Лучше, скажи, Анчар, дорогой, куда это ты собрался? Тебя что, кто-то куда-то приглашает, что уже чемодан пакуешь, железками разбрасываешься? Ирина эта странная с ее молчанием, слезами и запасом сказок из античной истории?.. Сынок-вундеркинд, а может, не к ночи будь помянуто, экстрасенс?.. Ты что, не нахлебался за сутки? Еще хочешь? Хватит, уймись! Не лезь, если не просят.
А то будет, как со звонком в ШАБАК. Номер завалялся с тех времен, когда Анчар работал на взрывах, Йоси дал на всякий случай: мало ли что, со взрывчаткой дело имеем. Ну и что? Позвонил Анчар с телефона-автомата возле почты по этому номеру, когда из Од а-Шарона возвращался, исполнил гражданский долг, все доложил честь по чести. Ожидаются, мол, серьезные волнения, может даже восстание, возьмите на заметку и проверьте, как полагается… Выслушали, внимательно выслушали, не перебивая, а потом спросили, не много ли водки перед звонком выпил, или приснилось что?
Но как Ирину с Мишей оставить, беспомощных, неприкаянных? И как забыть… А вот этого не надо! Даже наедине с собой… Ничего не было: ни тонкого плеча, ни дрожи позвонков под ладонью, ни сонного, доверчивого вздоха — ничего! И точка!
Ладно, Анчар, чего притворяться, ведь ты уже решил, что переезжаем все вместе. Не все ли равно, с какими соседями ладить? А эти уже не чужие… Так что брать с собой? Ничего, все новое купить в новую жизнь.
С этим понятно. Что еще?
А еще работу искать нужно, вот что. На завод возвращаться нельзя, и звонить не следует. Зарплата никуда не денется, зайдет на счет через месяц, а там и письмо об увольнении за прогулы подкатит, подумаешь!
Кстати, о счете… Как только банк откроется — бегом в отделение и перевести все запасы на валютный счет. Пусть ШАБАК умничает, а ты, Анчар, человек маленький, лучше потерять немного на переводе, чем все, если… Если что? Поживем — увидим. А теперь спать, спать, Анчар. Спокойной ночи…
*****
Мансуру было холодно, Мансура колотило. Челюсти мелко дрожали, и зубы дробно стучали друг о друга.
И он потел, сильно потел. Капли сочились из-под слипшихся волос, текли со лба по небритым щекам, по шее. Жилет из джинсы промок и прилип к телу.
Добрые руки арабских женщин мелкими стежками приметали к грубой ткани глубокие, очень глубокие и узкие кармашки.
Умные арабские головы придумали, что нужно купить в хозяйственном магазине, а что в аптеке без рецепта.
Умелые арабские парни смешали и сварили адское зелье. Остыв, оно загустело. Теперь можно накатать уйму колбасок и рассовать их по карманам.
Из обычного жилета, получился пояс шахида. Нет, еще не получился. Без взрывателя это просто крепкая джинса с кармашками, набитыми пластилином.
Взрыватель смастерить так же легко, как и все остальное. Спираль лампочки — стекло долой! — осторожно присыпать черным порохом, а к цоколю — два проводка, батарейку и кнопку. Так просто, проще детской игрушки из магазина через дорогу.
И физику учить не нужно, и слова такого нет в природе. Все это вонючие придумки евреев. Или американцев. Воинам Аллаха не нужны сатанинские изобретения. Крылатые ракеты, радары, суперсамолеты — чушь!
Пояс шахида, «Аллаху акбар!» — едва слышно или во все горло, по обстоятельствам, — и ты герой, навечно в памяти народной.
Под палящим солнцем посреди широкого шоссе в плотном жилете и широкой куртке Мансур мерз и потел.
Впереди над бетонными блоками каски и автоматы. Из-за бетона кричат попеременно на иврите и по-арабски, чтобы он оставался на месте и медленно снял куртку. А он и так стоит, зачем орать одно и то же? Мансур уже и не слушает.
В двадцати шагах сзади спрятались за автомобилями свои. Мансур обернулся.
Старик в хеджабе выглядывает из-за осла, грозит кулаком и кричит, чтобы шел вперед. Женщина в черном платье и белом платке машет рукой и кричит, чтобы вернулся.
По лицу Мансура пробежала судорога, глаза начали оживать, в них появилась надежда. Но тут его взгляд встретился с другим взглядом, спокойным, холодным, равнодушным. Казем здесь.
Мансур увидел и выпуклый лоб, и тонкие усы, и как губы дрогнули: предатель.
Он забыл, что шел к солдатам, забыл, зачем повернулся, забыл, что нужно воскликнуть: «Аллаху акбар!»
