— А как ты в Париж попал? — спросил толстяк.

— Конкурс на знание французского языка и французской истории выиграл. У нас в университете. Премия за первое место — год обучения в Сорбонне, за второе — полгода. Устроители рассчитывали, что победителями будут филологи, а тут я. Но ничего, нашлось место и на биофаке. Третий курс отучился, предложили ещё на полгода остаться. Я согласился.

— И ты тогда, в августе, сразу понял, что попал на другую сторону? — не поверил жирный. — Ведь оба города были тебе совершенно одинаково не знакомы.

— А догадаться тут не сложно. Ты ходил через врата? (Жирный кивнул). Это почти так же — короткий туманный коридорчик вроде вагонного тамбура, пахнет как перед грозой. Я другого понять не могу: почему из Парижа я попадаю только в Гавр или Орлеан и обратно, а из Реймса только в Реймс?

— Это столичная линия, — пояснил Дариэль. — Реймс не столица, и поэтому переход всегда одинаков. Ваша Москва — столица на всех трёх сторонах, поэтому переход там тоже будет одинаковый. Если ты перейдёшь на Техническую сторону из Срединного Парижа, то попадёшь в Технический Гавр. Из Срединного Орлеана — в Орлеан Технический.

— Из Магического Гавра я попадаю в Срединный Париж или Технический Орлеан?

— Правильно.

— Ты тоже ходочанин? — обрадовался Славян.

— Что ты, нет. Просто у нас… у хелефайев… есть книги о законах сопряжения сторон.

— И много их?

— Книг мало, законов ещё меньше. Да ходочанам они и не нужны, ты ведь не собираешься строить врата?

— Идея неплохая, — буркнул толстяк, — переход стоит недёшево, так что врата — фирма прибыльная, только Трилистник будет в ногах путаться.

— А почему нет врат на Техническую сторону? — спросил Славян.

— Потому что выстроить их можно только с Технической стороны на Срединную и Магическую, но не наоборот, — ответил Дариэль. — А ходочанам-техносторонцам это либо невыгодно, как Трилистнику, либо не под силу, как тебе. Да и строить их без волшебства невозможно, а у вас его нет. Техники, способной его заменить, тоже нет.

— Пока нет.

— Пусть пока. Главное, что нет.

— Ну и ладно, — беспечно махнул рукой Славян. — Есть дела поважнее виртуальных калиток. Где-то у меня был адрес Комитета… Или проще в справочную отзеркалить?

— Поздно уже, справочная не работает, — сказал жирный.

— Значит, с утра зеркальну. — Славян повернулся у Дариэлю: — Завтра сходишь, анкету заполнишь — и в училище. Выбери, какое больше нравится. — Он придвинул газеты.

Вот проклятье! Толстяк тут ещё этот…

— Дариэль, ты чего? — удивился Славян, глядя на его зардевшееся от смущения лицо и на опущенные, отвернувшиеся назад кончики ушей.

— Да он ни читать, ни писать не умеет, — презрительно скривил губы толстяк.

— Совсем?

— Я читаю и пишу только на хелефайгеле, — полупристыженно-полувысокомерно ответил Дариэль, не отрывая взгляда от сложенных на коленях рук. Оказаться неучем перед Славяном ему не хотелось, ладно бы ещё наедине, а то при этом старом жирном осле… «Осёл, — мысленно повторил Дариэль самое страшное, самое грубое оскорбление для хелефайев. — Старый жирный осёл».

— Тогда ерунда, по-французски быстро читать научишься, — сказал Славян. — Жерар, можно я на работу завтра приду попозже? А в субботу отработаю.

— Зачем? Ты что, собрался идти с ним в Комитет?

— Да, помогу заполнить анкету.

Толстяк скривился, очень ему Дариэль не нравится, но отказать Славяну не решился и сказал:

— У тебя отгул есть, так что отгуливай.

— Откуда бы он взялся? — удивился Славян.

— Откуда надо.

В подробности вникать Славян благоразумно не стал.

Требовать от Дариэля благодарности он по-прежнему не собирается. И клятву принимать не хочет. Но так не бывает. Человеческую поговорку о бесплатном сыре Дариэль знал очень хорошо. И человеческое коварство знал. И расчётливую человеческую жестокость. Алчность беспредельную, ненасытность во всём — власти, деньгах, славе… И безмерно устал, пытаясь разгадать этого непонятного человека, разобраться в его непостижимых поступках, устал до ярости.

