— Пс-с. Два дня. Да у него такие поездки по нескольку раз в месяц. А завтраком его в самолете накормили. — Карташева явно не торопилась встречать мужа.

Рамодин истолковал ее поведение по-своему:

— А про наши секреты Валентину Эмильевичу знать не обязательно. Пока. Так что не волнуйтесь. Следователь прокуратуры, наверное, захочет с вами поговорить — тоже не смертельно. Я ему все объясню.

— Чудак! — Ирочка встала с дивана, запахнула поплотнее халат, завязала пояс. — Я ни капельки не волнуюсь. Чего ради? Надеюсь, мы еще с вами встретимся? — Она протянула Рамодину руку и неожиданно поцеловала его в щеку. При этом Ирочке пришлось слегка наклониться. Она была на полголовы выше майора. Уже выйдя в прихожую, Ирочка спросила:

— Вы так и не сказали мне про стрельбу. Кто стрелял? Сыщики или воры?

— Вы проспали целое сражение, — сообщил Рамодин, выпуская Карташеву из квартиры. — Считайте, что вам повезло.

— Кроме бомжей, никого в переулке не заметили? — спросил Мишустин, с любопытством разглядывая респектабельного свидетеля, сидевшего перед ним за маленьким откидным столиком. И без предупреждения Рамодина следователь узнал бы этого человека. Годы мало изменили бывшего партийного «олимпийца». Он по-прежнему выглядел молодцом.

Баранов не торопился с ответом. Он взглянул окно микроавтобуса. Внимательно обвел глазами переулок и только потом сказал:

— Никого, Аркадий Васильевич.

На все вопросы следователя, даже на самые простые, Баранов отвечал после короткого раздумья. Словно взвешивал каждое слово. Мишустину такая беседа нравилась. Он испытывал редкое для следователя чувство уверенности, что каждому слову свидетеля можно верить. Не только потому, что он правдив и откровенен, но к тому же сохранил ясность ума и хорошую память.

«Вот бы с этим дедом посидеть вечером за бутылкой, — подумал Мишустин. — Да послушать его рассказы о кремлевском житье-бытье».

— Павел Федорович, а этих стервятников, как вы назвали бомжей, подробнее описать не смогли бы?

— Подробнее… подробнее. Мой пес так рванул за поводок, что свалил меня на асфальт. Но кое-что я заметил. Необычное. Один стервятник был похож на опереточного генерала.

— На опереточного?

— Да. На опереточного. Не может ведь настоящий генерал хватать пачки денег с мостовой и запихивать себе за пазуху?

«Ну это как сказать! — подумал Мишустин. — Вопрос спорный».

— На нем была форма, похожая на генеральскую?

— Генеральская форма, — ответил Баранов после секундной паузы. — С орденскими планками на груди.

— Вот те на! — Следователь рассмеялся. — Такого в моей практике еще не бывало!

— У этого опереточного генерала на голове была надета красная кепочка. С каким-то иностранным словом на тулье. Я, к сожалению, не мог разобрать. А вот то, что руки у него загребущие, — это я заметил. Бесспорно.

— За «генерала» вам спасибо, Павел Федорович. Деталька эта дорогого стоит. А других бомжей не разглядели?

— Нет. А «генерал», по-моему, чуть прихрамывал.

— Возраст?

— Возраст? — Баранов опять взглянул в окно микроавтобуса.

На этот раз пауза затянулась. Лицо свидетеля вдруг сделалось напряженным, настороженным. «Чего он там увидел?» — подумал следователь и тоже взглянул в окно.

В конце переулка, метрах в двухстах от микроавтобуса, в котором они беседовали, автобус побольше с затененными окнами перегородил проезд. У тротуара стоял черный лимузин с рожками спецсигналов на крыше. «Рогатый» — называли такие автомобили между собой работники правоохранительных органов. На «рогатых» машинах разъезжали большие — а иногда и маленькие, но ушлые — правительственные начальники. И те из олигархов, которые могли купить себе эту привилегию.

Рядом с автомобилем стояли двое крупных мужчин в светлых легких плащах. Они наблюдали, как из автобуса торопливо выскакивают вооруженные люди в камуфляже, с черными масками на лицах.