Заорал: «А-а-а!» — и нажал на кнопку.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Анчар расплатился с грузчиками и закрыл за ними дверь. Странно, он впервые в жизни оказался в своей квартире. Странно и ничего больше.
Ирина раскладывала вещи и то ли напевала, то ли бормотала, оглядываясь и прикидывая, как расставить мебель. Хорошо ей. Ведет себя, будто всю жизнь прожила здесь, уехала ненадолго, вернулась домой и порядок наводит. Странные они, эти женщины.
Миша остался в Петах-Тикве, сказал, что приедет позже, дня через два, может, через три. Видно будет, сказал. Ключи попросил, адрес на бумажке записал и ушел, не прощаясь, безотцовщина. Ира махнула рукой, привыкай, мол, и наклонилась над чемоданом. Нет, не по-людски что-то у нее с сыном. Мал еще пацан, чтобы так вести себя, опять вляпается в беду какую, а она и не оглянулась даже. И что за семейка? Не пожалеть бы…
А чего жалеть? Анчар сам решил, что за ними присмотреть нужно после Шхема, чуял, что арабы так просто не отстанут, не забудут, наведаются к Ирине с Мишей, поэтому и не отпускал их от себя. Все время, что жили у него на балконе, переживал, как бы ни случилось чего. Неделя — срок большой. Но и позже, и даже через три недели все было спокойно. Ни посторонних возле подъезда, ни пристальных взглядов на улице, ни тревожных или случайных звонков. Миша от компьютера не отходил, по городу не мотался, Ира строчила на своей машинке и то ли напевала, то ли бормотала что-то, крутилась перед зеркалом, прикидывая к плечам пестрые лоскутки.
На балконе хватило места для троих. Анчар, как радушный хозяин, уступил Ирине тахту, для Миши поставили соседскую кушетку, а Анчар стелил себе на полу.
Пытался он разговорить Ирину, расспрашивал о прошлом, о планах на будущее. Ирина отвечала, но так неохотно, с такими паузами, так старательно обдумывая каждое слово, что Анчар успевал забыть, о чем спрашивал.
Присел на корточки перед Мишей, хотел по-мужски побеседовать с пацаном «за жизнь», слышал, что малышам это нравится. Посмотрел на него Миша, послушал, улыбнулся и отвернулся к монитору.
А о том, как Миша вел себя в Шхеме, Анчар старался не вспоминать. Почудилось, привиделось, подсознание сработало в момент напряжения всех сил, вот и приписал мальчишке то, чего никак не могло быть. Не могло! И не было… Слышал он от очевидцев байки о змеях-хранительницах, о Черном Старшине, о голосе мамы: «Сынок, не ходи туда…» Божились ребята: «Было, вот те крест святой, было…» Да где теперь эти ребята!
И чего голову забивать чепухой, когда дел выше крыши. Анчар, как задумал, успел и в банке перекинуть деньги на валютный счет, и в Ариэль съездил, в квартирное бюро. Очень приглянулись ему тогда белые домики на холмах и крыши черепичные. А что глиняный кад с камнями доверху на въезде в город стоит, ну и что? Стоит себе молча, где поставлен. И неделю, и десять дней стоит. А когда в третий раз Анчар в Ариэль поехал, чтобы ключи от квартиры забрать, вазона на привычном месте не было. Пришло время, и убрали.
Вернулся вечером с ключами, рот не успел раскрыть, а Ирина протягивает ему сверток:
— Вот, отвези своей Валентине, лучше того, прежнего, что порвано, получилось. Ей должно понравиться, пусть не ругает тебя.
— Что должно понравиться? Какой Валентине?
— Валентине, Вале, девушке твоей. Это платье для нее. Помнишь, я тебе обещала, что сошью лучше прежнего?
— Нет никакой Валентины. Нет никакой моей девушки. Нет, и никогда не было у меня никакой девушки.
Ирина опустила руки, пожала плечами и отступила в сторону. Что-то такое было в лице Андрея, что ей расхотелось продолжать разговор. Зачем? Кто она ему? Он сильный, уверенный в себе, лицо каменное. У него своя жизнь. Квартиру покупает, ее из жалости приглашает пожить в Ариэле. Нужно ли соглашаться? А у нее что? У нее Миша, швейная машинка и… ничего больше. И нечего придумывать то, чего никогда не может быть. Встретились, расстались, как попутчики в дороге, значит, так тому и быть. Всю жизнь помнить его будет, благодарить за Мишу. А он что вспомнит? И вспомнит ли ее вообще? Какая Ирина? Кто такая?
