— Решайте же, милостивый государь, — настаивал Франсуа.

— Батюшка, не молчите, скажите хоть что-нибудь! — умоляла Жанна.

— Вы и впрямь собираетесь жениться на моей дочери? — негромко спросил старик.

Юный Монморанси понял, что тревожит человека, завершающего свой жизненный путь, и твердо сказал:

— Я женюсь на ней завтра же!

— Завтра! — тяжело вздохнул господин де Пьенн. — Я чувствую, что завтра меня уже не будет в живых.

— Да нет же, вы ошибаетесь, уверяю вас! Вы проживете еще долгие годы, благословляя наш союз.

— Завтра! — не слушая его, повторил старик. — Поздно, слишком поздно! Все кончено. Я ухожу… Силы и надежда оставили меня!

Франсуа оглянулся и увидел, что вся немногочисленная челядь собралась, разбуженная шумом, у порога и с любопытством наблюдает за ними. Молодой человек решительно встряхнул головой, знаком велел двум слугам усадить умирающего в кресло и торжественно произнес:

— Отец, полночь уже миновала. Ваш капеллан может начать первую службу… Так» пусть же он немедленно соединит род де Пьеннов и род де Монморанси!

— Господи! Неужто это не сон? — прошептал старый воин, и сердце его окончательно оттаяло. Глаза господина де Пьенна наполнились слезами, и слабой рукой он перекрестил благородного отпрыска ненавистного ему рода.

Спустя десять минут в крохотной часовне Маржанси началась церемония бракосочетания. Франсуа и Жанна стояли перед алтарем. За ними, в кресле, в котором «его и принесли в церковь, сидел господин де Пьенн, а сзади, затаив дыхание, замерли две женщины и трое мужчин — прислуга из Маржанси, свидетели этого странного и трагического венчания.

Влюбленные обменялись обручальными кольцами, и руки их соединились.

Священник произнес заключительные слова обряда:

— Франсуа де Монморанси, Жанна де Пьенн, именем Бога Живого, вы соединены навечно…

Новобрачные обернулись к господину де Пьенну, ожидая отеческого благословения. Он улыбнулся им одними губами, руки его бессильно упали на подлокотники кресла, и голова склонилась к плечу.

Господин де Пьенн умер!

Через час Франсуа вернулся в замок Монморанси. Рыдающую новобрачную он оставил на попечение кормилицы, давней поверенной их любви. Расставаясь с Жанной, он клятвенно обещал прийти утром, после разговора с отцом, приезда которого ожидали ночью.

Франсуа вошел в просторный оружейный зал, украшенный громадными гобеленами и ярко освещенный двенадцатью бронзовыми канделябрами, в каждом из которых горело по дюжине восковых свечей; на стенах висели тяжелые шпаги и усыпанные драгоценными камнями кинжалы. Кроме богатой коллекции оружия, зал украшал десяток портретов. Огромное панно, как раз напротив кресла, изображало знаменитого пращура Монморанси, сурового воина Бушара, запечатленного в тот самый момент, когда в его руках оказалась корона Франции. Латы, кирасы, каски с султанами, сложенные у стен, тускло поблескивали, словно ожидая, что великие предки Монморанси сойдут с полотен и облачатся в доспехи.

Коннетабль Анн де Монморанси уже занял свое обычное место в нарядном кресле, стоявшем на возвышении. Старый коннетабль был облачен в тяжелые латы; паж, стоявший рядом, держал его шлем. Руки коннетабля покоились на эфесе великолепного меча; брови были грозно сдвинуты. Пятьдесят офицеров неподвижно застыли рядом с креслом.

Сам военачальник казался живым воплощением тех воителей древности, что сражались в легендарных битвах.

Начиная с боя при Мариньяне, после которого Франциск I поцеловал отважного герцога, и кончая сражением при Бордо, когда старый воин, наголову разбив гугенотов, спас святую веру и католическую церковь, коннетабль безжалостно истреблял врагов.

Два года миновало с тех пор, как Франсуа в последний раз встречался с отцом. Молодой человек сделал несколько шагов вперед. У подножия кресла уже стоял бледный возбужденный Анри, появившийся здесь на четверть часа раньше брата.

