– Думаешь, если убить достаточно плохих людей, мир станет более пригоден для детей?

– Да. Поэтому я вступила в Сообщество и принесла обеты.

– И ты никогда не хотела сложить их с себя?

– Как Мэрэм?

– Сотня мужчин… – промолвил я, глядя на тени между деревьями. – Наверное, даже Азару или Кэршар не убили столь многих. Ни один воин валари, знакомый мне.

– Обет есть обет, – печально сказала девушка. – Мне очень жаль, Вэль.

Я вложил меч в ножны и взялся за флейту. Деревья плавно покачивались под звездным небом, ветер был прохладным и свежим. По другую сторону костра довольно посапывал Мэрэм, а мастер Йувейн шевелил во сне губами, словно повторяя строки своей книги. Но под мирной картиной таилась грусть, что затрагивала все, даже папоротники и цветы, а не только Атару и меня. Пытаясь выразить этот горько-сладкий вкус жизни, я заиграл песенку, которой научила меня бабушка. Слова застревали в горле, как сухие фрукты: «желания ждут, когда ты пожелаешь». Я хотел одного: быть каждый день с Атарой, не думая о войне, гремящей в отдалении.

Потом я играл и другие песни; Атара отложила свои стрелы и глядела на меня. В ее глазах отражались блики костра – и что-то еще. Невольно вспомнились слова, которые Мэрэм произнес несколько дней назад: «ее глаза, что к звездам окна». Он забыл строки своего нового стихотворения еще быстрее, чем жену герцога Горадора. Но я их помнил. Помнил я и те стихи, что он читал в пиршественной зале моего отца.

О, ты сияешь, как звезда

В глубоких небесах.

Кружась, мы падаем с тобой,

Как искорки в ночи.

Вот и потрескивающий костер выбрасывал во тьму снопы искр, а меня охватило странное чувство, что мы с Атарой однажды пришли с какой-то безымянной звезды. Когда она смотрела на меня, казалось, что мы туда возвратились.

Мы целую вечность просидели на камне под древними созвездиями, пока мир летел в пустоте, а звезды тихо мерцали. Целую вечность я смотрел в ее глаза. Что я видел там? Только свет. Даже если она каким-то чудом исполнит свои обеты, как удержать его? Могу ли я выпить море и все океаны звезд?

Она тихонько протянула руку и положила ее поверх моей. Прикосновение пронзило меня, словно молния. Вся ее невыразимая печаль наполнила мою душу – но и вся ее жажда жизни тоже. Тепло пальцев Атары не имело ничего общего со страстью или желанием близости, но обещало, что мы будем добры друг к другу и никогда не предадим. И что мы должны помнить, откуда пришли и кем должны стать. Это был самый священный обет из всех данных мной; я знал: и Атара, и я будем хранить его.

Когда люди стремятся превратить истину в ложь, хорошо быть уверенным хотя бы в чем-то. В тишине ночи мы затерялись в глазах друг друга, и наше дыхание слилось в одно.

Так за несколько часов я стал счастливее, чем был. Однако когда дверь в закрытую комнату наконец распахнулась, не только свет хлынул туда, но и терпеливо поджидавшая тьма. В своей растущей надежде, в жажде всегда быть с Атарой я не мог себе и представить, что мое сердце стало открыто для величайшего ужаса.

Рано утром у меня снова начались кошмары. Я с криком проснулся, увидев во сне, будто земля под моим спальником раскрылась и я падаю в черную бездну. Мои крики всех разбудили. Мастер Йувейн подбежал туда, где около мерцающих янтарем углей лежал я, и потрогал мой лоб.

– Лихорадка вернулась. Я сделаю тебе чай.

Он отошел набрать воды и приготовить горький напиток, а Атара намочила в ручье кусок ткани и положила мне на лоб. Ее пальцы – загрубевшие от многих лет стрельбы из лука – были волшебно нежны, когда она перебирала мои промокшие от пота волосы. Она молчала, беспокойно поджав полные губы.

– Думаете, рана воспалилась? – спросил Мэрэм у мастера Йувейна. – Я считал, что он пошел на поправку.

– Посмотрим. – Тот был занят кипячением воды. – Давай освободим тебя от кольчуги, Вэль.

