— Кто знает, Небу?

— Мои кости болят, Великий Царь, мое зрение слабеет, я становлюсь глухим и все больше сплю. Я чувствую, что конец приближается.

— Разве мудрецы не живут до ста десяти лет?

— Я всего лишь старый счастливый человек. Зачем бежать от смерти, которая дает мне шанс вступить в иную жизнь?

— Мне кажется, что я по-прежнему отлично вижу. Если бы ты не отдал свою трость и кольца тому служителю, что произошло бы?

— Что случилось, то случилось, Великий Царь, нас защитил закон Маат.

Рамзес пристально смотрел на место, где будет воздвигнут его Храм миллионов лет.

— Я вижу грандиозное сооружение, Небу, святилище из гранита, песчаника и базальта. Его пилоны коснутся неба, его ворота будут из позолоченной бронзы, деревья дадут тень водоемам с чистой водой, амбары заполнятся пшеницей, сокровищницы золотом, серебром, драгоценными камнями и редкими сосудами, во дворе и храме будут стоять статуи, ограда защитит эти чудеса. На восходе и заходе солнца мы вместе будем подниматься на террасу и почитать вечность, запечатленную в камне. В этом храме всегда будут живы три существа: мой отец Сети, моя мать Туйа и моя жена Нефертари.

— Вы забываете о четвертом, который будет первым, о себе, Рамзес.

Главная царская жена приблизилась к царю, держа в руках побег акации.

Рамзес опустился на колени и посадил его в землю, Нефертари бережно полила его.

— Заботься об этом дереве, Небу, оно будет расти вместе с моим храмом. Если будет угодно богам, однажды я смогу отдохнуть в его благостной тени, забыть о мире и людях и увидеть богиню Запада, которая войдет в его ствол и листву, перед тем как забрать меня.

Моис вытянулся на своем ложе из смоковницы.

День был утомительным. Около пятидесяти мелких ссор с вождями, два легко раненных на стройке, запоздалая поставка еды для третьей казармы и около тысячи бракованных кирпичей… Ничего особо выдающегося, но все вместе мало-помалу утомило его.

Сомнения вновь смущали его душу. Глухие споры снова возобновились внутри. Строительство этой столицы действительно увлекло его, но не было ли возведение храмов в честь божеств, одним из которых был злокозненный Сет, оскорблением единого бога? А ведь будучи руководителем строительства Пер-Рамзеса, Моис был причастен к упрочению славы фараона, увековечивавшего древние верования.

Кто-то шевельнулся в углу у окна.

— Кто там?

— Друг.

Худой человек с профилем как у хищной птицы вышел из тени и приблизился к дрожащему свету, исходившему от масляной лампы.

— Офир!

— Я хотел поговорить с тобой.

Моис сел.

— Я устал и хочу спать. Если у меня будет свободное время, то мы сможем увидеться на стройке, завтра.

— Мне угрожает опасность, друг мой.

— Почему?

— Тебе хорошо это известно! Потому, что я верю в единого бога, спасителя человечества. Бога, которого втайне почитает твой народ и который завтра, после свержения идолов, будет править миром. И его победное шествие должно начаться в Египте.

— Ты забываешь, что фараоном является Рамзес?

— Рамзес — тиран. Он смеется над божественной силой и озабочен лишь собственной властью.

— И лучше уважать ее. Рамзес мой друг, и я строю его столицу.

— Я ценю благородство твоих чувств и твою верность. Но ты находишься в постоянном разладе с самим собой и знаешь об этом. В душе ты отвергаешь это царствование и веруешь во власть единого бога.

— Ты заблуждаешься, Офир.

Взгляд мага сделался настойчивым.

— Будь искренен, Моис, перестань лгать самому себе.

— Ты знаешь меня лучше меня самого?

— А почему нет? У нас общие духовные устремления и сходная оценка заблуждений. Объединив свои усилия, мы изменим эту страну и будущее ее жителей. Хочешь ты этого или нет, Моис, ты станешь предводителем евреев. По твоей воле их враги будут повержены. Сам того не зная ты объединил народ.

— Евреи склонились перед властью фараона, а не передо мной.

