– Милости просим! – сказал один толстой офицер в капитанском знаке. – Не хочешь ли выпить и закусить?

– А, это ты, Зарядьев? – отвечал Зарецкой. – Пожалуй, как не закусить! Да ты что тут хозяйничаешь? Помилуй, Ленской! – продолжал он, обращаясь к артиллерийскому офицеру, – за что он меня твоим добром потчевает?

– Нет, не его, а моим, – перервал Зарядьев. – Я бился с ним о завтраке – и выиграл. Он спорил со мной, что мы здесь остановимся.

– А почему ты думал, что должны мы здесь остановиться?

– Да посмотри-ка, какая славная позиция! Речка, лесок, кустарник для стрелков. Небось французы не вдруг сунутся нас атаковать, а мы меж тем отдохнем.

– Вряд ли! – сказал Зарецкой, покачивай головою. – Посмотри, как они там за речкой маневрируют… Вон, кажется, потянулась конница… а прямо против нас… Ну, так и есть. Они ставят батарею,

– Зато взгляни направо к мельнице… Видишь, задымился огонек?

– Так что ж?

– А то, что они сбираются не атаковать нас, а отдохнуть и пообедать, а пока они готовят свой суп, и наши ребята успеют сварить себе кашицу. Ну-ка, брат, выпей!

– Так ты думаешь, Зарядьев, что эту манерку из руки у меня ядром не вышибет?

– Небось, пей на здоровье!

– Слышали ль, господа! – сказал Ленской, – что князь Блесткин попал в адъютанты к нашему бригадному командиру?

– Как же! – отвечал Зарядьев, – он и прежде не хотел говорить с нашим братом, а теперь, чай, к нему и доступу не будет.

– Да как это ему вздумалось? – продолжал Ленской. – Не знаю, у кого другого, а у нашего генерала шарканьем не много возьмешь, Да вот, кажется, его сиятельство сюда скачет. Ну, легок на помине!

– Господа офицеры! – сказал Блесткин, подскакав к батарее, – его превосходительство приказал вам быть в готовности, и если французы откроют по вас огонь, то сейчас отвечать.

– Слушаю.

– Мне кажется, – продолжал Блесткин, посмотрев с важностию вокруг себя, – зарядные ящики стоят слишком близко от орудий.

– Это уже не ваша забота, господин Блесткин! – отвечал хладнокровно Ленской, повернясь к нему спиною.

– О! если так, – вскричал Блесткин с гордостию, – то я доложу генералу…

– В самом деле? – перервал Ленской. – Доложите ему, что его адъютант мешается там, где его не спрашивают.

– Господин офицер! я советую вам…

– Напрасно беспокоитесь, ваше сиятельство! – подхватил Зарецкой. – Ведь за этот совет вам «георгия» не дадут.

Блесткин побледнел от досады; но, не отвечая ни слова, пришпорил свою лошадь и поскакал далее.

– Эх, Ленской! – сказал толстый капитан, – что ты не дал ему побариться? Тебя бы от этого не убыло, а мы бы посмеялись.

– Прошу покорно! – перервал Ленской, – вздумал меня учить! И добро бы знал сам службу…

– Верно не знает! – подхватил Зарядьев. – Вот года три тому назад ко мне в роту попал такой же точно молодчик – всех так и загонял! Бывало, на словах города берет, а как вышел в первый раз на ученье, так и язык прилип к гортани. До штабс-капитанского чина все в замке ходил.

– Поглядите-ка, господа! – сказал Ленской, – что там за речкою делается? Французы что-то больно зашевелились.

Вдруг густое облако дыма закрутилось на противуположном берегу; окрестность дрогнула, и одно ядро с визгом пронеслось над головами наших офицеров.

– Ну что, Зарядьев, – сказал Зарецкой, – видно, французы уж отобедали?

– По местам, господа! – закричал Зарядьев пехотным офицерам, которые спокойно завтракали, сидя на пушечном лафете. – Зарецкой, – продолжал он, – пойдем к нам в колонну – до вас еще долго дело не дойдет.

– Через орудие – ядрами! – скомандовал громким голосом Ленской. – Живей, ребята!

Зарецкой и Зарядьев подошли к колонне; капитан стал на свое место. Ударили поход. Одна рота отделилась от прикрытия, выступила вперед, рассыпалась по кустам вдоль речки, и с обеих сторон началась жаркая ружейная перестрелка, заглушаемая по временам неприятельской и нашей канонадою, которая становилась час от часу сильнее.