Они раздели меня до пояса, потом мастер Йувейн размотал бинты и осмотрел рану. Ощупав мой бок, он заключил, что рана чистая и хорошо заживает. Перевязав ее снова, он помог мне одеться, потом сел около горшка с кипящей водой и посмотрел на меня в замешательстве.

– Думаете, это киракс? – спросил Мэрэм.

– Нет. Впрочем, возможно.

– А что такое киракс? – поинтересовалась Атара.

Мастер Йувейн кинул на меня взгляд, словно спрашивая, можно ли ей знать.

– Яд. Страшный яд.

Он рассказал, как стрела убийцы ранила меня в лесах Сильвашу, и объяснил, что клирики Каллимуна используют киракс, когда убивают по повелению Морйина.

– Однако у тебя могущественные враги, – заметила Атара.

– Похоже на то. – Я улыбнулся им всем. – Но и лучшие в мире друзья.

– А почему Морйин хочет, чтобы ты умер?

Я и сам не прочь был бы узнать ответ. Но мне нечего было сказать, поэтому я пожал плечами и перевел взгляд на зарево зари, встающее на востоке.

– Ну, если тот человек, Кейн, один из его посланцев, то у меня есть для него подарочек. – Атара вытянула из колчана стрелу и направила ее на запад, в сторону Аргатты. – Не только убийцы Морйина умеют метать стрелы.

Потом я выпил горький чай и немного поел. Хотя лихорадка прошла с наступлением дня, тупая головная боль мучила меня по-прежнему. Большие темные тучи двигались с севера, и я словно чувствовал, как они давят на лес. Не успели мы собрать посуду и упаковать вещи, как пошел дождь: крупные холодные капли пробивали листву и падали нам на головы. Мастер Йувейн заметил, что в лесу было бы суше, чем на открытой дороге, и предложил остаться здесь на день.

– Нет, – сказал я. – Мы не можем отдыхать, пока не доберемся до Трайи.

Мастер Йувейн, который иногда мог быть очень упрямым, покачал головой.

– Ты устал, Вэль. И лошади тоже устали.

В конце концов именно состояние лошадей заставило меня согласиться. Им пришлось много миль проскакать без отдыха, а зерно они в последний раз получали в замке герцога Горадора. Травы не хватало – особенно Эльтару, которому требовался овес, чтобы поддерживать силы в огромном теле. Последние два дня он намекал, что голоден, но я не прислушивался. Поэтому я решил, что предложение мастера Йувейна вполне разумно, и, невзирая на протесты Мэрэма, отдал лошадям большую часть овса, служившего нам для приготовления утренней каши. Я напомнил ему, что у нас есть еще сыр и орехи, а также немного сухих бисквитов.

Дождь с каждым часом усиливался. Мы съежились под ненадежной защитой деревьев, прислушиваясь к каплям, что барабанили по листьям. Я был очень рад плащу, который подарила мне мать, – завернулся в него и еще надел белый шерстяной шарф, связанный бабушкой. Через некоторое время достал подаренные Джонатэем шахматы и сыграл несколько партий с Мэрэмом и Атарой. К моему удивлению, она все время выигрывала, хотя я и не подозревал, что сарнийцы увлекаются шахматами. Я мог бы списать свою плохую игру на головную боль, но не хотел омрачать ее победы.

– Может, ты со мной сыграешь? – спросила Атара у Мэрэма после того, как я сдал четвертую партию. – Чего зря сидеть?

– Нет, спасибо. С удовольствием посмотрю, как Вэль проигрывает.

Мэрэм жалко дрожал под своим красным плащом.

– Я замерз, я устал, я намок… Впрочем, дождь по крайней мере загонит медведей в берлоги. Их вроде пока не видно, а?

– Нет, – сказал я, чтобы подбодрить его. – Медведи не любят дождь.

– И Кейна не видно, и никого другого, да?

Мастер Йувейн и Атара уверили его в том, что леса так же спокойны, как и мокры. Я бы тоже хотел подтвердить это. Но не мог – сам не чувствовал себя в безопасности. С тех самых пор, как я пробудился от ночного кошмара, меня не покидало грызущее чувство, что какая-то тварь охотится за мной, пытаясь уловить мой запах сквозь пелену дождя. Сумерки сгущались, неприятное чувство опасности делалось все сильнее. Я решил свернуть лагерь и с первыми же лучами солнца выехать, невзирая на дождь, лихорадку или усталость лошадей.