— О, класс! Черная смородина! — восхищенно сказала Анька, взглянув на крышку. — Спасибо, мам!
— Ты на мороженом съехала, я — на икре с мелом, — произнесла Нина Владимировна весело, глядя, как Анька, жмурясь от удовольствия, отправляет ложку за ложкой в рот.
— Как это — на икре с мелом? — удивленно уставилась на нее Анька.
— Мел жрала. Я тогда на четвертом курсе училась. Приду раньше всех в аудиторию, наберу с доски мела и жру потихоньку, пока не затошнит. Не хватало, видать, чего-то в организме. А на икру у нас с твоим отцом денег не было.
— Он же противный! — сморщилась Анька.
— Это он щас противный, а тогда слаще меда казался! — Нина Владимировна цокнула языком и удалилась.
Анька доела мороженое, улеглась поверх покрывала на кровать. Она лежала и улыбалась, вспоминая сегодняшний разговор с журналисткой. Оксана дала ей свою визитную карточку, просила звонить и запросто приходить в гости. Кажется, у Аньки появилась новая подруга. Умная подруга. Мудрая.
Она подняла глаза, на пороге комнаты стоял Валерик. Он прошел, уселся рядом с кроватью на стул.
— Ну, и как ты думаешь свою дальнейшую жизнь? — поинтересовался Валерик, листая географический атлас.
— В смысле? — сделала Анька удивленное лицо.
— В смысле учебы. Твои сверстники в сентябре в школу пойдут, а ты куда? Не бросишь, надеюсь? Ребенок ребенком, но и о своем будущем подумать надо.
— Мама! — Анька вскочила с кровати, бросилась вон из комнаты. Забежала на кухню. Нина Владимировна пила чай. — Ты зачем Валерику про ребенка сказала? Я ведь тебя просила! — закричала Анька на мать.
— Да как же…? — растерялась Нина Владимировна. — А то он слепой — не видит! Шила в мешке не утаишь.
— Э-эх, — с укоризной вздохнула Анька. — А я-то думала! Козел драный! — она зашла в ванную комнату, закрылась на шпингалет.
— Аня, не смей так о взрослых говорить! — прикрикнула на дочь Нина Владимировна.
— Драный, драный! — зло отозвалась из ванной комнаты Анька. — И ты тоже! Вот уйду от вас к Ваньке — будете знать!
— Значит, все-таки, Иван? — громко спросила Нина Владимировна.
— Три Ивана, — ответила Анька.
В кухне появился Валерик атласом в руке. Нина Владимировна покачала головой, глядя на него, покрутила пальцем у виска. — Тебя кто за язык тянул? Просила ведь! — сказала она с укоризной.
— Ну да, я не скажу, кто скажет? Ты? Она тебя вон в грош не ставит! Ребенку учиться надо.
— Ой, господи, как мне с вами, дураками, тяжело! — вздохнула Нина Владимировна, отхлебывая из чашки чай.
Сергей Моисеев, накинув на плечи белый халат, ходил взад-вперед около дверей реанимационного отделения. Он был крайне подавлен и удручен. По дороге к больнице врач “Скорой” поставил предварительный диагноз — сильнейшее отравление. Пищевое или еще какое, он сказать точно не мог. Нужны были анализы. Владимира Генриховича на каталке завезли в двери реанимации, и вот уже два с половиной часа никаких известий. “Отравление? Да у него же отборные продукты. Все свежайшее, из первых рук!”— думал Моисеев, поглядывая на освещенный мертвенно синим светом блестящий коридор за стеклянными створками. О себе он сейчас совсем не думал. Пока там еще бандиты возьмут его след!… Лишь бы Лерочку не тронули! Ей были даны строжайшие инструкции: к дверям близко не подходить, на телефонные звонки не отвечать, постараться продлить в поликлинике больничный хотя бы на неделю, сославшись на головокружение и сильные боли. Он будет звонить ей завтра специально условленным звонок. Два набора, ровно через три минуты еще один, через пять — еще. Только на пятый раз Лерочка должна снять трубку.
Из дверей реанимации вышел пожилой, кряжистый, как столетний дуб, врач в салатного цвета рубахе с закатанными рукавами.
— Доктор, ну что? — бросился навстречу ему Моисеев.
— Я хотел бы с вами поговорить, — врач взял его под локоть, повел по коридору. — Вы, насколько я понимаю, брат?
— Друг, — уточнил Сергей. — Я с ним в машине ехал…
Врач махнул рукой, давая понять, что всю историю знает прекрасно.
