Пардальян прошелся вдоль особняка: с фасада дом производил впечатление необитаемого. За дворцом был разбит сад, огороженный высоким каменным забором. Ветеран перелез через стену с быстротой, которая восхитила бы даже его сына. Подбежав к задней двери, Пардальян вставил в замок острие кинжала… Через час он, к своей великой радости, одолел запор, открыл дверь и проскользнул в особняк.

Находясь на службе у Данвиля, ветеран, по его собственному выражению, «хорошо освоил местность» и сейчас мог передвигаться по дому хоть с завязанными глазами. Он миновал буфетную, коридор, где была дверь в подвал, — и усмехнулся при воспоминании о кипевшей тут битве. Потом Пардальян пробрался в парадную часть дворца, взбежал по широкой лестнице на второй этаж и замедлил шаги перед входом в покои герцога де Данвиля.

«Тут он или нет? Один или с кем-нибудь?» — взволнованно думал Пардальян.

Ветеран уже хотел толкнуть дверь, но она внезапно отворилась, и на пороге возник маршал де Данвиль со свечой в руке.

— Какая встреча! Милейший господин де Пардальян! — насмешливо воскликнул маршал. — Видимо, вы ко мне? Что ж, извольте, добро пожаловать… Я как раз хотел поговорить с вами…

Несколько секунд Пардальян пребывал в замешательстве. Ветерана непросто было смутить, но тут он растерялся: заклятый враг заманил-таки его в ловушку! Однако, собрав волю в кулак, Пардальян совладал со своими чувствами и одарил маршала приятной улыбкой:

— Бог свидетель, монсеньор, как меня радует ваше приглашение! Я ведь тоже собирался кое-что обсудить с вами.

— Если бы вы мне сообщили, что желаете побеседовать со мной, вам бы не пришлось калечить запоры.

— Вы очень любезны, монсеньор. Но каждый калечит, что может: кто — запоры, а кто и человеческие жизни…

— Извольте же войти!

Пардальян, не раздумывая, шагнул в приемную. Маршал захлопнул дверь и проводил ветерана через небольшой коридор в гостиную.

— Как я понял, монсеньор, вас заранее известили о моем приходе, — произнес Пардальян, намекая на Жилло.

— Вы правы, — кивнул Данвиль.

— Но если уж вы сегодня так искренни, то, возможно, уточните: кто именно вас предупредил?

— О, тут нет никакой тайны! Мне сообщил о ваших намерениях один из моих офицеров. Вы с ним знакомы, и кажется, вы даже симпатизируете друг другу. Это наш славный Ортес…

— Виконт д'Аспремон!

— Вот именно! Вы с ним приятели, и он так расположен к вам, что страстно мечтает встретиться с вами хотя бы ненадолго. По-моему, он собирается рассказать вам кое-что весьма любопытное.

— С интересом послушаю его. Однажды мы с этим доблестным дворянином уже затеяли разговор, но нас прервали… Нужно бы выяснить, за кем останется последнее слово…

— Так вот, мой милый Пардальян, ваш верный друг Ортес, одержимый желанием покрепче обнять вас, постоянно прогуливался у дворца Монморанси…

«Значит, меня предал не Жилло», — промелькнуло в голове у Пардальяна.

— Нынче вечером он наблюдал за вами; заметив, что вы перемахнули через ограду в сад и принялись колдовать над запором, он спокойно явился ко мне и доложил о ваших действиях. Я уже хотел отправиться в спальню, но ради счастья лицезреть вас с легкостью отказался от отдыха. И был прав — вы нанесли-таки мне визит!

— Да, нанес, — согласился Пардальян. — Но, монсеньор, разрешите задать вам лишь один вопрос…

— Ради Бога, хоть десять: начнем с вопроса, а закончим, возможно, допросом — и даже, наверное, с пристрастием.

Услышав этот весьма прозрачный намек, ветеран слегка побледнел. Стало быть, Данвиль хочет передать его в руки палача. Какой же допрос с пристрастием без пыток! Однако выдержки Пардальян не утратил.

— Скажите, монсеньор, — осведомился он, — вы здесь один?

— Господин де Пардальян, вы можете рассуждать, о чем пожелаете: признания облегчают душу. А насчет того, один ли я в доме… Чтобы устроить торжественную встречу смельчаку вроде вас не хватило бы и целой армии… Взгляните сами!

В гостиной было три двери: та, через которую вошли Пардальян и Данвиль, еще одна, ведшая в опочивальню, и третья, соединявшая комнату с оружейным -залом. Маршал повернулся и резко открыл вторую дверь — за ней стояло десятка полтора дворян, сжимавших в руках шпаги. Данвиль распахнул третью дверь — там замерли шесть стражников с аркебузами наизготовку, а за спинами солдат маячил Ортес, готовый скомандовать: «Пли!»

