Потрясенные внезапной пропастью между нами, ни я, ни Мэрэм не могли заснуть. Следующим утром, после завтрака из фруктов и сливок, который я с трудом проглотил, мы постучались в огромные двери храма – и получили отказ. Женщина-охранница сказала, что не может нас пропустить, пока мы не прошли очищение.

– А как его пройти?

– По воле Владычицы, разумеется.

– Какой из них? Владычицы Нимайю или Владычицы Эа?

Охранницы – если их так можно было назвать – хихикнули, словно вопрос задал ребенок.

– Только Владычица Эа может очистить своими слезами. Но Владычица Нимайю – это ее руки, так что ступайте к ней, если вправду желаете очищения.

– Желаем, – ответил я за всех нас через Лильяну. – Мы бы хотели увидеть Владычицу Нимайю, чтобы обсудить очищение.

Как оказалось, Владычица Нимайю не могла встретиться с нами этим утром. Она занята вопросами чрезвычайной важности, объяснила стражница; нам придется подождать.

– Ах, подождать? – проворчал Мэрэм, когда двери перед нами захлопнулись. – Как долго ждать? Еще два дня, и корабль уплывет – будем мы на борту или нет.

– Так подождем два дня, если нужно. А тем временем почему бы не исследовать остров? Камень Света может быть где угодно.

Мэрэм и я пошли каждый своим путем, выбирая различные дороги через городские улочки или через поля и леса, окружавшие озеро. Меня удивило, что мэйанцы позволили нам расхаживать по своей земле с оружием. Но не в их обычаях было лишать кого-то простых свобод, которыми наслаждались даже дети. Их доверие глубоко меня тронуло. Они не боялись нас и проявляли лишь природное сочувствие к нашему желанию обрести то, чем, казалось, сами владели всегда. Ибо мэйи были самодостаточным народом. Они находили счастье не в воспоминаниях о славе прошедших веков и не в мечтах о будущем вознаграждении, но в камне или листе, ветре и цветах. Сияние солнца на мраморе прекрасного храма радовало их больше, чем золото. Смех детей, игравших на пастбищах и полях, заменял им музыку. Мэйи были неразрывно связаны с землей и находили в этом союзе огромную радость.

Я провел утро, бродя по огромному саду к западу от храма. Там среди дубов и вишен, где по облицованным камнем каналам стекали в озеро небольшие ручьи, я обрел покой. Легкий ветерок, из-за которого лето больше походило на весну, остудил мой гнев. Вокруг скромно работали мэйанцы, если только их воодушевленный и радостный труд можно было назвать работой. Я понял, что у них считалось привилегией быть избранным для того, чтобы сажать растения и строить низкие каменные ограды, которые прекрасно сочетались с ухоженной землей. Я смотрел, как, не выказывая никакого неудовольствия, они пачкают руки в грязи и навозе. На самом деле сад был так прекрасен, что, казалось, никакое уродство не в силах испортить его совершенства. Не то чтобы сюда не могло проникнуть зло, однако его порождения – страх, ярость, ненависть – были здесь неуместны. Слушая птиц, восхвалявших весь мир, я обнаружил, что хочу оставить снаружи возникшую неприязнь к Мэрэму (и самому себе), как хотел бы снять грязную обувь, перед тем как войти в чистый дом, или снять доспехи, перед тем как сесть ужинать с семьей.

Хотя я на самом деле не думал, что найду камень Света на подстилке из бархатцев или в воде одного из бесчисленных каменных фонтанов, я все равно невольно искал его. Но по мере того, как солнце взбиралось к зениту и источало медовый свет на листья и озеро, я начал забывать, зачем прибыл на остров мэйи. Ибо жажда и страсть, стремления и мечты с трудом прорастали в этой зачарованной почве. Часами я сидел, впивая красоту здешних цветов: белладонны и лютиков, лилий, тысячелистника и роз. Их ни с чем не сравнимый аромат затмевал день. Чувственность земли в этой затерянной Долине была так полна и свежа, что оставляла мало места иным желаниям.

