– Вы… вы знаете, где она? – Саша вцепилась в руки художника, повисшие плетьми.

Он молчал.

– Что же вы молчите?! – заорала она, испугавшись вдруг, что и этот, как и все остальные, не захочет сказать ей правду. Начнет лгать и изворачиваться. Уж больно он внезапно замолчал – словно его отключили от питания. Она пыталась добиться ответа, а он смотрел на нее, как на инопланетянку.

– Теперь я понял, кого вы мне напоминаете, – потрясенно заговорил длинноволосый. – Лику! Ну конечно же. У вас губы Ликины. У вас ее верхняя губа.

Художник протянул руку и совершенно бесцеремонно потрогал Сашину верхнюю губу. Как если бы Саша была вылеплена из гипса, а он был скульптором. Саша уже поняла, что художник – того. Ее это раздражало, но оказалось не самым важным. Важнее, гораздо важнее, что он знал ее мать. Он один мог ей сейчас помочь.

– Отвезите меня к ней, – взмолилась Саша, боясь, что художник повернется к ней спиной и как сомнамбула двинется прочь. Было похоже на то. – Вы знаете, наверняка знаете, где она живет! Ну что же вы стоите, как…

Художник избавил девушку от сравнений.

– Да, конечно. – Он взял ее за руку и потянул за собой в подъехавший автобус. В автобусе их растащило в разные стороны, и всю дорогу Саша беспокойно искала глазами его патлатую голову. Художник смотрел в окно, но Саша заметила, что его взгляд был устремлен как бы сквозь скользящие картины. Саша не переставала нервничать. И хорошо, что она не теряла бдительности. Вдруг, забыв о ней, он стал пробираться к выходу. Не махнул ей, не взглянул даже в ее сторону. Псих. Она поспешно принялась протискиваться следом. Едва успела выпрыгнуть. Догнала его и дернула за руку. Она собиралась сказать что-нибудь резкое, но художник обратил на нее свой взгляд, и этот взгляд остановил ее.

– Она замужем? У нее есть дети? – допытывалась Саша, когда они шагали через дворы среди кирпичных пятиэтажек. Художник молчал. Похоже, решал в уме какую-то сложную задачку и на время забыл о Саше. Или она ему мешала. Ей осталось только торопливо семенить следом. Безуспешно гадая, чем это все кончится. Наконец он остановился. Сел на лавочку.

– Вот подъезд. Квартира сорок два.

– А вы разве со мной не подниметесь?

В последнюю минуту Саша вдруг оробела. Ей показалось – будет лучше, стой кто-нибудь у нее за спиной. Пусть бы кто-нибудь представил ее матери: вот, мол, Лика, это твоя дочь Саша. Познакомьтесь.

– Мне туда нельзя. Я вас здесь подожду.

Саша с детства была приучена не задавать лишних вопросов. Она вздохнула и пошла в сторону подъезда. И там у нее стало больно сжиматься нутро. Когда поднялась на одну площадку, то поняла, что трусит. И хочет убежать самым постыдным образом. И все же заставила себя нажать на кнопку звонка.

Она позвонила пару раз, прежде чем кто-то приблизился к двери.

Открыла женщина, которая даже с большой натяжкой не подходила на роль Лики Ольшанской. Женщина была выше Саши ростом, а мать, по всему выходило, должна быть маленькой. И эти крашеные, пережженные перекисью волосы… Нет, не могла эта женщина быть Сашиной матерью.

– Здравствуйте, – все же выдавила из себя Саша.

– Девушка, – заговорила женщина громким шепотом. – Если вы с рекламой, то…

– Нет. Мне нужна хозяйка квартиры. Лика Ольшанская, – протараторила Саша. – То есть не Ольшанская. Смирнова. Она по мужу – Смирнова.

Она все еще вглядывалась в лицо незнакомой женщины. А та, в свою очередь, разглядывала Сашу.

– А кто вы ей? – спросила женщина недоверчиво.

– Дочь.

Саша сглотнула. Главное было сказано. Женщина охнула и прикрыла рот рукой. Саша много раз по телевизору, в фильмах, видела этот жест. И он ей очень не понравился. Жест внезапного открытия, горького удивления. Но никогда этот жест, чужой и затертый, не отзывался в ее душе так явно. У Саши перехватило дыхание и подкосились коленки.

Женщина втащила ее в коридор.

– Нина, кто там? – донеслось из комнаты.

