Я еще раз поглядела вниз. Из узких окон замка уже вырывались клубы дыма и сполохи пламени, слышались крики людей и звон оружия.

— Жаль! — вздохнула я.

— Кого? — спросил Ула. — Неужели де Линта?

— Нет, конечно! — отмахнулась я. — Он просто агрессивный козел! Жаль замок. Ведь сгорит своего рода памятник архитектуры… Ну не смотри на меня как больная канарейка, я тоже умею ценить прекрасное, особенно если это прекрасное безо всяких там музейных консервантов!

Ула ничего не ответил, только ухмыльнулся. Воздух прямо перед нами внезапно сгустился, образовав некоторое подобие облака нежно-молочного цвета. Туда-то и запихал меня Ула, словно белье в стиральную машину. Передо мной мелькнули веселые штанишки Улы, затем все потемнело, закружилось, и…

… И я каракатицей распласталась на каменном холодном полу. Неужели я всегда буду приземляться с таким треском и так некомфортно?! Да, таран он и есть таран…

Впереди я заметила кучку соломы. С оханьем я доползла до нее и уселась, прислонившись к стене. В прошлых жизнях я, видимо, не была очень оригинальной в выборе мест обитания. Вот и сейчас я опять оказалась в подземелье или какой-то темнице. Правда, это уже был не сырой земляной подвал, как в замке де Линта, а вполне стандартное каменное помещение с зарешеченным окошком, невысоким потолком и тяжелой дверью.

— С днем рождения! — раздалось из угла. Помещение осветилось неярким светом, и Ула вынырнул из светящегося облака с неизменной амбарной книгой под мышкой. Как и прежде, он излучал радость и улыбался во весь рот. Одежда на нем тоже не изменилась. Я поймала себя на мысли, что все время забываю спросить его о происхождении столь оригинальной униформы. Но и сейчас, похоже, было не самое удобное время…

— Привет, залетный! — не менее весело поприветствовала его я. — Ну и где мы теперь?

Ула лег в воздухе на пузо и раскрыл свой талмуд.

— Швеция, конец шестнадцатого века, а если быть точным — 1583 год. Ты находишься в городской тюрьме города Мальме…

— В тюрьме?! — завопила я. — Мамочки, я что — рецидивистка?!

— Нет, — успокоил меня Ула, — ты всего лишь деревенская ведьма. А это помещение — КПЗ для ведьм. Скоро тебя переведут в здание суда инквизиции. Оно располагается напротив. По идее, ты должна была сидеть там, но в их подземельях сегодня не хватает мест…

Сообщение о том, что я не рецидивистка и не маньячка, меня немного успокоило. Но тут же я вспомнила страшные рассказы про изобретательность инквизиции по части пыток… Мое сердце зачесалось где-то в пятках. Чтобы отвлечься от малоприятных мыслей, я спросила:

— А почему там не хватает мест?

— Видишь ли, вчера была Вальпургиева ночь… — пояснил Ула. — Считается, что именно в этот день все ведьмы собираются на шабаш. Поэтому вчера ночью стражи инквизиции погуляли на славу. Правда, большинство захваченных женщин — простые крестьянки, у которых нелады с соседями. Если у коровы вдруг пропало молоко или в печи не поднялся хлеб, то виновата в этом не нерадивая хозяйка, а какая-нибудь соседка, чаще всего та, на которую все мужики пялятся в церкви… Примерно также вышло и с тобой.

Я завертелась на соломе, пытаясь разглядеть себя, что без зеркала сделать было очень непросто. На мне была блуза из грубого полотна с широкими рукавами и темная пышная юбка с высоким лифом на шнуровке, так что о своей новой фигуре я смогла получить лишь относительное представление. Однако было понятно, что она разительно отличается от фигуры Ангелики. Та была длинной плоской дылдой, теперь же мне удалось компенсировать хотя бы размер груди. Об остальном говорить было сложно.

— И что же я такого натворила, что очутилась здесь? — спросила я.

— О, причин для твоего пребывания здесь предостаточно! — оживился Ула и начал перечислять. — Во-первых, ты красива, во-вторых, ты рыжая…

— В смысле, крайняя? — не поняла я. — Коза отпущения, что ли?