Почтительно склонившись перед отцом, Франсуа де Монморанси не заметил жестокого взгляда, которым одарил его Анри. Коннетабль одобрительно улыбнулся при виде статного широкоплечего старшего сына, однако же не позволил себе никаких проявлений отеческих чувств.

Лицо Анна де Монморанси вновь стало холодным и бесстрастным, и он негромко заговорил:

— Итак, слушайте своего господина. Все вы знаете, что император Карл V в декабре прошлого года потерпел сокрушительное поражение под стенами Метца. Холод и болезни за несколько дней уничтожили гигантскую армию в шестьдесят тысяч человек, погубив и пехоту, и кавалерию… Многие тогда решили, что Священной империи пришел конец! Потом мы победили испанцев, я разбил гугенотов в Лангедоке, и нам всем казалось, что пришел мир. Его величество король Генрих II всю весну устраивал празднества, балы и турниры… Но пробуждение оказалось ужасным.

Коннетабль помолчал, а потом, вздохнув, продолжал:

— Иногда стихия преподает завоевателям жестокий урок. Она-то и ополчилась на армию Карла V. Мы знаем, что император рыдал, покидая позиции, где оставались двадцать тысяч мертвых и пятнадцать тысяч больных воинов и восемьдесят артиллерийских орудий… Но он давно утер слезы и собрался с духом.

Вчера, в три часа пополудни мы получили известие: император Карл V готовится выступить на Пикардию и Артуа! Несгибаемый полководец вновь ведет на нас огромную армию. В эти самые минуты пехота и артиллерия форсированным маршем движутся на Теруанн. Надеюсь, все вы понимаете, что Теруанн — это ворота нашей прекрасной Франции. Король и я приняли решение: армия под моим началом сосредоточится в окрестностях Парижа и выступит через два дня. Но прежде чем это произойдет, две тысячи всадников отправятся в Теруанн, займут там оборону и погибнут, но не пропустят врага.

— Погибнем, но не пропустим! — дружно подхватили воины.

— Этой опасной экспедицией должен командовать человек молодой и капельку безрассудный, человек, которого ничто не остановит… И я знаю такого храбреца. Франсуа, сын мой, принимай командование!

— Я?! — с отчаянием в голосе воскликнул Франсуа.

— Да, ты, именно ты спасешь короля, своего отца и Францию! Две тысячи всадников ждут тебя. Ну же, берись за оружие! Ты выезжаешь немедленно. Торопись, не останавливайся до самого Теруанна, где тебя и твоих воинов ждет победа или смерть! Ты же, Анри, останешься в замке и возглавишь его оборону.

Анри до крови прикусил губу, желая не выдать злобной радости, охватившей его при этом известии.

«Теперь Жанна моя!» — уверился он.

Франсуа, побледнев, отступил назад:

— Отец, но я… Неужели нельзя отложить отъезд?

Растерянный, пораженный в самое сердце, он представил себе свою Жанну… свою молодую жену, несчастную, покинутую сироту…

— Я? — пробормотал он. — Но я не могу… Это невозможно…

Коннетабль сдвинул брови:

— В седло, Франсуа де Монморанси! В седло!

— Отец, умоляю… Дайте мне два часа… нет, час! Я прошу у вас только час отсрочки!

Разгневанный неповиновением сына, коннетабль поднялся с кресла:

— Я не потерплю обсуждения приказа короля и командира!

— Всего один час, отец, и я с радостью отправлюсь навстречу смерти!

Громовым голосом, при звуках которого затрепетали все присутствующие, коннетабль воскликнул:

— Разрази меня гром, если я богохульствую, Франсуа де Монморанси! Но за пять веков истории нашего рода ты первый Монморанси, испугавшийся смерти! Замолчите, не то я отдам приказ о вашем аресте! Не смейте пятнать славное имя, которое вы носите!

Услышав это страшное оскорбление, Франсуа гордо выпрямился и сверкнул глазами. Он немедленно забыл обо всем: о любви, о жене, о семейном счастье.

Его голос прогремел под сводами зала:

— Никто не смеет утверждать, что Монморанси отступил! Отец, я подчиняюсь вашей и королевской воле и уезжаю. Но если я вернусь, господин коннетабль, вы ответите за свои слова. Прощайте!