Ах-кха-ха-а!... – зло засмеялся Лобастый за спиной, как будто монстр прочитал мысли Алекса и они его рассердили. Однако хохот Лобастого звучит потише, а значит, он подотстал. Или позади остался участок леса с жутковатыми звуковыми эффектами? Или вихрь ослаб? Выдохся?

Вихрь закончился столь же внезапно, как возник. Будь Алекс мистиком или поэтом, сказал бы: «Вихрь смыло дождем», а после добавил бы пренепременно: «И начался всемирный потоп».

Что лучше – ураганный ветрюга или водопад с неба? Лучше водопад. Идти проще, нет нужды прижиматься к спине проводника. Шлепаешь по размокшей траве, отплевываешься под естественным душем и ничегошеньки, кроме равномерного, монотонного щ-щ-щ-щ, не слышно. А самое главное – никто больше не хохочет за спиной.

Запасы воды в небесных резервуарах начали понемногу истощаться приблизительно через час. Поредели, помельчали капли дождя, и, словно в насмешку, впереди возникла водная преграда. Лесное озерцо. Круглое, аккуратное, поросшее камышом у берегов, подернутое дымкой тумана.

Пока шли вдоль размягченного берега, пока обходили озеро, дождь кончился совсем. И, как это обычно бывает после дождя, в воздухе повисла звенящая послегрозовая тишь. Промокшая, вывернутая наизнанку одежда сопровождала каждый шаг неправдоподобно громким, простуженным всхлипыванием. Портянки в сапогах «не на ту ногу» сбились к пяткам и мерзко чавкали. Сквозь берестяное плетение торбы Арбуя вытекал ручеек.

– Ой!.. – Алекс заскользил по покатому бережку, подошвы сапог, будто два рубанка, сняли травяную стружку с глинозема.

Плюх... – Скаут по колено завяз в прибрежной ряске.

– Фюю-ю... – Арбуй свистнул, не соизволив оглянуться, всхлипывая одеждой и чавкая портянками в одиночку. Алекс выругался по-немецки, присел на четвереньки, полез вверх по склону. Вылез, вытер ладони о штаны. Попеременно прыгая то на одной, то на другой ноге, стянул сапоги. Мокрые портянки запихнул в мокрые карманы, вылил из сапог воду, босиком побежал догонять Арбуя.

Красный солнечный лучик пробился сквозь сугробы туч. Надоевшие глазу белые березовые стволы заходящее солнце окрасило в розовый цвет. Бежать босиком по взмокшей траве было куда приятней, чем шлепать в сапогах. Алекс легко догнал проводника, спросил:

– Может, устроим привал? Одежки выжмем? А?

Арбуй промолчал.

– Может, торбу помочь нести?..Нет?.. Ну, как хочешь! Ты – начальник, я чего? Я налегке, хоть всю ночь за тобой готов идти...

Ночь подкрадывалась исподволь, с осторожностью лазутчика-ниндзя. Печально увядал красный солнечный лучик, неторопливо набухали тени, холодком повеяло от земли.

У Алекса заныла икроножная мышца на правой ноге. Скаут улыбнулся. Будьте любезны – вот и первые признаки старения организма! Промок, прошелся босиком по остывающей земле, и боль сигнализирует – пора отдыхать, застуженная мышца просится туда, где сухо и тепло. Философские мысли о бренности материи и скоротечности жизни, столь несвойственные молодым людям, отступили в глубины подсознания, едва успев возникнуть. Размышления на отвлеченные темы вытеснила досада. Алекс надеялся, что пережитая вместе опасность сделает Арбуя более говорливым. Оказывается, напрасно надеялся. Опасность миновала, и проводник опять онемел. Плохо. Алекс не смог толком воспользоваться моментом, и нипочем теперь не выпытаешь у Арбуя, кто же все-таки такой Лобастый? Что такое «ведьмина метла»? За фигом выворачивали одежды, вырываясь «из круга»? Опять, опять, опять десятки вопросов останутся без ответов... А если Арбуй не знает ответов? Как вести себя в той или иной ситуации – знает, а природа явления ему совершенно безразлична. Возможно такое?.. Легко! Миллионы людей знают, как включается телевизор, и лишь сотни имеют представление о самых общих принципах работы телевизионного приемника.

– Ай!.. – Правую ногу кольнуло иголкой. Не столь отвлеченными, как выяснилось, были мысли о бренности бытия. Нога-то болит все сильнее, и боль не намерена отступать, наоборот – прорастает в ноге с настырностью первых подснежников.

