить тактику [4].

Новую обстановку, складывающуюся после 15 марта 1939 г., обрисовал в томе воспоминаний "Подводя итоги" А. Иден. "Мы чувствовали,- писал он,- что если это действительно была позиция правительства, то мы не можем ее поддержать, даже молча. Несомненно, что такие настроения овладевали членами правительства как в парламенте, так и вне его. Страна очень тяжело переживала насилие над Чехословакией и ликвидацию Гитлером прежних обязательств... На следующий вечер премьер-министр произнес речь в Бирмингеме...". "Чемберлен,- писал впоследствии сын У. Черчилля Рандольф,- ...быстро обнаружил, что у него полностью потерян контакт с английской общественностью. Все классы и партии были оскорблены действиями Гитлера, и он сразу же был вынужден признать, что его политика провалилась и нужны какие-то новые меры". Если бы Чемберлен настаивал на слепом следовании мюнхенскому курсу, отмечает Уилер-Беннет, "его личные позиции премьер-министра и лидера консервативной партии оказались бы в опасности". Подтверждает этот вывод биограф С. Криппса - видного деятеля левого крыла лейбористской партии - Э. Эсторик. Он сообщает, что У. Черчилль, беседуя с С. Криппсом 22 июня 1939 г., заметил, что, если бы в марте Чемберлен не изменил политики, Англию могло охватить движение за Народный фронт и он - Черчилль - поддержал бы его [5].

Все эти факты говорят об одном: изменение курса, хотя бы чисто внешнее, было крайне необходимо для правящей группировки, и она пошла на него, зная, что официальная пропаганда и консервативная пресса помогут ей в дезориентации публики. 3 апреля 1939 г. премьер-министр заявил, что в английской внешней политике наступила "новая эпоха" [6].

Термин "революция", "дипломатическая революция" впервые появляется в работах английских авторов уже в 1939-1940 годах. Примечательно, что его сразу же стали употреблять как сторонники Чемберлена, так и те, кто выступал против политики "умиротворения" и мюнхенского соглашения. Так, Д. Купер одним из первых назвал действия правительства в марте - апреле 1939 года "неистовой революцией в английской политике", правда вынужденной "Многие из тех, кто в правительстве неохотно согласился с новой политикой,- замечал Купер,- жаждали вернуться к старой" [7].

Еще более близкое к официальному определение дал известный публицист Н. Энджелл в памфлете "За что мы воюем?". Март 1939 года он называл "самой удивительной дипломатической революцией в современной истории". "Революционные изменения" в политике, отказ от "умиротворения" и возвращение к политике "формирования блока против агрессоров" - так определяли в 1940-1941 годах существо изменений публицист Дж. Макинтош, член парламента С. Кинг-Холл, биограф У. Черчилля Л. Брод [8].