Когда агент упомянул ее имя, Уикхем разговорился. Да, он знал Анжелу Драммонд, она устроилась к нему на работу секретарем. Ему не повезло, что она поехала тогда в Нью-Йорк, а он ведь даже устроил для нее эту квартиру. Невезение, объяснил он О'Халлорену, заключалось в том, что она встретила там кого-то и вышла замуж, даже не приступив к работе. Неприязнь к жениху окончательно развязала ему язык. У О'Халлорена начало складываться определенное представление о Фалькони как о зловещем, по словам Уикхема, американце итальянского происхождения, которого, однако, в сицилийской деревне почитают как защитника.

По этим двум описаниям он мог нарисовать портрет Фалькони. За годы службы в полиции он видел множество таких людей. Уже немолодых. Людей в дорогих костюмах, при золотых часах, людей, кому нелегко далось их место в иерархии. Они завоевывали его пистолетами, ножами и ледорубами. У них были головы на плечах, и со временем эти люди усаживались за конторские столы, предоставляя другим пачкать руки кровью. Да, он хорошо представлял себе Стивена Фалькони.

Но потом изображение смазалось. Оно смазалось в небольшом английском поселке, так не похожем на лепившуюся к горному склону кучку домишек на Сицилии, – у самой границы Хэйвардс-Хит, неподалеку от вымокшей под дождем лужайки, с каменным крестом на постаменте в память о погибших на войне; где стояли старые дома, безусловно живописные, окруженные небольшими оградами, заборами и палисадниками, голыми и промокшими в эту зимнюю пору. Там он нашел дом с медной дощечкой; в баре, за теплым пивом, которое он с усилием глотал, ему сказали, что старый доктор больше не практикует.

Старик Хью Драммонд поначалу был не слишком дружелюбен. Но Майк нашел к нему подход. Не зря он был ирландцем, как говаривал о себе его отец. Он рассказал доктору Хью Драммонду ту же историю, что и Уикхему, только с другим концом. Он, дескать, уверен на девяносто процентов, что Анжела Драммонд, которую он разыскивает, не имеет отношения к доктору Драммонду, но он наметил себе определенный план работы и теперь хочет свести воедино все нити. Он полагает, сказал О'Халлорен, что молодая дама скорее всего находится в Шотландии. Он назвал Шотландию, так как знал, что Драммонд – шотландское имя. Он умел быть хорошим собеседником, и доктор в конце концов предложил ему чашку чаю и начал говорить. Больше всего о внуке. Майку пришлось отвлечь его от рассказа, как мальчик хорошо играет в крикет и в регби и как сдает экзамены в школе. О дочери он говорил хорошо, но отстраненно. Гораздо больше восторга вызывал у него зять.

– Сначала я был не очень доволен: я бы предпочел англичанина, сами понимаете, не в обиду будь сказано... ясное дело, мне хотелось, чтобы она поселилась здесь. Но, должен вам сказать, ей повезло. Очень повезло. Он отличный парень. Любит ее и к мальчику прекрасно относится. И мне всегда рад. Даже хотел, чтобы я жил с ними во Франции. Я-то, конечно, не согласился. Для меня там слишком жарко. Не выношу такой жары... – Он проводил О'Халлорена до дверей, обменялся с ним рукопожатием и извинился, что задержал его, как он выразился, своей трескотней. – Стариковская болезнь – слишком много болтать. А вовсе не та, что вы думаете. – И он усмехнулся собственной шутке.

Так Майк О'Халлорен узнал, где искать их. Фалькони открыл казино. Доктор, казалось, даже гордился этим. Видя, что собеседнику интересно, он поведал ему множество подробностей.

Пора было ехать домой. Пора писать отчет и получить жирный куш. Он купил жене английский кашемир и кучу сувениров детям. Вернувшись домой, он узнал о мафиозных убийствах.

Это было на следующий день после его визита к Кларе Фалькони. Он в это время как раз летел в Италию. Его жена тогда подняла шум из-за того, что он так поздно ее предупредил об отъезде. Цветы не помогли. Он звонил из Неаполя по телефону, но связь была плохая, и к тому времени, как он приехал в Лондон, жена уже соскучилась и спрашивала, когда он вернется. Он надеялся, что кашемировые свитера понравятся ей. Он купил три штуки разных расцветок. Дел у него было по горло, но он беспокоился и звонил в больницу, узнать, как себя чувствует Клара. «Тяжелый шок» – вот все, что ему сказали. Неудивительно. В газетах за прошедшие дни были фотографии убитых на ступенях церкви, репортеры рассказывали о невесте в залитом кровью платье, которую увезла «скорая помощь».