— В смысле цвета волос! У тебя рыжие волосы…

Я удивилась:

— А это-то при чем?

Ула вздохнул:

— Рыжие волосы всегда считались признаком ведьмы. Не перебивай меня, пожалуйста. — Я покорно кивнула. — Ты умеешь читать и писать, и еще… у тебя есть способности к ясновидению. Несколько раз ты помогала находить пропавшие предметы. Вот, собственно, и все.

— Все?! — опять завопила я. — Ты хочешь сказать, что я тут сижу только из-за красивых глаз?

— Это, конечно, утрированно, но в целом верно, — согласился Ула.

Я со вздохом прислонилась к стене. Ну я и влипла! Хоть в какой-нибудь бы жизни проснуться герцогиней в роскошной постели, а не порхать, как Ленин, по тюрьмам да по ссылкам.

— И долго мне тут сидеть? — спросила я Улу. — И вообще, как я смогу найти здесь какой-нибудь замок, если через несколько дней меня сожгут на костре за ведьмовство?

— Потерпи, всему свое время, — загадочно ответил Ула. — Мы здесь неспроста оказались.

Я поджала под себя ноги и постаралась засунуть кисти рук в рукава блузы. От каменных стен тянуло холодом, а систему центрального отопления в то время, кажется, еще не изобрели. Оставалось только сидеть и ждать, пока что-нибудь произойдет. Ула, судя по всему, опять поленился собрать все сведения в небесных архивах… Говорят, что собака со временем становится похожей на своего хозяина. Перефразируя это высказывание, можно было бы сказать, что каждый Помощник со временем становится похожим на своего подопечного. Постепенно я обнаруживала, что характер Улы очень похож на мой, и это не прибавляло мне оптимизма и хорошего настроения.

— Там в твоей книге есть еще что-нибудь интересное про меня? — безо всякой надежды спросила я.

— Немножко, — ответил Ула. — В основном о твоем происхождении. Хочешь послушать?

Вопрос был явно риторическим, но я вежливо произнесла:

— С удовольствием.

— Тебя зовут Анна Рёд Иварсдоттер Ольбю, — выдал Ула, на мой взгляд, самую важную информацию.

— Bay! — неуверенно произнесла я. — Это имя или считалочка?

— На самом деле все расшифровывается очень просто. Анна — это имя, данное тебе при крещении, Рёд — второе имя. Оно означает “рыжая”, и этим именем тебя и называли дома.

— Похоже на собачью кличку, — пробормотала я. Ула невозмутимо продолжал:

— Иварсдоттер значит “дочь Ивара”. Это тебе вместо фамилии. Традиционное прибавление к имени у бедняков. А Ольбю — это название хутора, откуда ты родом. Хутор этот очень бедный — четырнадцать детей и клочок земли.

Н-да! Четырнадцать братьев и сестер, собачья кличка вместо имени и обвинение в ведьмовстве — жизнь просто прекрасна!

— Ты говорил, что я грамотна, — вспомнила я. — Это что еще за насмешка судьбы? Только не говори, что я с детства испытывала страсть к образованию!

— Вовсе нет, — усмехнулся Ула. — Просто твоя бабка со стороны матери была грамотной и от нечего делать научила тебя читать и писать. К старости ее ноги ослабели, и она целыми днями просиживала у окна в своей комнате. А тебя, как самую непослушную, частенько оставляли присматривать за бабкой. Бабуля была ушлой старушкой и убедила тебя, что если ты обучишься грамоте, то сможешь многого добиться. Так что твоя грамотность объясняется скорее твоим тщеславием, нежели стремлением к учебе…

— Очаровательно! — проворчала я, постукивая зубами от холода. — Пока что я добилась только внеочередного места на костре… Ну да ладно, хоть согреюсь.

Тяжелая дверь внезапно заскрипела всеми своими досками и начала медленно отворяться. Ула тотчас же потух и ввинтился в пол, как крот-землеройка со стажем.

В темницу вошел грязноватый детина неопределенного возраста и социального положения. С первого взгляда становилось ясно, что слова типа “мыло” и “расческа” наводят на него тоску. В руках этот победитель конкурса “Ненавижу Мойдодыра!” держал большую грязную тряпку гигантских размеров. Без лишних слов он подошел ко мне и начал обматывать меня этой дрянью.