– Чего кричишь? – Арбуй круто повернулся к поджавшему ногу Алексу. – Чего встал, как аист? Нога болит?

– Ерунда, сейчас пройдет. Судорога, мышцу застудил.

– Садись на землю, Чистый. Закатывай штанину, посмотрим на твою судорогу.

– Ерунда.

– Садись!

– Как скажешь, – сдался Алекс, опускаясь на траву.

– Штанину закатай, говорю!

– Сейчас... Ух ты!.. Чего это, Арбуй? Чего это у меня выросло?..

В сумерках кожа на оголенной ноге выглядела особенно бледно. На бледном фоне отчетливо выделялась фиолетовая опухоль. Припухлость величиной с золотой червонец торчала бугорком посередине икры. На ощупь опухоль твердая, как зреющий чирий...

– Не трожь! Ручки шаловливые убери от болячки.

– Арбуй, чего это?

– Волос.

– А?..

– В озере живут конские волосы. У берега их полно, кишмя кишат. Один тебе в ногу впился. Болит?

– Болит.

– Нечего было в воду лезть.

– Я случайно! Поскользнулся! Ты бы предупредил, что...

– Сиди! – перебил Арбуй. – Жди, скоро вернусь. Болячку не трожь.

Арбуй освободился от горба-торбы, опираясь на ружье, ушел в сумрак. Алекс остался один. Хотелось, ох как хотелось исследовать пальцами опухоль, и, чтобы как-то отвлечься, Алекс занялся одеждой. Снял с себя все, выжал воду, вывернул одежки. Тут и Арбуй вернулся. С ворохом влажных веток и похожей на окаменевшего ящера корягой.

Березовая кора – лучшее средство для растопки костра. Щелчок зажигалки, и лохматая кора корчится в желтых языках пламени. Ветки дымят, пыхтят колобашки экс-коряги, изломанной Арбуем. Алекс попытался заговорить с проводником. Бесполезно. Проводник молча достал из торбы чайник, алюминиевую кружку и флягу с водой, молча разделся.

Костер источал клубы едкого дыма, ветки трещали, пламя отплевывалось искрами. Одежда воняла, однако сохла быстро. Высохли обнаженные тела мужчины с татуировкой на груди и подростка с опухолью на ноге. Оделись. Арбуй полностью, вплоть до сапог, Алекс повременил натягивать штаны, беспокоить болячку.

Арбуй вылил в железный чайник половину воды из фляги. Пристроил чайник на тлеющей угольками периферии костра, прикрикнул на Алекса:

– Куда пальцы суешь?! Я говорил – болячку не трожь!

– Болит, сволочь. Щиплется.

– Волос к костям лезет. От кости к коленке проберется, и она гнуться перестанет. Испугался? Не бойся, скоро вылечу.

Кружкой, как ковшиком, Арбуй сгреб немного пепла, снял булькающий чайник с углей, залил кипятком пепел в кружке, прикрыл ее флягой.

– Пепел заварится, вылью тебе на болячку, а ты терпи.

– И чего будет?

– Больно будет.

– Мне и так больно.

– Будет еще больнее, когда волос наружу полезет. Потерпишь.

– Глянь-ка, Арбуй! Мотылек на огонь прилетел. Я раньше не видел здесь насекомых... Арбуй, ты чего?!.

Арбуй шарахнулся от мотылька с дрожащими крылышками, будто тот был ядовитым. А вдруг и правда букашка ядовитая? Алекс закрутил головой, проверяя, нет ли рядом еще мотыльков. Нету. И этого, единственного, уже нету – Арбуй сбил его ладошкой в костер.

– Мотыль мог ужалить, да?

– Заразный он. Переносит лихорадку. Старые люди говорят, мотыльки и бабочки в Белом Лесу – это души покойников, преставившихся от лихорадки. Старики их называют «душечки»... Подставляй ногу и отвернись. Нельзя тебе на лечение смотрять, не подействует. Отвернись, ну!..

Алекс согнул левую ногу, пристроил пятку под задницей. Правую, больную, ногу вытянул, уперся руками в землю за спиной, откинулся, отвернулся.

– Терпи, Чистый...

Кипяток струйкой потек на больное место. Алекс стиснул зубы.

– Ногой не дергай, терпи!... Нет худа без добра – всю ночь будет болеть, легче будет со сном справляться.

– А что?.. Ой!.. Что? Спать нельзя?..

– Мы зашли далеко, Чистый. Уснем в сердце Белого Леса, придет Жмара, навалится на спящего, проснешься, а жить-тужить тебе неохота, охота голову в петлю.