Ире стало тепло и спокойно. Древняя история — от сотворения мира до Содома и Гоморры — согрелась у ее щеки.

— А любовь у вас есть?

Миша кивнул, улыбнулся немного грустно и неожиданно застенчиво:

— Может, поэтому тебя Ириной зовут…

Ирина пожала плечами:

— Мама меня так назвала. А вы почему себя нефилим называете? Падшие, не обидно?

— Почему обидно? Нет, мы такие и есть. С высот своего мира мы спустились в мир людей, который сами создали, и этот спуск очень был похож на падение.

— А зачем вы создали наш мир? Чем ваш-то был плох?

— Разве я сказал, что плох? Нет, наш мир был просто великолепным: совершенная гармония и идеальное совершенство.

Михаэль задумался, осторожно касаясь ссадины на щеке.

— Но лишь когда появились люди, нам стало понятно, ради чего мы жили, для кого обустроили и подготовили землю.

Он не был уверен, что может продолжать. Теперь нет у него начальников, наставников, учителей. Нет никого над ним на земле, кроме Ра. Но Ра… Что может Ра? Ра не Баз, не накажет с налета. Если вообще накажет. Ра — это Ра. И где Ра вообще? И есть ли Ра вообще? Михаэль поежился от внезапного порыва холодного ветра. Ладно, понял. Можно продолжать? Он прислушался, огляделся по сторонам. Вокруг было темно и тихо.

Он улегся на песок, устроился, покряхтывая, на спине, лицом к ночному небу.

— Одно дело, когда учителя бубнили нам: вы рождены для великого дела, вы обязаны помогать новым землянам, ваше назначение — принять их в этом мире, подготовить им колыбель, научить ходить, дать начальные знания о жизни, следить и направлять… И так каждый день. Но совсем другое, когда появились вы, люди.

Ох, и жизнь началась с рождением первых двенадцати младенцев! Ни сна, как говорится, ни отдыха, но интересно! Забавные получились ребятишки — белые, смуглые, черные, желтые — совсем не похожие на нас. Они росли быстро, но оставались детьми… По-моему, они вообще не повзрослели. Да как же иначе? Слишком много «родителей» и «бабушек-дедушек» вокруг них хороводом ходило. Возились мы с ними, себя забывали. Помнишь, Ира, Петровну? Вот, представь, на каждого из двенадцати младенцев по дюжине таких, как она. А нас-то было много больше.

Любили их, жалели, развлекали, опекали. Учили между делом. Учили так, как нас учили, терпеливо и с удовольствием. Жизнь перед ними раскрошили сладким пряником, и чуть в конец их не испортили. Слишком короткий век отпущен был людям.

Тогда спохватились наши наставники во главе с Ра и придумали «кнут». Так появилась идея добра и зла. Так мы стали нефилим, падшими в горькую пучину противостояния добра и зла. Ведь чтобы понять, чем одно отличается от другого, нам пришлось разрушить гармонию не только вокруг, но и внутри себя.

На первых порах было тяжко, мы сами не понимали, что нас ждет. Почему мы должны отказаться от прекрасного, светлого, радостного мира? Почему вместо творчества, созидательного труда и радостной учебы мы должны принять на себя новые и не очень приятные обязанности? Какими будут люди, если им уготована такая непростая судьба? И что же такое, в конце концов, добро и зло?!

Теперь мы знаем: придет время, и люди станут лучше нас, сильнее, мудрее.

Рыжеватые брови Анчара сошлись, между ними пролегла глубокая морщина.

— Ты что-то путаешь или заблуждаешься. Мы, люди, будем сильнее вас, бессмертных? Такого не может быть.

Михаэль долго разглядывал звезды. Говорить или не говорить? Теперь он не Миша, он уже три часа, как Михаэль. Уже три часа прошло, как он принял от База знак власти. Теперь ему позволено очень многое, почти все. А меру ответственности за это невозможно представить.

— А вы уже бессмертные. По факту рождения.

Лицо Анчара разгладилось, глаза расширились.

— Не понял…

Ира напряженно переводила взгляд с одного на другого.

— Бессмертие в возрождении? Как по волчьей шкуре? Или в воскресении, как в Евангелии: «Находящиеся в гробах, изыдут»?

