Прежний тигриный блеск вспыхнул в голубых глазах. Коркоран вроде бы не шевельнулся и в то же время словно бы пригнулся, как ягуар перед смертоносным прыжком.

— Если тебе не нравится мое поведение, Макнаб, — вкрадчиво произнес он, — пожалуйста, как будешь готов, собирай свой суд!

Некоторое время они в упор смотрели друг на друга: Макнаб — сердито сдвинув брови, Коркоран — с усмешкой на тонких губах и с молниями в голубых глазах. Затем Макнаб с ворчанием отвернулся и пошел прочь, мотая кудлатой головой, словно бык перед красной тряпкой.

Миддлтон резко осадил свою лошадь, когда Коркоран выехал из кустарника на обочине. Одного взгляда шерифу было достаточно, чтобы догадаться, что он отнюдь не в мирном настроении. Они встретились посреди ольховых зарослей почти в миле от Ущелья.

— О, привет, Коркоран, — заговорил Миддлтон, скрывая удивление. — Я разобрался с Брокманом. Это оказалось сплетней. Никакого золота у него не было. Поэтому…

— Брось! — отрезал Коркоран. — Я знаю, почему ты послал меня искать ветра в поле. По той же причине и ты умотал из города. Чтобы дать шанс друзьям Брента рассчитаться с Макбрайдом. Если бы я не развернулся и не поспешил обратно, Макбрайд бы сейчас дрыгал ногами в веревочной петле.

— Ты вернулся…?

— Да. И теперь Джейк Биссетт в аду вместо Макбрайда, который рвет когти из Уэйптона на моей лошади. Я же говорил тебе, что дал ему слово не допустить суда Линча.

— Ты убил Биссетта?

— Он уже холодный!

— Еще один из «стервятников», — отметил Миддлтон. Он не выглядел недовольным. — Брент, Биссетт — чем больше «стервятников» погибнет, тем легче нам будет удрать. Это одна из причин, по которой я убрал Брента. Но надо было не мешать им повесить Макбрайда. Конечно, я организовал это дело. Надо же было бросить кость друзьям Брента. Иначе у них появились бы подозрения.

Если бы они поняли, что я не против этого убийства или не хочу наказывать убийцу, мне пришлось бы туго. Ссориться с бандой мне сейчас не резон. Кроме того, я не сумел бы тогда защитить тебя от друзей Брента.

— Разве я просил меня защищать? — в голосе его вспыхнули нотки оскорбленного самолюбия стрелка.

— Брекман, Ред Билл, Керли, а теперь еще и Биссетт. Ты убил слишком много «стервятников». Я убедил их, что первые три случая были трагической ошибкой. Биссетта не слишком уважали. Но тебе не простят, что ты не дал повесить убийцу Брента. Конечно, в открытую на тебя не станут нападать. Только теперь тебе придется продумывать каждый свой шаг. Тебя убьют при первой возможности, и я не смогу предотвратить этого.

— Если я расскажу им историю гибели Брента, ты окажешься со мной в одной упряжке, — резко произнес Коркоран. — Но, конечно, я не стану этого делать. Окончательный побег зависит от того, как долго ты сможешь скрывать наши намерения от «стервятников» — так же, как и от честных людей. Последнее убийство должно поставить меня, а значит и тебя, на одну доску с Гопкинсом и его компанией.

— Они все еще ведут разговоры о комитете бдительности. Я поощряю их. Все равно они появятся. Убийства в окраинных поселениях приводят золотоискателей в состояние страха и ярости. Хотя такие преступления почти исчезли в Уэйптоне. Лучше двигаться в одном направлении с попутчиками, чем пытаться переспорить их. Свернуть в сторону никогда не поздно. Если ты продержишься живым еще несколько недель, у нас все будет готово к побегу. Поосторожнее с Баком Горманом. Он самый опасный из банды. Брент был его другом. И у него самого много друзей — таких же опасных, как он сам. Не убивай его без крайней необходимости.

— Я позабочусь о себе сам, — мрачно ответил Коркоран. — Я высматривал Гормана в толпе, но его там не было. Слишком умен. Хотя я уверен, что это он стоит за всем этим. Биссет был тупым ослом — попытку линчевания спланировал Горман, вернее, он помог тебе спланировать ее.

— Удивляюсь, как ты разнюхал это дело, — произнес Миддлтон. — Ты бы не вернулся, если бы кто-то не подсказал тебе. Кто же это был?

