Услышав этот крик, толпа набросилась на несчастного и мгновенно растерзала его, а заодно и двух почтенных горожан, попытавшихся прийти на помощь случайной жертве слепого фанатизма.
На каждом углу стояли теперь статуи Пресвятой Девы. Возле них обычно околачивалось десятка два вооруженных до зубов бандитов. За два месяца зарезали примерно пятьдесят парижан, повинных лишь в том, что, спеша по своим делам, они не преклонили колен перед изображением Девы Марии.
Вскоре с каждого прохожего стали требовать милостыню. Подаяние собирал в коробку вооруженный верзила, и плохо приходилось тому, кто отказывался платить.
…Лошади остановились в переулке возле дома, стоявшего рядом с Сен-Жерменским замком. Королева Нараррская быстро вошла в узкую сводчатую залу; здесь ее уже ждали трое дворян.
— Граф де Марийяк, следуйте за мной! — обратилась Жанна д'Альбре к одному из присутствующих.
Молодой человек лет двадцати пяти поспешил за королевой. Он был высоким и сильным, но в глазах его застыла неизбывная грусть. Впрочем, увидев королеву и ее придворную даму, граф радостно улыбнулся.
Алиса де Люс тоже кинула на него тайком быстрый взгляд и порозовела от волнения.
Поклонившись в знак повиновения, граф де Марийяк вошел вслед за ней в небольшой кабинет. Оставшись с Жанной вдвоем, он воскликнул:
— Ваше величество, почему вы зовете меня так?
Видимо, он принадлежал к числу приближенных королевы и мог позволить себе задавать вопросы Жанне д'Альбре, не дожидаясь, пока ее величество сама обратится к нему.
Жанна д'Альбре посмотрела на юношу с материнской любовью:
— Но ведь таково ваше имя — я удостоила вас титула графа де Марийяка.
— Я обязан вашему величеству всем: жизнью, титулом, богатством… Я буду помнить об этом до конца своих дней… Но имя мое — Деодат… Ах, моя королева, только вы называете меня графом, остальные же знают, что я всего лишь несчастный найденыш…
— Мальчик мой! — с ласковой решимостью прервала его королева. — Не думайте об этом. Вы отважны, добры и благородны. Я не сомневаюсь, что вам предстоят великие дела. Не занимайтесь пагубным самобичеванием! Эти страдания разорвут ваше нежное сердце…
— О, зачем я услышал ту беседу! Зачем узнал, кто моя мать! — скорбно прошептал граф де Марийяк. — Почему я не умер в тот миг, когда раскрылась ужасная тайна: я рожден злобной и коварной королевой Екатериной Медичи…
В эту минуту кто-то приглушенно вскрикнул за дверью, но ни королева Наваррская, ни граф де Марийяк ничего не заметили.
— В любом случае не вспоминайте больше об этом трагическом открытии, — велела Жанна д'Альбре. — Вы же знаете, как вы дороги мне, я отношусь к вам как к сыну. Вы росли в наших горах, воспитывались вместе с моим Генрихом, вместе играли, вместе учились… И ничто не разлучит моих мальчиков…
Граф де Марийяк низко поклонился королеве и почтительно поцеловал ей руку.
— А теперь займемся делами, граф, — улыбнулась королева. — Мне необходимо иметь в Париже человека, на которого я смогу всецело положиться.
— Я к вашим услугам, ваше величество! — воскликнул Деодат.
— Я не сомневалась, что вы сразу ринетесь в бой, дитя мое, — растроганно проговорила Жанна д'Альбре. — Но вы должны знать: ваша жизнь все время будет в опасности.
— Моя жизнь принадлежит вашему величеству.
— Возможно, — задумчиво продолжала королева, — в опасности будет не только ваша жизнь… Не исключено, что обстоятельства заставят вас действовать вопреки вашим чувствам и сердечным склонностям… Тут нужна не только отвага, тут потребуется вся ваша преданность, честность, доброта. Я рассчитываю лишь на вас…
— Ваше величество, я постоянно буду напоминать себе, что обязан вам жизнью!
— Да, — еле слышно сказала королева, — помните об этом. А теперь слушайте внимательно, мальчик мой…
Жанна д'Альбре была уверена, что может не опасаться здесь чужих ушей, но все же понизила голос. Она говорила долго, почти час. Выслушав ее наставления, граф коротко повторил их.