«Поймали! Они меня поймали!» — повторял про себя Пардальян-старший.

— Ну что ж! Потолкуем! — грозно нахмурившись, произнес Данвиль. — Вы пришли сюда, чтобы подло напасть на меня.

— Неправда, монсеньор! Я действительно хотел убить вас — но в открытом бою. Я думал, что найду вас одного, более того, рассчитывал застать вас в постели. Тогда я бы растолкал вас, попросил бы одеться и объявил: «Монсеньор, вы мешаете жить прекрасным людям, существование которых без вас было бы счастливым и безмятежным; однако вы решили свести их в могилу. Да и кроме того на вашей совести уже столько злодеяний, что я окажу вам немалую услугу, если наконец остановлю вас. Вот ваш клинок, а вот — мой. Защищайтесь, но знайте: я не отступлю, пока не убью вас». С такими словами я обратился бы к вам, монсеньор; эти слова я говорю вам и сейчас. Вы можете распахнуть все три двери, и тогда здесь будет достаточно очевидцев, которые потом засвидетельствуют, что монсеньор Анри де Монморанси. герцог де Данвиль не был предательски убит, а пал в честном бою, ибо такова была воля Господа, которую исполнила моя шпага.

По натуре Данвиль был неукротимым хищным зверем, однако смелость он уважал. Спокойная, ехидная речь Пардальяна, его насмешливая ухмылка и невероятное самообладание в столь ужасной для ветерана ситуации — все это не могло не восхитить маршала.

— Господин де Пардальян, — откликнулся Данвиль, — а почему вы упустили из вида то, что и я мог бы нанести вам смертельный удар?..

— Это исключено, монсеньор. Все преимущества на моей стороне. Не буду напоминать вам, что я сражаюсь за справедливость, а вы — нет. Замечу лишь, что в битве побеждает храбрейший, а я смелее вас.

— Возможно. Но существует и третий вариант: я не снизойду до того, чтобы принять ваш вызов…

— Но мы уже обсуждали это. Припоминаете? На постоялом дворе в Пон-де-Се. Думаю, вы давно убедились: моя шпага достойна не меньшего уважения, чем ваша.

Маршал вздрогнул и в волнении заходил по комнате, нервно косясь на посетителя. А тот спокойно сел, вольготно раскинувшись в кресле, и приветливо улыбнулся Данвилю. Маршал осознал, сколько отваги и душевной твердости стоит за этой улыбкой. Данвиль приблизился к камину, оперся о каминную полку и неспешно проговорил:

— Господин де Пардальян, я всегда относился к вам с искренним уважением. Стоит мне сейчас приказать — и через минуту вы будете мертвы. Однако из симпатии к вам я не зову своих людей. Более того, я могу тотчас засадить вас в Бастилию. Вам известно, комендант тюрьмы — мой хороший приятель. По моей просьбе он возьмется за вас — и вы будете вычеркнуты из жизни. Есть средства получше всех этих пик и аркебуз: вы погибнете в пыточной камере, но сначала испытаете страшные муки, которые продлятся долгие часы, а, возможно, и дни… Ведь вы мой недруг — когда-то в Маржанси вы предали меня. Потом мы заключили с вами соглашение в Пон-де-Се; я простил вашу измену, распахнул перед вами двери моего дома, осыпал милостями… Вы же опять обманули меня. Вы чудом сумели вырваться из моих рук — и переметнулись в стан моих противников. Что вы ответите мне на это?

— Я не изменял вам, монсеньор. Я готов был помогать вам в осуществлении грандиозных планов, но не собирался совершать вместе с вами преступлений. Я ворвался бы в Лувр, взял бы в плен короля, по вашему повелению добыл бы корону французских государей и передал бы ее вам… если бы под моим командованием было хоть десять человек, я вступил бы в честную схватку со всеми королевскими войсками… а вы хотели превратить меня в тюремщика, который надзирал бы за двумя перепуганными дамами! Вам нужно было поинтересоваться, что вы можете получить от меня, монсеньор! Я хотел предложить вам свой клинок, свою жизнь, свой боевой опыт, а вы пожелали, чтобы я шпионил за собственным сыном и стерег похищенную девушку, которую он боготворит. Вы просчитались… И сами отлично знаете, что я — не изменник. Да если бы мне только пришло в голову предать вас, я тут же отправился бы к Его Величеству и заявил, что вы — один из заговорщиков, задумавших возвести на престол герцога де Гиза. Вскоре вы бы уже болтались на виселице в Монфоконе, а я бы стал богачом, получив за свою низость изрядную долю ваших сокровищ. Но я ничего никому не сказал, монсеньор, и это свидетельствует о том, что вы по собственной глупости поссорились с человеком, которому можно было смело доверить столь опасный секрет. Ведь подобных людей не слишком много, не правда ли?..