— Чего еще про мхедриони скажешь? Кроме того, что он злой?

— Злой, он и есть злой, — философски ответил Степан. — Шашлык кусками заглатывает. Можешь себе представить? Я что, зря стараюсь? Вымачиваю мясо в вине. В уксусе. Не даю подсохнуть. Скажи, Володя, ты же ел мой шашлык.

— Настоящий шашлык.

— Вот! Настоящий. А он…

— Теперь понимаю, почему Ирочка улыбается загадочно. — Фризе решил побольше разузнать про глотателя шашлыка. — И ради кого красуля нами пренебрегает?

— Я же сказал. — Степан отвлекся на двух девиц, расстеливших на песке большую цветастую простыню и подставивших ласковому балтийскому солнцу голые груди.

— Какой он? Молодой, старый? Брюнет? Рыжий?

— Блондин. — Степан со вздохом отвел взгляд от нудисток. — Красавчик лет тридцати. Но злой! Славик. «Славик, закажи виски», «Славик, а лед?», «Славик, едем на ранчо».

Степан очень точно передал интонацию Ирочки. Получилось смешно. Только ласковое «Славик» никак не вязалось с «мхедриони».

— Выходит, кавалер с тачкой?

— Тачка будь здоров! Белая «ауди». Но чует мой грузинский шнобель — уведут у него тачку. А ты — Ирочку.

— Постараюсь. А кто — тачку?

— Да это я так! От зависти. — Он помолчал. Смешно топорщил жесткие усы. — Но и то правда — один абрек уже второй день за Славиком приглядывает. С сотовым телефоном. У него, наверное, и приборчик есть, чтобы сигнализацию засканировать. А может, меня зависть заела. Фантазии. Хороша девка! — Степан поднялся со скамейки. Протянул Фризе руку. — На шашлык придешь?

— Обязательно. Может, выпьем еще по бутылочке?

— Ты что? А мангалом кто управлять будет?

Заметив, что Владимир потянулся к карману, Степан гордо предупредил:

— Я угощал, генацвале! — и поиграл кустистыми черными бровями.

Степан занялся шашлыками, а Фризе все сидел и любовался заливом. Время от времени поглядывал на дорожку вдоль шоссе. Поэтесса Карташева сегодня припозднилась.

Пляж потихоньку заполнялся народом. Появились несколько пожилых дам. Отпустив пару нелестных замечаний в адрес нудисток, они по-хозяйски расположились на песчаных дюнах. Пестрые полотенца, сумки с едой и питьем, платья, наброшенные на чахлые, с трудом пробивающиеся из песка березки, нижнее белье, в котором они загорали, не дав себе труда надеть купальные костюмы, — все это начисто лишило пейзаж утреннего очарования. Невесть откуда налетевший ветерок унес последние клочки тумана, зарябил воду. Утки, нырявшие рядом с берегом, откочевали на глубины.

Пришли на пляж и некоторые из обитателей Дома творчества. Пожилые литературоведы, муж и жена, с которыми Фризе еще не успел познакомиться, питерская поэтесса со звучной фамилией Протулис-Проневич, которой она несказанно гордилась. Поэтесса сидела с Владимиром за одним столом и, знакомясь, представилась:

— Протулис-Проневич. — И только после короткой паузы, предназначенной для того, чтобы сосед по достоинству оценил фамилию, женщина добавила: — Лида.

Лида выглядела молодо — не старше чем на тридцать, имела хорошую фигуру. Да и про ее лицо нельзя было сказать ничего плохого. Но вот ела она некрасиво. И много. Фризе так и подмывало проехаться на сей счет. Дескать, едите вы за двоих. И за Протулис, и за Проневич. Но поэтесса могла пригодиться, и сыщик не стал нарываться на неприятности. Не каждый способен воспринимать шутки. Даже безобидные. Вот только делить трапезу с Лидой Владимир не стал. Утром приходил к открытию столовой, в обед — последним.

— Володя, как вода? — остановившись рядом, сладко пропела Лида. Она со всеми разговаривала как избалованное дитя.

— Прекрасная.

— Вы уже купались?

— Нет. Но видел, с каким удовольствием ныряли утки/

— Ха-ха-ха! — Лида взглянула на часики. — Через десять минут автобус в Сестрорецк. Поехали в Курорт? На пляж.

— Мы не успеем вернуться к обеду, — сказал первое, что пришло на ум, Фризе.

