Она прошла в комнату, сняла трубку, набрала номер.

— Иван? Ты Аньку не ищи. Дома она — спит. Не знаю, ничего не знаю! Завтра звони, — Нина Владимировна положила трубку и расплакалась.

Владимир Генрихович уселся в своей удобное кресло и стал разбирать бумаги на столе. Бумажную работу он не любил, предпочитал ей живое дело с людьми, с товаром, а потому накапливались бумаги эти у него целыми кипами, и приходилось потом все разбирать, но никуда от них не денешься, хоть тресни!

В дверь постучали.

— Да-да! — поднял взгляд Владимир Генрихович.

Вошел Сергей Моисеев.

— Разрешите?

— Ты прямо как в своей ментовке, — засмеялся директор. — Присаживайся. Коньяк будешь?

— С утра? — удивился Сергей.

— Да хоть с ночи! — Владимир Генрихович поднялся, подошел к бару, достал бутылку коньяка. — Ну, как тебе работается, Сережа? Почему раньше не зашел?

— Спал. Отдежурил свое и вырубился прямо в будке на топчане. Потом в больнице был. Закрутился. Слабый стал. Старый.

— Какие твои годы! Хотя… при такой работе. Поведал мне Евгений Викторович о твоей нелегкой судьбе. Ты был абсолютно прав, и нечего на этот счет себе глупостями башку забивать. Если каждый по торту домой унесет, сам знаешь, что с супермаркетом будет. Итак все разворовали. И ладно бы ничье, народное, как говорится, а то кровное, мое, заместителя моего… Реально четверо нас здесь, хозяев. Привыкли, понимаешь ли, как в старые времена… Не волнуйся. Коллектив успокоился, все уж и забыли про тебя, работают, как миленькие. Продавщица выпишется — уволим.

— Не надо! — сказал Сергей, насупившись.

Владимир Генрихович налил в рюмки коньяку. Они чокнулись.

— Ну что, вздрогнули, спаситель ты мой. Сколько лет не виделись — шесть? -Владимир Генрихович опрокинул в себя рюмку, зажмурился. — Как это не надо? Что ты такое говоришь? Надо, Сережа, надо! Чтоб другим неповадно было.

— Не надо! — упрямо повторил Сергей. — Вы же их опустили тут всех, как “петухов” в зоне. Люди слова сказать боятся. Пашут за свою грошовую зарплату по двенадцать часов и трясутся, что их на улицу выкинут.

— Не такая уж у них грошовая зарплата. Другие этого не имеют, — рассердился директор. — И зачем им слова говорить, если не их это дело? Пускай работают.

— Значит, вы теперь с бандюками, Владимир Генрихович? На той стороне? А шесть лет назад все иначе было.

— Сережа, так у нас с тобой разговора не получится. Ты вроде раньше попокладистей был, погибче. Я хотел тебе работу другую предложить.

— С бандитами я никогда покладистым не был, — возразил Сергей. — Раньше вы от их “крыши”, как от огня, шарахались, а теперь сами в доле. Большая хоть?

— Маленькая. Тебе-то что?

— Ничего, коготок увяз — всей птичке пропасть. Видел я, как по ночам “левый” товар возят. Его тут, наверное, две трети. Или больше? Хороший бизнес. Только не ваш, судя по всему. Короче, лучше меня увольте, а Леру Логинову не трогайте.

— Ты что, влюбился, Сережа? — Владимир Генрихович хохотнул, налил себе еще коньяку. — Точно! По глазам вижу, что влюбился! Во, дает. Сначала отлупил девицу почем зря, а теперь подъезжает! Сложная штука — жизнь. Взаимно хоть? Или безнадежно?

Сергей молчал.

— Ладно, если так, пусть работает.

— Спасибо, — Сергей помолчал, вглядываясь в покрасневшие глаза директора. — Владимир Генрихович, я тут придумал кое-что. У зама “двойная” бухгалтерия пропала. Ее раньше бандитов найти надо. И тогда от них легко можно будет уйти. “Закроем” всех, опомниться не успеют.

— Предлагаешь опять в русскую рулетку сыграть? А в барабане все патроны? Нет, я больше в эти игры не играю, — покачал головой директор. — Женю посадят, а он меня, как нитка за иголкой потянет. Не может директор о “левом” складе не знать. Я что, на идиота похож? — Владимир Генрихович вздохнул. — Не хочу я, Сережа, сидеть.

— Да как вы не поймете, Владимир Генрихович, сидеть-то вы и не будете. Уберут они вас, как только представится такая возможность. Потому что не в системе вы, не их человек. Чужой. Одно неверное движение… Евгений Викторович вас и “закажет” вместе с вашей долей. Опередить вы их должны. Зам ваш с бандитами двойную игру ведет. Как говорится, ласковое дитя… А Серафима ему все считает: и“левую” бухгалтерию, и “правую”, и бандитскую. Тройную.