— В таком случае, вы должны все рассказать жене. Позвоните ей немедленно.
— Что? — Сергей вдруг понял, что с Владимиром Генриховичем что-то очень серьезное.
— Сильнейшее отравление кадмием. Состояние критическое. Шансов — один из ста. Мы делаем все возможное, но, сами понимаете… — врач тяжело вздохнул и развел руками.
— Кадмием? — удивился Сергей. — Откуда он взялся?
— Это вы у меня спрашиваете? Отравление такой степени может произойти только при непосредственном контакте с металлом. Судя по всему, через слизистую полости рта. Не дома, конечно. Это исключено. Такое возможно только где-нибудь на заводе, в цехах по переработке цинковых руд, не знаю… Где работает больной?
— Он директор супермаркета, — сказал, пораженный известием Моисеев.
— Ума не приложу — откуда в супермаркете кадмий? — пожал плечами врач. — Во всяком случае мы немедленно сообщим о происшествии в СЭС. Они проведут во всех помещениях магазина необходимые исследования. Нужно обязательно выявить источник отравления. Иначе, сами понимаете, могут быть другие жертвы.
— Доктор, ну хоть один шанс!… — умоляюще посмотрел на врача Моисеев
— Я же сказал — только один, — врач подал Сергею руку. — Да, вот еще что: заберите-ка одежду больного. Сейчас вам ее вынесут.
Врач исчез за стеклянными створками, а Сергей опять начал расхаживать взад-вперед около дверей.
“Кадмий, кадмий, кадмий! — крутилось в его голове. — При непосредственном контакте! Бред какой-то, ей богу! Откуда ему взяться? — Моисеев вдруг замер. — Ну да, кадмий. В его практике уже был такой случай — известного банкира отравили каким-то тяжелым металлом, зарядив его в телефонную трубку. Умер, не приходя в себя. “Мадам Бовари”, мышьяк, судороги… Тихая смерть на больничной койке, и не надо никаких киллеров с автоматами и винтовками, автомобильных аварий, крушений самолетов и прочих дурацких эффектов.
Вышла санитарка и передала Сергею большой полиэтиленовый пакет с вещами.
— Спасибо, — сказал Моисеев, забирая пакет.
— Пакетик-то десять рублей стоит. Мой он, собственный, — произнесла санитарка, видя, что Сергей собирается уйти.
— Почему же так дорого? — удивился Моисеев.
— Потому что американский. У них там в Америке все дорого, — тут же нашлась санитарка.
— Держите, — Сергей протянул ей десятирублевую купюру и зашагал по коридору.
По дороге ему попался холл с креслами и пальмами в кадках. Сергей опустился в кресло, достал из пакета брюки, пошарил по карманам. Пустой кошелек, мелочь — ничего существенного. Он достал пиджак. Сунул к себе в карман записную книжку Владимира Генриховича — может пригодиться. Во внутреннем кармане пиджака обнаружил “Паркер” с золотым пером. Очень дорогой. Моисеев внимательно осмотрел ручку, открутил колпачки. Ничего особенного. Только в верхнем колпачке крохотная дырочка. “Неужели во всех “Паркерах” такие дырочки?”— подумал Сергей, крутя колпачок в руках. “Паркер” у Владимира Генриховича появился недавно — после дня рождения. Интересно, кто ему подарил ручку? Моисеев сложил вещи назад в пакет, сунул ручку в карман и направился к выходу.
Был вечер. Боря с рюкзаком за спиной и болтающимися по бокам роликами обошел со всех сторон стоящий у проходной “Фольксваген” Кулакова, попинал передние колеса. Из дверей проходной появился охранник в форме.
— Парень, тебе чего от машины надо? — спросил он.
— Мы с вашим начальником ездить учимся, — гордо произнес Боря. — Он сейчас подойти должен.
— Ты его племянник, что ли? — охранник достал сигарету и закурил.
— Ага, племянник — двоюродный, — уточнил Боря.
— Все равно отойди. Юрий Дмитриевич выйдет, тогда будешь пинать что хочешь.
Боря показал охраннику язык и отошел на безопасное расстояние. Охранник скрылся за дверью.
Сегодня он должен был поехать на Кулаковском “Пассате” в пятый раз. Боря уже научился трогаться, обозначать поворот, плавно выжимать сцепление, переключать с “нейтралки” на первую скорость, а с первой на вторую, ставить машину на “ручник”. Кулаков был классным учителем, терпеливым, спокойным, вот если бы все тетки в школе были такими!