— Вы будете очень горевать о столовских щах? Там недалеко хороший ресторан. — Лида с интересом взглянула на мангал, возле которого священнодействовал сосредоточенный Степан. Несколько шампуров с нанизанными кусочками баранины и лука уже заняли свое место над поблекшими, успокоившимися углями, и аромат шашлыка уже начал витать над берегом. — Вы же сами жаловались на пресную еду.

— Завтра встанем пораньше… — Фризе непроизвольно оглядел людей на берегу.

— Ну вот! — недовольно протянула поэтесса. — А Ирочку похитил молодой пижон на белом авто. И уж конечно, повез в ресторан.

— Да-а?

— Да-а! Так что не глядите так жадно на дорогу.

— С какой стати?

— С такой. Мне кажется, вы на нее глаз положили.

— На дорогу?

— Фу! На Ирочку. Ладно, пошли поближе к воде. Я сейчас переоденусь, и мы совершим заплыв.

Около воды Лида достала из пляжной сумки купальник, протянула Владимиру широкое полотенце:

— Что за жизнь! Ни одной будки для переодевания! Прикройте.

Фризе подумал о том, что Лида могла надеть купальник и у себя в номере. Но покорно растянул полотенце. Его милостиво брали в сообщники. Помимо его воли.

Поэтесса сбросила халатик, оставшись в чем мать родила. Даже не пытаясь прикрыть полную грудь, она спросила, глядя Владимиру прямо в глаза:

— Надеюсь, я вас не шокирую?

— Красота всегда шокирует.

— Лидка! Ты совсем обнаглела! — раздался вдруг голос за спиной у Фризе. — У мужика могут появиться неоправданные надежды!

— Недолго же ты каталась на «ауди», — сказала Лида и ловко натянула купальник. Перед взором сыщика мелькнули неожиданно резко набухшие темные соски.

— Представляешь?! Этот пижон отвез меня на почту в Зеленогорск и доставил обратно. И ни копейки не взял, — беззаботно ответила Ира.

На красивом ухоженном лице Карташевой Фризе не заметил и тени смущения.

Он вернул Лиде ее полотенце и, отступив на шаг, с удовольствием разглядывал женщин. Ирочка выигрывала по всем параметрам. Моложе, чуточку выше. Намного стройнее. Владимир готов был поклясться, что руки массажистки не реже двух раз в неделю разминают тонкие Ирочкины косточки. Да еще, наверное, она играет в теннис. В той среде, где служит ее супруг, это так же естественно, как дышать воздухом. Короче, благополучная и ухоженная московская дамочка. Но странное дело, теперь Фризе почувствовал себя состоящим в заговоре с Лидой. Она неожиданно стала ему чуть ближе. Как будто их окатило одной волной, налетевшей на прибрежный валун. Волна такая, как все другие. И в то же время особенная: одна на двоих. Первая ниточка. Она может тут же и оборваться. Но может и окрепнуть. А вслед за ней — кто знает? — протянется и вторая. Владимир усмехнулся — умеют женщины находить такую, нужную волну.

— Примете в свою компанию? — спросила Карташева. Не дожидаясь ответа, бросила пляжную сумку и с удовольствием растянулась на песке. — Благодать. Вам не кажется, Владимир Петрович, что в нашей столице неплохо бы иметь такой заливчик?

— Кажется. И впридачу — Карельский перешеек. — Фризе внимательно оглядел пляж. Ни Горобца, ни его «ауди» видно не было.

Степан, одетый теперь в белый фартук и щегольски сидящий на голове поварской колпак, улыбаясь, показал Фризе большой палец.

— Володя предложил поехать в Курорт и пообедать в ресторане, — сказала Лида. И заговорщически посмотрела на Фризе. — Но Сестрорецкий автобус уже ушел. Вот бы пригодился твой пижон на «ауди».

— Мой?! Ищи ветра в поле. Случайный «левак».

— А мне показалось, что он тебя чмокнул в щечку. Нет?

— Господи! Ну и выдумщица ты, Лидия Павловна.

Владимир улегся между двумя поэтессами и ощущал, как припекает спину солнце. Слушая их ленивый, пустой треп ни о чем, Фризе ломал голову, как отделить зерна от плевел? Зерном в данном случае была Ира. На пути более тесного знакомства его постоянно преследовали неудачи. Карташева или бесследно исчезала из Дома творчества — теперь он понял, что встречалась с Горобцом, — или рядом с ней, не отступая ни на шаг, маячила Протулис-Проневич.