Если она не выкарабкается, что, черт возьми, будет с его агентством? Потом он успокоился. От клиентов не было отбою; а с ними поступали и деньги. Если Клара окажется в дурдоме, он может просто продолжать в том же духе, пока кто-нибудь не явится за ее долей. Но она оказалась крепкой. Выписалась из больницы и потребовала его отчет. Он почувствовал некоторое облегчение. Жалеть ее он не мог – сама мысль об этом казалась нелепой. Такие, как она, не вызывают жалости. Но он невольно восхищался ее железной выдержкой.

Он сказал жене, что улетает в Париж, на этот раз ненадолго. И привезет ей что-нибудь особенное.

Клара встретила его в баре «Криллона». Боже мой, подумал он при виде ее. Она так исхудала, что на осунувшемся лице остались только огромные черные горящие глаза. Такая худая и такая яркая в алом костюме. Он подошел и пожал ей руку.

– Рад вас видеть, миссис Фалькони, – сказал он. – Вы превосходно выглядите. – Он в самом деле так думал: Клара производила особое, неповторимое впечатление необычностью всего облика.

– Садитесь, Майк, – сказала она. – Давайте выпьем. И я теперь не Фалькони, а Сальвиатти. Я ведь все-таки вышла замуж. Едва успела.

– Извините, – сказал он. – Я не подумал. Постараюсь запомнить новую фамилию. Что вам заказать?

– Скотч, – сказала Клара. Она боялась, что он будет выглядеть нелепо, но ошиблась. Правда, она сама выбирала для него деловой костюм. Для Бруно она тоже выбирала одежду. А то он был похож на Ромео из подворотни... Она отбросила воспоминания. Странно, как он незаметно пробирался в ее мысли. Она просыпалась ночами, и ей казалось, что он прикасается к ней. В отличие от Альдо, его тень не обрела покоя.

О'Халлорен вернулся.

– Сейчас принесут.

– Прежде чем говорить о делах агентства, скажите, как наши дела?

Она вела себя прохладно; могла вспылить и тут же снова стать спокойной, почти обаятельной. Никогда не известно, что она сейчас выкинет. Она недолго возилась со своим скотчем. Выпила раньше Майка и сделала знак официанту.

– Повторить, – сказала она. – Майк, а вам?

– Мне то же самое, – сказал он. – Вот, я принес показать вам. – Он открыл портфель и протянул ей папку. – Всего несколько очков в нашу пользу со времени вашей болезни. И несколько имен. Среди них парочка интересных.

Она прочла очень быстро и все поняла. Ее вопросы были по существу. Она повторила одно имя и склонила набок гладко причесанную темную голову. Ее волосы напоминали блестящий шелк. Они были стянуты в тяжелый узел на затылке. Должно быть, очень длинные, если вытащить шпильки. Она улыбнулась, обнаружив имя известного американского сенатора среди клиентов проститутки с очень своеобразными садомазохистскими наклонностями.

– Один из столпов церкви, – согласился О'Халлорен. – Я никогда не доверял этому мерзавцу с его вечным елейным тявканьем.

Клара закрыла папку.

– Надеюсь, родные постараются изъять его имя из списка клиентов этой дамочки. Мы еще ничего не предприняли?

– Я пустил пару пробных шаров. Но все не так просто. Они играют грубо, и у них есть друзья, которые могут играть еще грубее.

– Знаю, – сказала Клара. – Но когда им станет известно, что у нас наготове копии, которые мы разошлем во все газеты в разных штатах, они заткнутся. Ну перехватят одну-две, но ведь не полдюжины. Уж мы постараемся. По последним подсчетам, его папаша стоит около восьмидесяти миллионов долларов.

Напитки были принесены и выпиты, и он сказал:

– Ну что, миссис Фалькони, поговорим о другом деле?

– Сальвиатти, – поправила она. – Если вы не можете запомнить мою дурацкую фамилию, называйте меня просто Кларой.