— Зачем ты со мной возишься? — прямо спросил он Славяна. — Зачем тебе недобитый вышвырок, да ещё и вор в придачу? Чего ты от меня хочешь?

Тот глянул недоумённо.

— Ничего.

— Врёшь. — Ярость захлестнула и разум и чувства, вслушиваться в слова человека, определять степень их правдивости он больше не мог, да и зачем? Человеки всегда врут. — Ну что ты молчишь?! — Дариэль захлебнулся яростным шёпотом, кричать почему-то не получалось. — Какую плату ты возьмёшь?!

— Твои вещи высохли, — спокойно ответил человек. — Переоденься.

Дариэль сообразил, выглядит невероятно смешно — взялся выяснять истину в банном халате, расхлябанных тапочках и с полотенцем на голове. Он метнулся в сушилку, натянул одежду. Действительно, высохла полностью, даже куртка и кроссовки. Дариэль кое-как расчесал влажные волосы, сцепил заколкой. Халат и полотенце аккуратно развесил на перекладинах.

В коридорчике ждал человек.

— Теперь о плате, — сказал он по-прежнему спокойно. Слишком спокойно, губы утратили всю свою выразительность, словно заледенели. — Я определил цену.

— Говори, — Дариэль выпрямился, уши развернулись к человеку. Какой бы ни оказалась плата, в должниках он долго не пробудет.

— Ты ведь умеешь управлять своей памятью?

Человек ждал ответа.

— Умею.

— Тогда забудь меня навсегда. Так, чтобы никогда не вспомнить. Не узнать при случайной встрече. Это и будет единственно правильной оплатой. Дверь захлопни покрепче. — Славян вернулся на кухню.

В первое мгновенье Дариэль не понял, при чём тут дверь, потом сообразил, что на ней автоматический замок, от хлопка запрётся сам.

Как-то не так всё получилось. Неправильно. И гнусно, как будто Дариэль в священный источник плюнул. Славян поступил как хелефайя: увидел собрата в беде и помог. Не задавал лишних вопросов, не требовал платы, не пытался связать клятвой, — помощь собрату всегда бескорыстна. А он, Дариэль, повел себя как человек: рассчитывал, подозревал, торговался… Всё неправильно.

На рамах уличных зеркал связи надпись есть, Дариэлю её читали. «Медпомощь, полиция, пожарная охрана и служба спасения вызываются бесплатно». Чтецам Дариэль ни разу не поверил, ни один человек не пойдёт работать в службу, которая помогает бесплатно. Полицейский получает столь желанную человекам власть, а что, кроме жалованья, может получить спасатель, пожарный или целитель в бесплатной службе? Не бывает человеков для таких служб, это вам не хелефайи.

«Но что я знаю о человеках? — с тоской подумал Дариэль. — Они все такие разные. Загадочные. Это хелефайи простые и обыкновенные как вода в роднике, тут и понимать нечего, с первого взгляда всё про всех ясно. А человеки похожи на морскую пучину — непостижимая глубина, тайные течения, а в глубине — как немыслимые чудовища, так и немыслимые сокровища. Предугадать человеческие поступки невозможно. Человеки — самая неразрешимая из загадок мира. Даже те, о которых написано в наших книгах и свитках».

И как поступить, тоже неизвестно. Можно уйти. Меру благодарности, как требует обычай в отношениях с инородцами, ему назначили, оплати долг — и свободен. Можно остаться. Человек достаточно благороден, чтобы простить Дариэлю сомнения и бездумные слова. Вот беда, такого в жизни Дариэля ещё не было ни разу: что ни сделаешь, всё будет правильно, — и уйти, и остаться. Славян примет оба решения как должное. Но что здесь должное?

«Решай, Эндориен-шен Аолинг ар-Каниан ли-Шанлон Дариэль. Решай сам, подсказывать некому. Да и какой ты Эндориен-шен, ты вышвырок, присоединять к своему имени имя долины не можешь».

На кухне говорили о рыбалке, причём ни Славян, ни его жирный приятель ровным счётом ничего в ней не смыслили. У Славяна голос ровный, с лёгкой насмешкой, он прекрасно понимает, какую чушь они метут, иронизирует над своим незнанием. Но если Славян и говорит, и думает о рыбалке, то жирного старика гнетёт какая-то иная мысль, разговор для него — просто способ отвлечься.