Камень Света для одного и только для одного. Истинный Майтрейя, предсказанный великим пророчеством, Несущий Свет, грядущий в Эа, чтобы победить лорда Тьмы, тот, что поведет все миры к новой эре, – вот кому предназначена эта вещь.

Обрести чашу и хранить ее, чтобы потом вложить в руки Майтрейи, стало моей целью, глубочайшим желанием и судьбой.

Что есть любовь? Это свет Единого. Это сияние Утренней звезды на восточном небосклоне, призывающее людей пробудиться.

Всю жизнь я работал над тем, чтобы отполировать и заострить меч своей души, отчистить ржавчину и делать сталь все лучше и лучше, отточив чрезвычайно остро. Теперь, из-за запредельной любви, рукой Единого, довершившего отделку, работа была наконец завершена, и от меня ничего не осталось. И все же, как ни парадоксально, я стал всем. Так явился истинный меч. Его лезвие было бесконечно прекрасным и невозможно ярким.

Я выпрямился и сжал в руке Элькэлэдар. И тем глубинным мечом, что поместил в мое сердце Единый, я в конце концов сразил дракона, чье имя Тщета и Гордыня. Зло ненависти покинуло меня. Оба меча, тот, что я держал в руке, и другой, внутри меня, вспыхнули как звезды. Яркий свет полностью разогнал окружавшие меня иллюзии, и тысячи камней Света, что я видел, просто исчезли. В этом светоносном мире глаза мои наконец раскрылись и впитали сияние единственного Джелстеи.

Как и говорилось в песнях, это была лишь простая золотая чаша, которая могла легко уместиться у меня в ладони. И, как и говорил Сартан Одинан, она все еще стояла в просторном темном зале там, где он оставил ее тысячи лет назад. Морйин и его клирики зажмурили глаза, спасаясь от сияния моего меча, а я взглянул мимо жертвенного круга в сторону огромного трона. И там, на глазу извивающегося красного дракона, что обвивал трон, ждал камень Света, золотой и великолепный, каким был всегда.

– Валари! – вскричал Морйин.

Откуда-то я понял, что если только возьму в руки камень Света, то все пойдет, как должно. Я бросился вперед из нашего убежища меж колонн и рванулся к трону в тот же миг, когда голос Морйина заполнил зал.

– Стража! Он пытается сбежать!

Сотня воинов его драконьей Стражи, а также Красные клирики и смертоносные Серые ждали приказа, чтобы атаковать. Но Морйин, смущенный моей кажущейся трусостью и в то же время сообразив, что чего-то он просто не понимает, колебался на мгновение дольше, чем следовало.

В этот момент неожиданно появился Огонек. Он как молния вылетел из мрачных глубин залы, направившись прямиком к жертвеннику. Я на бегу оглянулся через плечо и увидел, что Огонек пал на лицо Морйина спиралями белых и фиолетовых искр. Тот, раскрыв от изумления глаза, уронил на пол железные клещи и попытался руками отогнать Огонька от лица.

– Черт тебя возьми, валари! Что это за трюки?

Я в несколько секунд достиг ступеней трона и взбежал по ним, не обращая внимания на статуи падших Галадинов, молча взиравшие на меня с обеих сторон. Встал на твердый камень перед сиденьем трона, положил меч, потянулся и взял в руки камень Света.

Его прикосновение оказалось прохладным, как трава, и теплым, словно щека Атары. Морйин закричал, мрачное сияние зала потускнело. Иной мир просиял сквозь него. Все, казалось, стало одного цвета, цвета глорре. Чаша истекала каскадами сияющего света, ниспадавшего через мои ладони и руки, наполнявшего все мое существо. Я ощущал его невероятную свежесть кожей, она осветила мою кровь. Неожиданно чаша начала звенеть на единственной чистой ноте, словно огромный золотой колокол. Потом золотой джелстеи, из которого был сделан камень Света, чудесным образом стал прозрачным. Внутри него кружились созвездия – все звезды вселенной. Их невозможно глубокий свет казался более ярким и прекрасным, чем все, что я видел когда-либо. Я словно соль растворился в этом бесконечном чистом море и наконец познал неразрушимое наслаждение и бездонный мир погружения глубоко в сияющие воды Единого.