– Ну, видно, мы сегодня поработаем! – заметил Зарядьев. – Посмотрите-ка вперед, какие тянутся густые колонны по большой дороге.

– Здравствуй, Александр! – сказал Рославлев, подъехав к Зарецкому. – Что ты здесь делаешь?

– Да так, братец! пришел посмотреть. Мой эскадрон стоит вон там, подле леса, откуда ничего не видно. А ты как сюда попал?

– Ездил с приказаниями на правый фланг. Кажется, дело будет не на шутку.

– А что?

– Приказано не только удерживать позицию, но перебросить через речку наших стрелков и стараться всячески опрокинуть первую неприятельскую линию.

– Слава богу! насилу-то и мы будем атаковать. А то, поверишь ли, как надоело! Toujours sur la defensive[61] – тоска, да и только. Ого!.. кажется, приказание уж исполняется?.. Видишь, как подбавляют у нас стрелков?.. Черт возьми! да это батальный огонь, а не перестрелка. Что ж это французы не усиливают своей цепи?.. Смотри, смотри!.. их сбили… они бегут… вон уж наши на той стороне… Ай да молодцы!

– Вся колонна вперед – марш! – скомандовал полковник.

– Ну, прощай покамест, Александр! – сказал Рославлев.

– Что за прощай, братец! До свиданья! Куда ты?

– На левый фланг, к моему генералу.

Вся наша передовая линия подалась вперед; батареи также подвинули, и сражение закипело с новой силою.

– Ну, какая идет там жарня! – сказал Зарядьев, смотря на противуположный берег речки, подернутый густым дымом, сквозь которого прорывались беспрестанно яркие огоньки. – Ненадолго наших двух рот станет. Да что с тобой, Сицкой, сделалось? – продолжал он, обращаясь к одному молодому прапорщику. – На тебе лица нет! Помилуй, разве ты в первый раз в деле?

– Мой брат в стрелках! – отвечал молодой офицер.

– Так что ж?

– А наша рота еще нейдет.

– Не беспокойся, дойдет дело и до вашей роты.

– Но брат мой!..

– И, Сицкой! Бог милостив – воротится.

– Вряд ли воротится, – перервал грубым голосом один высокой офицер с неприятной и даже отвратительной физиономиею. – Там что-то больно жарко.

– В самом деле? Вы думаете?.. – спросил с беспокойством молодой офицер.

– Да что за диковинка? Натурально, его убьют скорее в стрелках, чем меня здесь в колонне.

– Как тебе не стыдно! – сказал вполголоса Зарядьев. – Ты знаешь, как он любит своего брата.

– Вот еще какие нежности!.. У меня и двух братьев убили, да я…

Высокой офицер не докончил начатой фразы: неприятельское ядро, вырвав два ряда солдат, раздробило ему череп.

– Сомкнись! – скомандовал Зарядьев.

Солдаты придвинулись друг к другу. Еще несколько ядер пролетело через колонну.

– Эй, вы! – закричал Зарядьев, – стоять смирно! Ну! начали кланяться, дурачье! Тотчас узнаешь рекрут, – продолжал он, обращаясь к Зарецкому. – Обстрелянный солдат от ядра не пошевелится… Кто там еще отвесил поклон?

– Нефедьев, ваше благородие! – отвечал унтер-офицер.

– Так и есть – рекрут! Эй ты, Нефедьев! зачем нагибаешь голову?

– Ядро, ваше благородие.

– А какое тебе до него дело, болван? Чего ты боишься?

– Убьет, ваше благородие!

– Убьет, дуралей! Слушай команду, а убьет – не твоя беда. Ахти! никак, это ведут капитана третьей роты? Ну, видно, его порядком зацепило!

Два солдата подвели к колонне офицера, обрызганного кровью; он едва мог переступать и переводил дух с усилием.

– Вы ранены? – сказал полковник.

– И, кажется, смертельно! – отвечал едва слышным голосом капитан. – Прикажите подкрепить наших стрелков: французы одолевают.

– А что майор?

– Убит.

– А капитан Белов?

– Убит.

– А брат мой? – спросил робко Сицкой.

– Убит.

– Убит! – повторил молодой офицер, побледнев как смерть. С полминуты он молчал; потом вдруг глаза его засверкали, румянец заиграл в щеках; он оборотился к полковнику и сказал:

– Степан Николаевич! сделайте милость – бога ради! позвольте мне в стрелки.