— Не твое дело, — огрызнулся Коркоран. Ему вовсе не казалось, что Глория Блэнд может пострадать, даже если шериф узнает о ее роли в этом деле, но ему не нравилось, когда его допрашивают и он не чувствовал себя обязанным отвечать на чье-либо любопытство.

— Новая вспышка золотой лихорадки возникла как раз кстати для тебя и Гормана, — отметил он. — Ее тоже ты организовал?

Миддлтон кивнул.

— Ну конечно. Один из моих людей прикинулся шахтером. Он получил несколько самородков из заначки. Свою задачу он выполнил и присоединился к тем, кто прячется здесь среди холмов. Толпа золотоискателей вернется завтра. Они будут злыми и усталыми, а когда услышат, что произошло, узнают почерк «стервятников»: по крайней мере, некоторые из них.

Но в любом случае меня с этим делом не свяжут. Давай возвращаться в город. Дело усложнилось из-за твоей глупой стычки с линчевателями. Гормана оставь в покое. Ни к чему наживать новых врагов в банде.

Бак Горман стоял, привалясь спиной к стойке бара в салуне «Золотой орел» и в непечатных терминах высказывал свое мнение о Стиве Коркоране. Окружающие внимали с сочувствием — большинство из них были проходимцами и трутнями, вьющимися вокруг золотоискателей.

— Пес называет себя помощником шерифа! — провозглашал Горман, красные глаза которого и влажные взлохмаченные волосы служили индикатором количества выпитого им спиртного. — Но он убил выбранного нами судью, не дал состояться суду, разогнал заседателей — да, и освободил заключенного, обвиняемого в убийстве!

Происходило это на следующий день после всплеска искусственно вызванной золотой лихорадки, и разочарованные шахтеры в салунах заливали свою досаду. Но в «Золотом орле» таких было немного.

— Полковник Гопкинс и другие именитые граждане провели расследование, — вмешался кто-то. — Они объявили, что доказательства, предъявленные Коркораном были убедительными, — суд признали сбродом и оправдали убийство Биссетта, а потом пошли еще дальше — оправдали Макбрайда за убийство Брента, хотя того уже не было в городе.

Горман фыркнул, словно кот, и потянулся за стаканом виски. Рука его не дрожала, не утратил он и координации движений, еще больше, чем прежде, напоминая крупную кошку. Виски опалило его разум, прояснило мозги до состояния горячечной убежденности, почти на грани сумасшествия, но не повлияло ни на нервную систему, ни на мускулатуру.

— Я был лучшим другом Брента! — ревел он. — И другом Биссетта.

— Говорят, Биссетт был «стервятником», — послышался чей-то шепот. Горман поднял свою рыжую голову и оглядел салун львиным взглядом.

— Кто говорит про «стервятников»? Почему эти шакалы не обвиняют живого человека? Всегда мертвых обвиняют во всех грехах. Ну и что, если он был? Это мой друг. Может быть, и я становлюсь из-за этого «стервятником»!

Никто не рассмеялся и не произнес ни слова под его горящим взглядом. Каждый, на ком останавливался этот взгляд, чувствовал холодное дыхание смерти.

— Биссетт «стервятник»! — произнес он достаточно диким от пьянства и ярости голосом, готовый совершить любую глупость, так же как и любое зверство. Он не обращал внимания на смотрящих на него, кто со страхом, а кто с интересом, людей. — Кто знает, кто такие «стервятники»? Кто или что они на самом деле? Мы ничего не знаем об этом Коркоране. Я, например, могу сказать…

Легкие шаги на пороге заставили его прервать свою речь. В дверях появился Коркоран. Горман прорычал что-то, оскалив зубы, и замер, воплощая собой образ мести и ненависти.

— Я слышал, ты распускаешь сплетни обо мне, — спросил Коркоран.

Лицо его оставалось безразличным, как будто вырезанное в камне, но в глазах таилась смертельная опасность.

Горман снова рыкнул неопределенную угрозу.

— Я высматривал тебя среди толпы, — продолжал Коркоран бесцветным и мягким, как прикосновение пера, голосом. Складывалось впечатление, что голос существовал как бы отдельно от него: губы произносили слова, а все остальное тело сконцентрировалось в напряженном внимании к человеку напротив. — Тебя там не было. Ты послал своих шакалов, а у самого кишка оказалось тонка, чтобы…