Тогда королева Наваррская прижала юношу к себе, поцеловала в лоб и произнесла:
— Иди, мальчик мой! Я тебя благословляю…
Покинув кабинет, Деодат быстро пересек залу, в которой сидели два других дворянина. На ходу юноша окинул взглядом сводчатые покои, похоже, не обнаружил того, кого искал, и устремился на улицу. В переулке стоял привязанный к ставню окна конь. Деодат отвязал его, взлетел в седло и помчался в сторону Парижа.
Похоже, Марийяк с сожалением покидал Сен-Жермен. Выехав на дорогу, он пустил лошадь шагом, ослабил поводья и погрузился в размышления. Его конь споткнулся, задев копытом камень, и граф словно очнулся от сна. Он ехал по узкой каменистой тропе, поднимаясь вверх по крутому склону.
Минут через двадцать граф де Марийяк — или Деодат, если вам так больше нравится, — добрался до деревни Марей, домишки которой сгрудились вокруг скромного храма. Уже наступила ночь, когда граф подъехал к самому приличному зданию в округе; его ворота украшали ветки дуба и самшита. Это был постоялый двор.
Деодат вздохнул и спрыгнул на землю. Он подумал, что городские ворота Парижа уже все равно заперты и потому разумнее заночевать здесь, а не скакать в полной темноте в Рюэй или Сен-Клу.
Граф принялся колотить в дверь эфесом шпаги. Минут через десять его впустил внутрь крестьянин, который и был хозяином этого заведения. Увидев, что к нему пожаловал дворянин, и, главное, получив экю, хозяин забыл о позднем времени и бросился готовить для гостя ужин. Деодат же устроился в уголке, у очага.
Хозяйка уже давно подала гостю наскоро зажаренный омлет, а граф все сидел и смотрел на пламя, не прикасаясь к еде. Он глубоко задумался…
Отпустив графа де Марийяка, королева Наваррская долго сидела в одиночестве, погрузившись в размышления. Потом Жанна д'Альбре протянула руку к колокольчику и громко позвонила. Королева подождала минуту, но никто не появился, тогда она позвонила еще раз. Тут же распахнулась дверь, и в кабинет вошла Алиса де Люс.
— Прошу прощения у вашего величества, — торопливо заговорила фрейлина, — кажется, вы меня звали дважды, но я была далеко и не сразу услышала звонок…
Королева Наваррская подняла на девушку свои ясные глаза, и Алиса, не выдержав ее взгляда, затрепетала.
— Алиса, — тихо заговорила королева, — помните, в тот миг, когда мы чудом спаслись от гибели, я сказала вам, что вы вели себя крайне неразумно?
— Да, ваше величество… Но я вам уже объяснила…
— Алиса, — прервала ее королева, — говоря, что вы вели себя неразумно, я заблуждалась… вернее, притворилась, что заблуждаюсь. Тогда я не имела возможности объясниться с вами начистоту… После нашей беседы ваше поведение могло стать столь… непредсказуемым, что мне бы пришлось проститься с жизнью.
— Я не понимаю, что вы имеете в виду, ваше величество, — пробормотала Алиса де Люс.
— Неужели? Появившись при Наваррском дворе, вы, Алиса, заявили, что бежали от гнева королевы-матери. Вы будто бы попали в немилость, потому что решили стать гугеноткой… Все это случилось восемь месяцев назад. Я приютила вас, как приютила бы любого несчастного. Вы происходите из знатного рода, и я приблизила вас к себе… Нанесла ли я вам за эти восемь месяцев хоть одну обиду?
— Ах, мадам, вы были очень добры ко мне, — проговорила Алиса. — Но поскольку вы изволите устраивать мне допрос, могу ли я поинтересоваться, чем вызвано ваше недовольство? Восемь месяцев я преданно служу королеве Наварры. Разве я хоть однажды забыла о своих обязанностях? Или попробовала сбить с пути истинного одного из ваших дворян?
Ваше величество знает: меня прозвали здесь Прекрасной Гасконкой; все считают, что я очень хороша собой, но я никогда не позволяла себе никаких увлечений. Наконец, я приняла протестантскую веру и усердно, со всем пылом новообращенной, исполняю обряды.
— Не спорю, — кивнула королева. — Ваше рвение иногда просто поражает. Что мне вам ответить? Мне бы, честно говоря, хотелось, чтобы вы оставались разумной католичкой, а не превращались в столь ревностную протестантку. С моими придворными вы, и правда, ведете себя безукоризненно и обязанности исполняете прекрасно. Даже тогда, когда вы свободны и я не нуждаюсь в ваших услугах, я все равно постоянно обнаруживаю вас где-нибудь неподалеку от себя, там, откуда все хорошо видно или хотя бы слышно.
