– …должна быть исполнительной или я ошибаюсь?

Только сейчас Беатриче заметила, что не слушает Мирват.

– Прости. Что ты сказала?

Мирват рассмеялась.

– Где ты витаешь? Я только что сказала, что овладение искусством врачевания представляется мне делом весьма серьезным и ответственным. Ты обладаешь властью над людьми. Они доверяют тебе, относятся с уважением, восхищаются. Вот, например, Али аль-Хусейн. Он обеспеченный, представительный человек. Но если бы он не был врачом, то никогда не снискал бы такой славы.

– Возможно, ты и права. Но, честно говоря, я никогда не думала об этой стороне своей работы. Я изучала медицину, преследуя совсем иные цели.

– И какие же?

Какие были эти цели? Хороший вопрос. Беатриче задумалась. Конечно, она могла бы поведать Мирват о помощи людям, спасении жизни, облегчении страданий и так далее в том же духе. Это, безусловно, явилось решающим фактором в выборе профессии. Но истинная причина была в чем-то другом, и она никак не могла сформулировать ее. Она просто любила работу и с удовольствием выполняла свои обязанности. Работа стала частью ее собственного «я». Беатриче пожала плечами.

– Понятия не имею, – чистосердечно призналась она. – Так уж вышло. С таким же успехом я, наверное, могла бы стать архитектором или адвокатом.

– Расскажи мне о своей родине, – попросила Мирват. Она села на скамью и уставилась на Беатриче большими, выразительными глазами. – Мне хочется побольше узнать о твоей стране, в которой женщина имеет право обучаться наравне с мужчиной. Должно быть, это необычная страна. Надеюсь, ты простишь мне мое любопытство.

– Само собой, – смеясь, сказала Беатриче.

Мирват много ей рассказывала о себе, о своем детстве, проведенном в доме отца, преуспевающего торговца коврами, о своих сестрах и братьях. Беатриче знает о Мирват почти все. Но Мирват хитрила. Она владела как латинским, так и древнегреческим языком, что могло служить доказательством обучения в привилегированной школе, однако никогда не вспоминала своих учителей и одноклассников; иногда она не знала простейших вещей. Можно предположить, что она ни разу в жизни не уезжала из Бухары и ее абсолютно не волновал конец света.

Беатриче присела рядом с подругой. Скамья располагалась на берегу небольшого пруда. Луна уже показалась на небе, и ее узкий прекрасный серп отражался в чистой, спокойной воде. Между фруктовыми деревьями и кустами роз виднелись купола и башни дворца. Воздух был наполнен пряным ароматом. Мотыльки исполняли свои пляски над водной гладью, иногда всплескивала рыба, выпрыгивая из воды.

«Как на фотографии из каталога об элитном отдыхе», – подумала Беатриче.

Но, к сожалению, она не в отпуске. И дворец – не пятизвездный отель. Мирват, не желая того, заставила Беатриче вспомнить то, что она старалась вытеснить из собственного сознания – она была заключенной. На мгновение Беатриче прикрыла глаза, ощутив комок, подступивший к горлу.

– Я живу в Гамбурге. Это большой город на севере… – Беатриче прервала повествование, поняв, что для описания своей страны знаний ее арабского языка недостаточно. – Большой город на севере Германии, – закончила она предложение, решив, что кое-что все-таки может объяснить на латинском.

– Германия? Правда? – удивленно спросила Мирват. – Поразительно. После всего, что мне рассказывали, Германия представляется страной нецивилизованной.

– Что ты сказала? Я не ослышалась?

– Извини, я не хотела тебя обидеть. Но до сих пор мне рассказывали лишь о дремучих лесах и диких зверях, а не о больших городах, школах и университетах. Это правда, что люди в Германии моются всего один раз в жизни – при рождении?

Беатриче рассмеялась. У Мирват были какие-то странные сведения. Казалось, она верила и тому, что немцы, размахивая дубинками, бегали по лесам и охотились на волков.

– Конечно нет! Мы хорошо знаем правила гигиены. Моемся достаточно часто, а душ принимаем ежедневно.

«Лишь некоторые, – подумала Беатриче, вспомнив бездомных, время от времени появляющихся в приемном отделении больницы, – избегают контактов с водой и мылом. Медицинские сестры и санитары в резиновых перчатках осуществляют санитарную обработку бедолаг, а грязная, дурно пахнущая одежда сразу же попадает в мусорные ведра».

– Интересно, – с удивлением произнесла Мирват. – А у вас в Германии есть большие города? Такие, как Бухара?

Беатриче вновь пришлось улыбнуться. Если она не ошибалась, население Бухары составляло около двадцати тысяч человек.

– Само собой разумеется! Берлин, Франкфурт, Кельн, Дюссельдорф, ну и, разумеется, Гамбург. У нас, конечно, не такие большие города, как в США…

– США?

– Да, которые…

«Забавно, – подумала Беатриче. – А как называются США по-арабски?»

– Ну, Америка. Ты же знаешь – Нью-Йорк, Чикаго, Сан-Франциско…

Мирват непонимающе качала головой.

– Не знаю, о чем ты говоришь.

Беатриче начала сомневаться. Возможно, ее арабский не так уж и хорош, как она себе возомнила.

– Здесь есть атлас или географическая карта? – спросила она. – Я покажу тебе эту страну.

– Вообще-то это запрещено, – чуть подумав, ответила Мирват. Она о чем-то сосредоточенно размышляла. – Но Нух II сегодня на охоте и вернется не раньше завтрашнего утра. – В ее глазах блеснул огонек. – Я найду географическую карту. Через три часа, когда все улягутся спать, будь у меня.

Ближе к ночи Беатриче постучала в дверь Мирват. Та сама открыла ей.

– Заходи скорее, – прошептала она, бросив взгляд налево и направо, и затащила удивленную Беатриче в комнату. – Тебя кто-нибудь видел?

– Думаю, нет.

«К чему такая конспирация?» – подумала Беатриче. Они не собираются совершать ничего предосудительного. Всего-то найти кое-что на карте.

– Я приказала Нирман уйти, – сказала Мирват и, стараясь действовать как можно тише, закрыла дверь на задвижку. – Мы совсем одни. Пошли.

Она потащила Беатриче к своей кровати. В комнате было довольно темно. Горела одна-единственная крохотная масляная лампа где-то за гардинами. Скудное освещение с трудом позволяло разглядеть мебель. Осторожно, чтобы не пораниться о край стола и не споткнуться о ковер, она пробиралась вперед. Была ночь, но все ставни были заперты. Мирват плотно задернула гардины, будто боясь, что кто-либо, несмотря на темень, заглянет в комнату. Ради всего святого, что это значит? Беатриче чувствовала себя заговорщицей, планирующей дворцовый переворот.