Под вечер я подошел к каменной скамье, расположенной около двух необычных деревьев, на невысоком холме у северной кромки сада. К своему удивлению, я увидел, что это асторы, с серебряной корой и золотыми листьями. Хотя они и не были так чудесны, как те, что росли в лесу локилэни, их длинные прекрасные ветви устремлялись в синее небо, словно впитывая его свет. Огненная гора, видневшаяся как раз за тихим озером, великолепно обрамляла сияющие кроны деревьев. Конечно, превращение острова в рай было не насилием над природой, а ее лучшим и полнейшим выражением: что может быть естественнее, чем мэйи – глаза и руки Матери, счастливо трудившейся на земле? Я вдруг понял, что не хочу покидать их, словно пересек почти весь Эа только для того, чтобы отыскать свой истинный дом.

Когда свет дня стал угасать за щитообразными листьями асторов, на тропинке показался Мэрэм.

– Я слышал, что ты здесь, – промолвил он, подходя к каменной скамье.

Я подвинулся, давая ему место присесть, кивнул в сторону асторов.

– Ты видел, Мэрэм?

– Да, видел. Прости за вчерашнее. Я был глупцом.

– А я был больше чем глупцом. Ты меня простишь?

– Простить тебя? Простишь ли ты меня?

Тут мы обнялись, и пропасть между нами исчезла, как будто ее никогда и не было.

– Нашел какие-нибудь признаки камня Света?

– Камня Света?.. Нет. Но я нашел любовь.

Он рассказал, что все утро хитроумно и настойчиво ухаживал за Лалайи, однако его усилия, похоже, только развлекали ее. А потом она приложила пальчик к его словоохотливым устам и предложила себя с такой же простотой, с какой садовник делится вкусными красными вишнями.

– Я был глупцом, думая о войне, когда любовь была прямо под рукой, – сказал он. – Почему я был таким глупцом?

– Может, потому, что даже больше любви ты жаждал отыскать камень Света?

– А, камень Света… Насчет этого у меня новости. Леди Нимайю согласна на наше очищение. Мы должны встретиться у озера следующим утром. Затем, полагаю, мы сможем осмотреть храм.

Я вернулся вместе с Мэрэмом в гостевые комнаты и присоединился к нашим друзьям за превкусным ужином. Настроение потихоньку поднималось, ибо пища была того редкого, придающего сил качества, которое можно было отыскать лишь здесь и нигде более. Лильяна красноречиво восхваляла прелести острова, напоминая нам, что на протяжении эры Матери такими был почти весь Эа. Альфандерри обучал мэйанских детей игре на мандолине. Они тоже многое ему показали – не только свои песни, но и простоту безыскусных голосов, приведших Альфандерри ближе к Песне, которую он так желал спеть. Мастер Йувейн, с Лильяной в роли переводчика, бродил по городу, собирая истории о прошлом мэйи и пытаясь решить загадку их происхождения. Он также начал учить их язык и в течение месяца надеялся его записать. Атара с утра прошла полпути по склону огненной горы, желая получше осмотреть остров. И теперь, глядя через окно на озеро мечтательными глазами, она сказала, что не хотела бы никогда его покидать.

Только Кейна, казалось, не тронула местная магия. Допив остатки вина, он принялся расхаживать по комнате.

– Не спорю, мэйи создали для себя рай. Но если Красный Дракон когда-нибудь пошлет сюда хотя бы один боевой корабль, тут останется только пепел.

Эти мрачные слова напомнили нам о цели нашего путешествия. Спать мы отправились в несколько более мрачном расположении духа, желая отдохнуть и приготовиться к следующему дню.

Утром, едва солнце встало над горизонтом, мы пришли на восточный берег озера. Почти совершенная голубизна неба отражалась в спокойных зеркальных водах. По гладкой поверхности скользили сотни лебедей с белоснежными крыльями и изящными длинными шеями, такими же прекрасными, как линия небес.

Мэйанцы со всего острова уже собрались, чтобы стать свидетелями предстоящего события. Они были одеты в простые белые одежды и сидели на низких скамьях, расставленных вдоль берега. Наметанным глазом, привыкшим оценивать количество людей в битве, я насчитал по крайней мере пять тысяч человек.

Мы стояли у самой нижней скамьи; лишь ряд белых мраморных ступеней, уходящих под воду, лежал между нами и тихо плещущими волнами. В десяти футах от нас, в том направлении, куда вели ступени, на мелководье возвышались три колонны – вероятно, остатки большей постройки. Лильяна, тихо переговорив с одной из служительниц храма, сказала, что когда-то озеро было не так полноводно – оно поднялось, потому что его наполнили слезы Владычицы. Я понял, что нам тоже предстоит погрузиться в воду, и ужаснулся, так как вода выглядела ледяной.