Моревер тотчас же вышел; видимо, он заранее получил инструкции, потому что ни на секунду не посмел задержаться в комнате.

Астролог, подавляя трепет, исподтишка посмотрел на сына.

Марийяк не обратил внимания на волнение Руджьери — взгляд юноши был приковал к королеве…

«Вот моя мать», — промелькнуло в голове у Деодата.

«Это мой сын», — подумала Екатерина.

— Сударь, — ледяным тоном обратилась она к нему, — не знаю, понимаете ли вы, кого видите перед собой…

— Вы, — сказал Марийяк, душу которого переполнили сыновние чувства, — вы мать… государя Карла IX. Я узнал вас, ваше величество.

— Прекрасно! Поговорим откровенно. Мне известно, с какой целью вы прибыли в Париж и с кем здесь встречались, но пока меня это не интересует… Главное для меня то, что граф де Марийяк достойно служит моей кузине Жанне… Вы пользуетесь полным доверием королевы Наваррской. И мне кажется, ее порадует, если известие о моем безграничном к ней расположении привезете ей именно вы.

Граф, взяв себя в руки, сдержанно ответил:

— Я с готовностью исполню это поручение, ваше величество. Вы можете не сомневаться: ваши слова будут переданы с абсолютной точностью…

«Он ни о чем не подозревает, — решила Екатерина, успокаиваясь, — да и с чего бы ему подозревать… «

Екатерина почувствовала себя в безопасности, лицо ее просветлело, она заговорила спокойно, но не отрывая проницательного взора от лица Деодата. Когда королева хотела, голос ее звучал напевно, пленяя чарующей музыкой итальянских интонаций.

— То, что я сейчас сообщу вам, крайне важно, — сказала она графу. — Пусть вас не изумляет, что я призвала вас поздней ночью сюда и принимаю в присутствии одного только преданного друга, вместо того чтобы пригласить вас в Лувр. Но у меня есть веские основания поступать именно так. Во-первых, мне не хотелось бы афишировать ваше — и еще кое-кого — присутствие в столице. Во-вторых, мое поручение имеет сугубо конфиденциальный характер.

Граф почтительно поклонился. Однако он вздрогнул, когда королева заверяла его, что никому не собирается раскрывать тайну пребывания Марийяка в Париже. Может, напрасно считают эту женщину коварной? Ему так хотелось любить ее, пусть молча, пусть издалека, раз уж он не вправе открыто назвать Екатерину своей матерью…

А королева продолжала:

— Я должна объяснить, почему я выбрала вас… Конечно, я могла бы поручить эту миссию кому-нибудь из моих придворных или выбрать человека из свиты короля. Слава Богу, при французском дворе найдутся люди, достойные вести переговоры с Жанной д'Альбре… Могла бы, например, пригласить к себе старого полковника д'Андело; он столько лет верно служил Генриху Беарнскому. Более того, я думаю, и адмирал Колиньи почел бы за честь выполнить подобное поручение. И, наконец, не буду скрывать: полагаю, мое послание не отказался бы передать принц де Конде. Да я могла бы обратиться с подобной просьбой и к самому королю Наваррскому!..

Марийяк не боялся за свою жизнь, но затрепетал, услышав из уст королевы имена тех, кто принимал участие в секретной встрече на улице Бетизи. Королева не сказала, что знает об их приезде в Париж, но так ловко упомянула всех одного за другим, что Марийяк испугался.

Королева поняла, что достигла своей цели. Она не смогла скрыть удовлетворения и улыбнулась. Эта тонкая улыбка отрезвила Деодата, все его сыновние чувства мигом улетучились: перед Екатериной Медичи стоял теперь верный слуга Жанны д'Альбре и соратник Генриха Беарнского.

А королева все говорила:

— Да, граф, только вам я хочу доверить судьбу королевства; в ваши руки я отдаю дело спасения двух государств. Мало того, от вас будет зависеть, наступит ли конец кровавым раздорам, которые унесли уже столько жизней.

Вы недоумеваете, почему я избрала на роль своего посланника именно вас? Видите ли, я мечтаю положить конец всем этим распрям. Сколько пролито крови, сколько слез!.. Слез несчастных матерей, граф… А я — не только королева, я ведь тоже мать…

Эти слова, которые так неосторожно произнесла Екатерина, поразили ее сына Деодата в самое сердце. Боль была настолько сильной, что граф вцепился в спинку кресла, чтобы не рухнуть на пол. Екатерина, занятая своими мыслями, ничего не заметила, однако астрологу, внимательно наблюдавшему за юношей, все сразу стало ясно.