— Мне противно это угнетение! И тебе тоже.

— Ты ошибаешься, у каждого свое предназначение.

— Твое состоит в том, что ты должен привести свой народ к истине, мое — восстановить культ единого бога, посадив на трон Египта Литу, законную наследницу Эхнатона.

— Прекрати бредить, Офир, подстрекательство к бунту против фараона приведет к катастрофе.

— А ты знаешь другой способ установить царство единого бога? Когда обладаешь истиной, надо уметь сражаться, чтобы установить.

— Лита и ты… Двое посвященных! Это смешно.

— Ты действительно думаешь, что мы одни?

Еврей был заинтригован.

— Это очевидно…

— С нашей последней встречи, — заявил Офир, — положение изменилось. Последователей единого бога все больше, и они становятся все решительней. Сила Рамзеса всего лишь иллюзия, ловушка, в которую он сам и попадется. Большая часть знати этой страны последует за нами, когда ты, Моис, откроешь нам путь.

— Я… Почему я?

— Потому что ты можешь вести нас и возглавить последователей истинной веры. Лита должна оставаться в тени до своего восшествия, а я всего лишь священнослужитель, не имеющий большого влияния. Когда наша вера будет явлена миру, тебя услышат и будут к тебе прислушиваться.

— Кто ты на самом деле, Офир?

— Простой верующий, который, как и Эхнатон, убежден, что единый бог будет править всеми народами после того, как покорит тщеславный Египет.

Моису уже давно следовало выпроводить этого сумасшедшего, но то, что тот говорил, поразило его. В словах Офира были идеи, давно мучившие Моиса, мысли настолько губительные, что он не позволял себе осознать их.

— Твой замысел бессмыслен, Офир, у тебя нет ни единого шанса на удачу.

— Река времени течет в наших умах, Моис, и уносит все на своем пути. Возглавь евреев, дай им страну, чтобы они могли склониться перед единым богом и признать его могущество. Лита будет править Египтом, и этот союз станет очагом, в котором родится истина для всех народов.

— Это всего лишь мечта.

— Ни ты, ни я не являемся мечтателями.

— Я повторяю: Рамзес — мой друг, и он не потерпит никаких возмущений.

— Нет, Моис, он не друг твой, а самый страшный соперник.

— Уходи из моего дома, Офир.

— Подумай над моими словами и приготовься действовать. Мы скоро увидимся снова.

— Не рассчитывай на это.

— До скорой встречи, Моис.

Еврей провел бессонную ночь.

Каждое слово Офира накрывало его как волна, унося страхи и противоречия. Хотя Моис и не готов был признать, но он ждал этой встречи.

Лев и пес догрызали остатки костей. Сидя в тени пальмы, Рамзес и Нефертари, обнявшись, любовались окрестностями Фив. Не без труда царь сумел убедить Серраманну согласиться на эту тайную прогулку. Разве Громила и Неспящий не были лучшими телохранителями?

Из Мемфиса пришли прекрасные новости. Маленькая Меритамон была в восторге от молока своей кормилицы, ей нанес свой первый визит ее брат Ха, которым с рвением лучшего наставника занимался советник по земледелию Неджем. Красавица Исет радовалась рождению дочери у царской четы и передавала свои поздравления.

Нежное и ласковое закатное солнце золотило кожу Нефертари. Переливы флейты звучали в воздухе, погонщики играли на них, возвращаясь со своими стадами, тяжело груженные ослы трусили к фермам. Солнце цвета созревшего апельсина опускалось на запад, окрасив розовым верхушки гор.

Резкость летнего дня сменялась нежностью ночи. Как прекрасен был Египет, украшенный золотом и зеленью, серебром Нила и пламенеющим закатом! Как прекрасна была Нефертари в легком льняном одеянии! От ее гибкого тела исходил тонкий аромат, в изящных чертах лица светилось благородство высокой души.

— Достоин ли я тебя? — спросил Рамзес.

— Какой нелепый вопрос…

— Иногда ты кажешься мне столь далекой от этого мира и его гнусностей, от двора и его мелочности, от наших временных обязанностей.