— С чего ты взял?

— Наблюдательный я, Владимир Генрихович, работа такая… была. За ту ночь, когда я дежурил, две машины пришло. Не будут бандюки по два раза товар возить. У него собственный склад есть, личный. На этом и сыграть.

Владимир Генрихович посерьезнел, закупорил коньячную бутылку, пододвинулся к Серею.

— Как был ты ментом, так им и остался. Горбатого могила исправит. А ну-ка, расскажи!

Серафима Дмитриевна устало брела по Арбату. Настроение у нее было такое гнусное, что она утром даже парик не стала надевать. Явилась в бухгалтерию в своем естественном облезлом виде, девки только рты пораскрывали. Сделали вид, будто не знали ничего, лицемерки! Она теперь всегда так ходить будет — пусть смотрят! Бухгалтерии нет, мужика нет, детей нет — кончена жизнь!

Серафима Дмитриевна замерла посреди улицы и даже на несколько мгновений перестала дышать, потому что увидела тезку их зама — зеленоглазого Евгения Викторовича, который шел под руку с пышнотелой дамой и что-то нашептывал ей на ухо.

Серафима Дмитриевна еле сдержала себя, чтобы не броситься наперерез ворюге и не позвать милиционера. Нет — нет, теперь она была холодная, расчетливая женщина и поэтому просто пошла следом за “счастливой” парой, одновременно копаясь в сумке и выискивая телефонную карточку. Головорезы, которые тогда приезжали от Евгения Викторовича и допрашивали ее, оставили телефон на тот случай, если она вдруг случайно встретит своего “хахеля”, ну вот он и представился, этот долгожданный случай! Но каков наглец, этот псевдодоцент из МГУ, разгуливает под руку с дамой почти на том же самом месте, где неделю назад познакомился с ней! Неужели он не боится ни обманутых женщин, ни милиции? Или милиция с ним заодно?

Парочка свернула в Калошин переулок и дошла до Сивцева Вражка. Серафима Дмитриевна очень боялась, что ее заметят и, то и дело, пряталась за спинами прохожих. Но Евгений Викторович не оглядывался.

Пышнотелая дама остановилась у подъезда одного из домов. Серафима Дмитриевна отвернулась и сделала вид, что разглядывает витрину магазина. Краем глаза она наблюдала за происходящим. Евгений Викторович поцеловал даме руку, и она вошла в подъезд. Серафима полагала, что история повторится, но нет, Евгений Викторович постоял немного у захлопнувшейся двери и зашагал своей дорогой. По переулкам он направился к Остоженке.

Когда вор скрылся в одном из подъездов, Серафима заметалась по улице в поисках телефона-автомата. Разволновавшись, она не заметила, как ровно через минуту Евгений Викторович вышел из подъезда и зашагал в обратном направлении. Зато его прекрасно видел Сергей Моисеев.

Сергей пересек улицу и неторопливо двинулся за седым мужчиной.

Алиса забыла про театр. Ну, забыла и забыла! Никто ей сегодня не напомнил, вот все и вылетело из ее ветреной головки! Вчера тот самый нахальный посыльный с кенгуру на кепке принес ей два билета на “Льва зимой” в “Сатирикон”, дождался поцелуя в щечку вместо чаевых и сообщил, что инкогнито у них не появлялся, а просто позвонил по телефону, попросил купить билеты и доставить их по адресу, поэтому описать его внешность он не может. “Какой-то бред, ей богу!”— подумала Алиса, засовывая билеты за раму зеркала в прихожей. Театр она любила и, даже в юности, как всякая девчонка, мечтала стать актрисой, но ходить в храм искусств с незнакомым мужиком, который, может быть, страшнее обезьяны… И почему два билета, а не один? А если она не придет, как собственно говоря, и произошло? Или этот извращенец предполагал, что она возьмет с собой подругу, предпочитающую “ля мур де труа”?

Алиса вспомнила о билетах уже в десятом часу, подошла к зеркалу, вынула их из-за рамы и порвала в мелкие клочки. Она включила “видик” и, невнимательно глядя какую-то американскую мелодраму, стала дожидаться звонков: от Владимира Генриховича и от своего тайного воздыхателя. С Генриховичем у них, конечно, был договор — никаких мужиков. Ну, так их и не было. Пока не было. А если даже и появится один — никто об этом не узнает, кроме подруги Лариски. Вот только кто он: прынц с голубыми яйцами или извращенец пострашнее обезьяны? Алиса мучалась догадками.