Когда потом Мишустин вспомнил это кошмарное утро в 6-м Ростовском, он удивился, что первой мыслью, пришедшей ему в голову, была мысль: «В такую жаркую погоду в масках не очень-то легко дышать. А начальники вырядились в плащи».

— Наверное, не вы их сюда пригласили? — спросил Баранов.

— Нет, Павел Федорович. И не майор Рамодин.

— Антитеррористическая группа?

— Не похоже. Вам лучше пойти домой. От греха подальше. — Мишустин достал из нагрудного кармашка пиджака визитную карточку. Протянул свидетелю. — На всякий случай. Позвоните, если что-то важное вспомните. А пока посидите дома.

Он открыл дверцу, выпустил из машины Баранова. Вышел сам. Старик крепко пожал Мишустину руку и чуть ли не вприпрыжку кинулся к подъезду. Наверное, опыт, приобретенный в высших сферах, подсказал ему, что следует поскорее уйти в тень.

— Аркадий Васильевич! Солидное подкрепление, — сказал шофер микроавтобуса Глебов, тоже вышедший из кабины. — Спецназ?

— Я их не вызывал.

— Взгляните! — Глебов тронул следователя за рукав. — И с другой стороны подгребли.

Мишустин оглянулся. Та часть переулка, которая вела к Садовому кольцу, тоже была перегорожена. Люди с автоматами занимали места в цепи.

Разглядывая привлекательное, но по-детски пухлое лицо Горобца, Евгений терялся в догадках: почему Ирочка не спросила ничего о судьбе своего любовника? Не попал ли он под шальную пулю? Не арестован ли? И почему, вообще, о нем расспрашивают: когда пришел, когда ушел? «Наверное, Ирочка видела из окна, как его прихватили. Пошла в комнату, где окна выходят в переулок, сделать милому ручкой и все видела. Хитруша».

— Ну как, Вячеслав Николаевич, готовы исповедоваться? Созрели? — спросил он Горобца миролюбиво.

— Созрел. Раз уж до Ирины добрались, что я буду юлить? Только дайте слово…

— Что муж не узнает про «утренний пистон»?

— Ну-ну! — В голосе Горобца появились угрожающие нотки.

— Вячеслав Николаевич! Славик! Так это не ваши слова.

— Тогда речь не шла о конкретной женщине.

— Ладно. Не сердитесь. Пока в мои планы не входит беседа с рогатым мужем. А дальше уж — как следствие пойдет. Извините. Вы когда покинули Ирину Георгиевну?

— В семь.

— А ты не взглянул на часы, когда его задержали? — обратился Рамодин к лейтенанту.

— Минут пять восьмого. А может, и три минуты.

— Вячеслав Николаевич, вы вышли из квартиры Карташевых, спустились на лифте… На лифте?

— Нет. По лестнице. Зачем привлекать внимание соседей?

— По лестнице, — эхом отозвался майор. — И сразу вышли из подъезда? Не задержались у квартиры Цветухина?

— Нет.

— В первоначальных показаниях, значит, приврали малость?

Горобец промолчал.

— Вышли из дома и кинулись к машине?

— Не кинулся! Спокойно пошел к ней.

— Это точно. Очень спокойно, — прокомментировал Снетков. — Даже не поинтересовался, почему мостовая трупами усеяна. — Он хотел еще что-то сказать, но в это время раздались резкие требовательные звонки в дверь.

Евгений машинально отметил, что хозяин квартиры, коллекционер Цветухин, не завел себе новомодный звонок с какой-нибудь затейливой мелодией, услышав которую не поймешь, что за гость к тебе пожаловал. Робкий? Энергичный? Хорошо знакомый, предупреждающий о себе определенным числом звонков? Или случайный человек?

— Кто здесь майор Рамодин? — раздался из прихожей негромкий, но очень уверенный голос человека, привыкшего повелевать.

* * *

… Рамодину больше всего запомнилось лицо следователя Мишустина.

Когда после резких звонков в квартиру майор услышал в прихожей приглушенные вскрики и возню и, готовый ко всему, с пистолетом в руке, ринулся в прихожую, лишь профессиональный опыт уберег его от удара дверью по лицу. Один из гостей, наверное личный охранник, увидев человека с оружием, пытался зашибить Рамодина этой дверью. А ведь знал, подлец, что в квартире работают лишь сотрудники уголовного розыска и прокуратуры.