— Ему известно… известно, — прошептал Руджьери.

— Мой выбор пал на вас, — говорила меж тем королева, — ибо я слышала; как любит вас Жанна д'Альбре. А кроме того, вы заинтересовали меня…

— Я заинтересовал вас! — с сарказмом, который почувствовал Руджьери, вскричал Деодат. — Неужели внимание вашего величества могла привлечь столь ничтожная особа, как я?

— Разумеется, сударь, я давно приглядываюсь к вам. Однако сейчас я хочу сообщить вам то, что вы должны передать королеве Наваррской. Прошу вас, граф, сосредоточьтесь и хорошенько запомните мои слова. Они исходят из глубины моего сердца! Итак, я стремлюсь только к миру. И если Францию раздирают войны, то я не виновна в этом ни перед Богом, ни перед людьми. Справедливо или нет, но меня называют главой католической партии; точно так же, имея на то основания или нет, люди видят в Жанне д'Альбре предводительницу гугенотов. И я предлагаю ей со мной мир — отныне и навеки. Протестанты будут иметь в крупных городах свои храмы, в том числе три собора в столице; их священники станут свободно проповедовать и обучать своих последователей; королева Наваррская получит для своих войск десять крепостей по своему выбору; гугенотам выделят двадцать мест в свите короля, они, как и католики, смогут выбирать себе любое дело и занимать любые должности в стране… Ну, каково ваше мнение о моем предложении?

— Мадам, это конец кровавых распрей. Лишь гонения на протестантов заставили Жанну д'Альбре вступить в войну. Она с глубокой радостью воспримет известие о том, что отныне гугеноты уравнены в правах с католиками…

— Теперь о гарантиях, если кому-то будет мало моей клятвы и подписи государя… Герцог Альба убивает протестантов в Нидерландах. Я готова послать туда войска, которые от имени короля Франции защитят ваших единоверцев. Армию поведет Колиньи; он же назначит командиров. Что вы думаете об этом, граф?

— О, ваше величество, благодаря вам сбудется заветная мечта адмирала.

— И еще одна гарантия, чтобы вы не сомневались в моей честности. У меня есть дочь, к которой сватаются самые могущественные властители христианских земель. Женитьба на ней — залог нерушимости любого договора. Я предлагаю руку моей дочери Маргариты королю Генриху Наваррскому. Что вы на это скажете?

— Мадам, люди утверждают, что вы — лучший политик на свете. И люди правы!

— Как вы полагаете, примет ли Жанна д'Альбре мои условия? Согласится ли прекратить войну?

— Конечно, мадам. Она не склонилась перед силой, но ее покорит ваша доброта. Моя повелительница тоже всем сердцем стремится к миру и с удовольствием забудет о вражде гугенотов с католиками.

— Что ж, отныне вы — мой тайный посол. Вот бумага, подтверждающая ваши полномочия.

И Екатерина вручила Марийяку документ, уже скрепленный королевской печатью.

Вот что было написано там рукой Екатерины Медичи:

«Государыня и дорогая сестрица, молю Господа, чтобы мое послание застало Вас в добром здравии, чего желаю всей душой. Меня глубоко тревожат многолетние распри, раздирающие наше королевство, и посему я поручаю господину графу де Марийяку передать Вам от моего имени некоторые предложения, которые, по моему мнению, найдут у Вас поддержку. Я также думаю, что выбор посланца доставит Вам удовольствие.

Да сохранит Вас Господь, государыня и дорогая сестрица, да не оставит Он Вас своей милостью.

Под чем и подписываюсь собственноручно…»

Марийяк опустился на одно колено, принял из рук Екатерины письмо, прочел его, сложил и спрятал за отворот камзола. Потом Деодат поднялся и стал ждать, что еще скажет королева.

Но Екатерина молчала. Неужели она была взволнована? Неужели материнские чувства проснулись в ее душе? Нет, королеву мучил вопрос: действительно ли Марийяк искренне привязан к Жанне д'Альбре? Ей очень важно было узнать это, прежде чем принять решение: то ли приказать убить графа, то ли предложить ему корону…