— Трилистник здесь ни при чём. Обычное тявканье беглого уголовника.

— Достаточно громкое, чтобы заинтересовать их службу безопасности.

— Ерунда, — дёрнул плечом Славян и оценивающе оглядел расцвеченную множеством огней площадь Великой Революции. Ветер бросил под ноги оборванную с карниза магазинного окна гирлянду. В декабре на Срединнице и Магичке сразу три праздника: Первозимница — встреча зимы и Зимний Солнцеворот, плавно переходящий в Рождество для христиан и Предначалинец для всех остальных. А там и Новый год.

— Холодно, — сказал Славян. — Тут где-нибудь нормальное кафе есть?

Под нормальным подразумевалась трёхгрошовая забегаловка, как раз на зарплату электрика из городской электрослужбы. Из студии Жерара Славян уволился месяц назад. Жерар не возражал — с работодателем не дружат.

— Не думаю, — ответил Жерар, — Это самый фешенебельный район Гавра. Лучше поехать домой.

Автомобили на Срединной стороне — нечто трудновообразимое. Закупаются на Техничке, после чего из них вынимается ровно половина «требухи» и заменяется волшебными кристаллами с Магички. «Лишние» детали Трилистник успешно сбывает на Технической стороне. Ездят местные авто на ацетоне, так что вонь бензиново-дизельных выхлопов — ещё не самая большая погань в мире.

Скорость у Срединного транспорта тоже неважная, по сравнению с Техничкой здесь не ездят, а ползают.

— И всё-таки не нужно дразнить Трилистник, — сказал Жерар, усаживаясь в машину. — Опасно.

— Пока я не нарушил наш договор в главном, — ответил Славян, — на мелочи, вроде этого полудурка из магазина, Трилистник не обратит никакого внимания. Мне позволяют продавать не больше трёх зеркал или оберегов в месяц, водить всех желающих на Техничку — благо, их очень мало. Ну ещё заказы с Технички привозить, тоже не более трёх в месяц. Заработок не самый роскошный, но вполне приличный, на Техничке и такого не будет. Собственно, только из-за него я на Срединнице и поселился. А чтобы не морочиться с видом на жительство, пришлось устроиться на работу — так я автоматически перехожу в разряд поселенцев, и не должен еженедельно отчитываться перед службой паспортного контроля.

— И что же в вашем договоре главное? — спросил Жерар.

— Я не пробиваю щелей в межсторонних перегородках.

— Подожди, — не понял Жерар. — Что значит «не пробиваю щелей»? Они ведь сами собой появляются. О-пля! — он ловко, не дожидаясь сигнала светофора, вклинился в сплошной поток машин на Морском проспекте.

— И держатся от минуты до двух суток, — ответил Славян. — Но можно и самому щель пробить. Как, думаешь, врата строят? Пробивают щель и внутри естественного тамбура выстраивают искусственный, который не даёт ей срастись. Только пробивка — работа очень тяжёлая, я как-то попробовал. Лучше вагон угля в одиночку разгрузить. Закрыть щель тоже можно. Это полегче, хотя и не намного. Но деваться некуда было, чёртова дырка как раз над кроватью появилась.

— Жуть какая, — передёрнуло Жерара. — Хорошо, что я не ходочанин.

Славян пожал плечами.

— Привыкнуть можно ко всему.

Жерар свернул к Опере.

— Сходим в субботу?

— Лучше в воскресенье, — сказал Славян. — Сегодня вечером я в Латирису еду, проведу там всю субботу, вернусь только в воскресенье утром.

— К вампирам?! — Машина резко вильнула к тротуару и затормозила, звонко взвизгнув покрышками.

— Тише ты! — Славян потряс отбитыми о приборную доску руками.

— К вампирам?! — полупрорычал-полупростонал Жерар.

— А что такого? Не съедят же они меня.

— Слав, мы сейчас поедем к волшебнику, пусть снимет с тебя оморочку.

— Какую ещё оморочку?

— Вампирскую.

— Жерар, где таких бредней наслушался? Не бывает никаких вампирских оморочек.

— Конечно не бывает. И ты в их логово по своей воле собрался, — зло сказал Жерар.

— По личному приглашению повелителя Доминика. Наверняка хорошая шабашка будет, ерунды ради их правители собственноручно писем не пишут.