– Сейчас, Лика. Я сейчас, – отозвалась женщина, не отрывая глаз от Саши. И повторила шепотом, уже только для нее: – Сейчас. Ты постой здесь, я тебя позову.

И женщина засеменила в комнату и прикрыла за собой дверь. А Саша осталась одна в бесприютном коридоре. Коридор – визитная карточка квартиры. Если коридор неуютный, облезлый и неухоженный, то уж нечего ожидать от комнаты и кухни. Саша сразу представила всю квартиру. Сердце сжалось не то от страха, не то от жалости. Она не могла больше стоять и ждать. Слишком долгим оказалось в ее жизни это ожидание. Прошла по узкому коридору с лопухами отставших отвислых обоев и толкнула дверь в комнату. Прямо перед ней оказался разобранный диван со смятой постелью, на которой кто-то лежал.

Женщина, открывшая Саше дверь, приподнимала лежавшему подушки. И вдруг откуда-то из-под мышек поправлявшей вынырнула маленькая, как сначала показалось Саше – детская, голова. И, вынырнув, нацелилась на Сашу испуганным взглядом.

Саша никак не могла сопоставить эту маленькую, коротко стриженную головку с образом своей красавицы матери. Но догадка уже обожгла – это и есть она, Лика. Губы что-то шептали, а тоненькие пальцы перебирали бязь пододеяльника.

– Я только что ей укол сделала, – пояснила женщина Саше потихоньку, будто сама хозяйка могла не услышать этого. И громко, уже для больной, объявила: – Ну вот, Ликуша. А ты говорила – одна да одна. Дочка к тебе приехала. Смотри, какая красавица. Невеста уж совсем! – И, зажав рот кулаком, быстро вышла из комнаты.

Саша осталась наедине с матерью.

В мастерской Ильи пахло бензином. Он объяснил, что так пахнет краска для работы по шелку. Он выполнял специальный заказ. Комната без мебели тем не менее не казалась неуютной. Ее заполняли рамы, холсты, мольберты. Пока Саша осматривалась, художник расчищал пространство для нее. Что-то унес за занавеску, притащил табуретку.

– Подожди минуточку, я сейчас.

Саша впервые в жизни была в мастерской художника. Здесь царил беспорядок, но это был необычный беспорядок. От нагромождения художественных предметов комната не становилась бесприютной. Напротив, все в ней было наполнено необъяснимой живой притягательностью.

– Вот.

Саша повернулась на голос. Прямо на нее с портрета смотрели огромные глаза ее матери. Лика Ольшанская была нарисована по пояс. Она стояла у окна, за стеклами которого лил дождь.

Женщина, находящаяся в глубине, за пеленой дождя и за стеклом, выглядела пронзительно грустной – ее глаза блестели как от слез, хотя понятно было, что виной всему дождь.

Художник ждал, вероятно, Сашиной реакции – реакции не было.

Саша не знала, что сказать. Что говорят в таких случаях? Похоже? Не похоже?

– Картина называется «Пленница дождя», – пояснил художник.

Саша молчала. В душе она согласилась, что название красивое. И очень точное. Женщина не может никуда выйти, она в плену у этой воды. Особенно если она не любит дождь. А то, что дождь ей не по душе, говорили ее глаза. Большие грустные глаза.

На другой картине мать была изображена в лесу. Снова дождь. Но уже грибной, солнечный. Здесь Лика смеется.

– Но почему снова дождь?

– Я люблю дождь. А Лика почему-то нет. А вы любите дождь?

– Мне все равно, – сухо отрезала Саша.

Ей хотелось сменить тему. Вероятно, художник ждет от нее восхищения, всяческих комплиментов. А у нее другое на уме. Конечно же, мать увлеклась этим парнем. Наверное, нетрудно для женщины увлечься молодым талантливым человеком и уйти в это увлечение с головой. Выходит, этот лохматый отнял у нее мать? Та забыла все, забыла мать, дочь. Даже открытки к праздникам не считала нужным посылать. Она позировала художнику, ездила с ним на прогулки и совсем не думала о ней, Саше. А Саша в эти минуты, может быть, бегала к почтовому ящику или изучала материны детские фотографии с тайным замиранием сердца.

От нахлынувшей обиды у Саши сжалось сердце и на глазах появились слезы. Илья заметил эти слезы. И понял их по-своему. Он растроганно взял Сашу за руку.