Вернувшись в тронную залу через мгновение и через десять тысяч лет, я понял, почему прикосновение камня Света убило Сартана Одинана. Ибо золотой джелстеи, вовсе не излечив мои страдания, почти бесконечно усилил дар вэларды. Внутри чаши заключалось все творение, и, держа ее в руках, я открылся всем его радостям и боли.

– Бесконечная боль, – прошептал я.

И потом, ощущая внутри себя сияние истинного вещества, из которого был создан, понял ответ: но и бесконечная способность выносить ее.

Мне стали наконец понятны слова, прочитанные однажды в «Сэганом Эли»: «Чтобы испить страдания мира, ты должен стать океаном, чтобы вынести жжение огня, ты должен стать пламенем».

Я сжал камень Света, и весь страх покинул меня. Я улыбнулся, увидев, что держу в руке лишь маленькую золотую чашу.

Другие тоже это увидели. Но лишь на мгновение. Когда лица всех присутствующих в зале повернулись ко мне, золото камня Света стало прозрачным, как алмазный кристалл, и начало источать свет, яркий и как солнце. Этот свет делался все сильнее и сильнее, пока не достиг силы звездного огня десяти тысяч солнц. Он ослеплял саму душу, и на несколько мгновении лишил зрения всех в зале, за исключением меня.

Морйина в особенности поразил этот ужасный и прекрасный свет. Он стоял в центре черного круга рядом с разверстой пастью дракона, в ужасе задыхаясь, так как неожиданно стал ещё более слеп, чем Атара. Тут наконец он понял, зачем я и мои друзья пришли в Аргатту, понял, что сияние моего меча происходило не от ненависти, но от более глубокой причины, которую он так долго отвергал.

Морйин открыл рот и издал ужасный крик.

– ВАЛАРИ!

Пронзительный голос потряс камни колонн по сторонам трона, Морйин затряс головой и завыл, как бешеная собака. Страшная ненависть вырвалась в зал, словно огонь адской печи. Он ненавидел меня и всех нас с темной горькой яростью за то, что мы не выдали ему своей тайны. Но больше всего Морйин ненавидел собственную слепоту, которая продолжалась тридцать веков да и теперь не покинула его.

– Стража! Убейте валари! Заберите камень Света!

Я заметил, что сияние джелстеи начинает тускнеть и вскоре превратится в обычное золотое свечение. Бросив на него последний взгляд, я убрал чашу под кольчугу, ближе к сердцу. А потом сбежал по ступеням трона и бросился в битву, чтобы защитить то, что мы искали так долго.

Быть ввергнутым во тьму – жестокая судьба. Неожиданная слепота Морйина привела его в ужас. Он водил перед лицом рукой и кричал:

– Стража! Ко мне! Ко мне!

Стражники путались вокруг и роились вокруг Морйина, словно корчащиеся слепые насекомые, пытаясь защитить своего господина, они отчаянно размахивали копьями. Стальные наконечники копий временами пронзали руку или глаз соседнего стражника, и зал наполнился их криками. Я понял, что через несколько секунд враги вновь обретут зрение, и бросился от трона через весь зал к жертвеннику, где были прикованы Атара, Имайра и мастер Йувейн.

Трое стражников, без сомнения, услышав стук башмаков по полу, вслепую выставили копья, пытаясь остановить меня. Я парировал их неуклюжие удары и всех поверг на землю, прорубился через остальных и добрался до камня Атары. Дважды взмахнул я Элькэлэдаром, быстро и точно. Острейшая силюстрия рассекла цепи, раздался звон лопнувшего железа. Обвив рукой плечи воительницы, я потащил ее дальше, освободив по пути мастера Йувейна и Имайру.

Еще четверо стражников попытались воспрепятствовать мне – или просто наткнулись сослепу. Меч мой окрасился в теплых влажных ножнах их тел. Я отвел Атару туда, где сложили их оружие и джелстеи, потом помог добраться к тому же месту все еще слепым мастеру Йувейну и Имайре.

Схватив огромную боевую дубину Имайры, я сунул оружие в его оставшуюся руку. Иманир прозрел ровно в тот момент, когда его огромные пальцы обхватили рукоять.

– Тепер-рь здесь будет кровь! – Глаза его загорелись. Он зарычал, пожирая взглядом ближайших стражей, а я засунул фиолетовый кристалл в кармашек широкого пояса иманира. – Теперь они узнают, что такое настоящий ужас!