— Слав… я поговорю со своими приятелями… У тебя будет отличная работа, с гибким графиком и большим жалованием… Слав, если у тебя какие-то долги, я оплачу их сегодня же, все до единого…

— Да что с тобой? — Славян осторожно сжал ему плечо, слегка встряхнул. — Я ведь не солдатом в горячую точку вербуюсь.

— Слав, это гораздо страшнее, это вампиры!!!

— Меньше надо досужие байки слушать, — потихоньку начал заводиться Славян. — Ну вампиры, ну и что? Люди как люди.

— Слав!!! Это кровопийцы!!! Выродки!!! Нечисть!!! Убийцы!!!

— Хватит! — взорвался Славян. — Орёшь, как истеричная баба на расистском митинге.

— Слав, это упыри.

— Людьми это быть не мешает.

— Мальчишка. Щенок, — зло проговорил Жерар. — Да что ты о них знаешь? Поверил их вракам? Это они умеют. Слав, мы для них пища, убойный скот. С этими тварями нельзя по-людски, они понимают только осиновый кол в сердце.

— Жерар, на свете очень мало вещей, которые я ненавижу, — с совершенно неожиданным, и оттого цепеняще страшным спокойствием, как о чём-то очень простом, само собой разумеющимся сказал Славян. — Но зато ненавижу до конца, всем… сердцем, всей душой. Я ненавижу, когда людей причисляют к выродкам только за то, что у них другого, «не того» цвета кожа или молятся они другому, «не тому» богу. Или ещё какое-нибудь «не то» отыскивают. Вот на это действительно способна только нечисть, законченные выродки, на которых и колышек осиновый выстругать можно, и автомат зарядить. — Славян устало улыбнулся и Жерар на миг почувствовал себя нашкодившим подростком лет тринадцати рядом с мудрым старцем. Слав сказал: — Ты бы криминальную сводку прочитал что ли, её по понедельникам во всех газетах печатают. Вампиров там не бывает. Все расы есть, человеки так даже эльфийские банды опережают, а вампиров — нет. Вот такая статистика, Жерар.

Славян вышел из машины и через три шага исчез, скрылся в межсторонней щели. Жерар осторожно, словно боялся будто она исчезнет от прикосновения, погладил спинку пассажирского кресла. Вытащил кармашку, потёр рамку, пробормотал код. Зеркало блеснуло холодной мутной синевой и показало надпись «Вне зоны досягаемости». Жерар выскочил из машины и принялся яростно крошить ни в чем не повинное стекло тяжёлым широким каблуком ботинка.

Все волшебные долины устроены одинаково: метрах в трёхстах от крупного тракта, но не ближе, чем на десять километров к человеческому жилью. Внешне долины невелики, округлая площадка около двухсот метров в диаметре — срезанная верхушка холма, лесная полянка или рощица в диком поле. Граница любой долины — шестьдесят четыре межевых камня, крупные конусообразные валуны.

Если не умеешь входить в волшебный или, как говорят на Срединнице и Магичке, чарокамный круг, то можно истоптать в нём всё вдоль и поперёк, так ничего и не увидев, кроме небольшого участка самой обычной земли, густо заросшей шиповником или не менее обычной крохотной рощицы — дубовой, сосновой, ясеневой…

Но и для умельца мало просто войти в долину, её границы всегда зорко стерегут стражи. Чужаков волшебные расы не любят, особенно — человеков.

Изнутри любая долина несоизмеримо больше, чем снаружи — от тридцати до сорока тысяч квадратных километров, побольше некоторых человечьих стран.

Со стороны долины Эндориен на Большой Хелефайский тракт выехал верхом на угольно-чёрном коне лайто в одежде вестника — прямого посланца владыки, его голос и уши: всё, что говорит вестник, говорится устами правителя долины, всё что будет сказано вестнику — говорится владыке. За его конём следовали ещё два, вороные красавцы знаменитой породы ауринс — самые быстрые и выносливые что на Магичке, что на Срединнице. О лошадях Технички хелефайи знали мало, но то, что говорили в Трилистнике, позволяло им горделиво задирать изящные носики — весьма неплохо, но до нас технородцам далеко.

Вестник не без удовольствия вдохнул морозный воздух: вечное лето хелефайских долин прекрасно, но и у зимы есть свои прелести, тем более, что в этом году она выдалась в меру снежной и безветренной. Зато на Срединнице — хуже не придумаешь, ни мороз, ни оттепель, а так, стылая дождливая межеумочность. И время уже позднее — три часа пополудни, возвращаться придётся поздно ночью. Настроение вестника испортилось необратимо.