Михаэль прищурился.

— Сложнее, гораздо сложнее. Конечно, сегодня все понимают, что никакие мертвецы из могил не полезут, и утопленники не всплывут. Никаких «ужастиков», — уклончиво повел он головой. — По крайней мере, в образах, доступных современному человеку. Что случилось, то случилось.

— Но как же? Все-таки возрождение? Воскресение? Или тьма, пустота и забвение? Как знать?

Ирина погладила теплые камни ожерелья, но они молчали.

— Придет время, и душа каждого из вас вберет в себя память всех предыдущих поколений. И станет человек одним целым со всеми своими предками. И все предки его станут им. Каждый примет в себя все человечество со всеми его мыслями, чувствами, знаниями, жизненным опытом. Вот тогда и поймете вы, что бессмертны и будете сильнее нас, ведь мы храним память только одной своей личности.

Анчар резко выдохнул и мотнул головой.

— Кто определит то время, когда люди окажутся готовыми к бессмертию, и как?

Ира метнулась взглядом от Михаэля к Андрею и опять к Михаэлю и подалась к нему за ответом.

— Страшный суд?

— Можно и так назвать. Я уже пытался объяснить Андрею, и ты слышала. Миллионы, миллиарды душ обогащаются опытом предыдущих поколений и возвращаются на землю. Но множеству душ путь назад закрыт. Они принадлежали людям, которые безраздельно посвятили себя какой-то идее, отдали свою жизнь служению ей, пламенно, но слепо отстаивали свои убеждения, навязывали их окружающим, присвоив себе право быть правыми. Эти люди взяли на себя роль обвинителей, судей и палачей, неистово и нетерпимо обвиняя, без сомнений осуждая и казня инакомыслящих.

Их души освобождаются, до предела наполненные одержимостью, страстями, ненавистью к противникам, поэтому в них нет места для нового опыта, как не было готовности к переменам в сознании тех, кто при жизни стал фанатиком.

Души фанатиков ждут своего часа. Они разделены на… хорошо, назовем по-вашему, на армию света и армию тьмы. Не спрашивайте, кто из них хорош, кто плох. В природе нет добра и зла.

Скоро проект на Земле закрывается, а это значит, что вот-вот наполнение армий достигнет критической величины. И тогда ударит между ними разряд.

Ира охнула, прикрыв рот ладонью.

— Скоро?

— Точно час назвать не могу, но скоро это и есть скоро. По крайней мере, по нашим меркам.

Они проговорили всю ночь, самые обычные люди, Андрей Рабинович и Ирина Коваленко, и один из нефилим, который еще вчера был просто Мишей.

Музыка в гостинице затихла. Ночные тени растаяли, живая вода Мертвого моря тихо вздыхала, заполняя паузы в разговоре, которые становились все длиннее.

Никогда раньше эти трое не были так близки, никогда их слова, обращенные друг к другу, не были так серьезны, просты и искренни. В ночь перед тем, как попрощаться навсегда, все тайны были раскрыты, почти все. И их души были раскрыты новому знанию, в котором сплелось прошлое и будущее. И не осталось в них места страху, тревогам и сомнениям.

Ясный рассвет коснулся берега и воды, лиц и рук. Михаэль поднялся, отряхнул песок с ладоней и бережно уложил свои сокровища в мешок. Ирина протянула ему ожерелье, которое дремало у нее в ладонях всю ночь, всю эту удивительную ночь. Изумрудные камни исчезли в темной глубине мешка. Михаэль коснулся губами пальцев Ирины, протянул руку Андрею, поправил крылатый диск на груди.

— Прощайте. Все будет хорошо.

И ступил на воду.

Одинокий купальщик остановился у мостков, ведущих вниз. Кто-то оставил на песке белоснежный гостиничный халат. На берегу застыли мужчина и женщина. Они смотрели на море. Женщина улыбалась, приложив пальцы к губам, мужчина поднял руку в коротком приветствии и замер, не отрывая глаз от какой-то точки в море. Потом они обнялись и медленно пошли к гостинице.

Теперь море, далекие туманные горы, молодой солнечный свет и весь тихий, утренний мир принадлежали ему одному.