— Почему вы спрашиваете?

— Интересно, как он оказался здесь? Разве у него есть титул?

— Не знаю, — сухо ответила Ирена, чувствуя, как рука ее партнера ползет вниз.

— Обычно на подобных вечерах бывают только титулованные особы, — важно пояснил Толбот. — Его, должно быть, привела какая-нибудь добрая душа.

Ирена демонстративно переложила его руку обратно к себе на талию.

— Лестеры говорят, что любой джентльмен с приличными манерами и средствами может посещать бал, если его пригласят.

— К сожалению, это так, и я возмущен тем, как некоторые наглецы пользуются этим. Они положительно дурно воспитаны. Возьмем, к примеру, то, как этот человек столкнулся со мной.

— Кристофер?

— Да, именно этот неуклюжий болван, — процедил сквозь зубы Толбот и, скривившись, коснулся языком все еще кровоточащей губы.

С трудом удерживаясь от смеха, Ирена оглянулась на Кристофера, припоминая широкую спину, за которой ей удалось скрыться от Толбота.

— Он должен радоваться, что я не вызвал его на дуэль!

Ирена удержалась от комментариев, зная, что лорд Толбот принял столь мудрое решение, заботясь исключительно о своей шкуре.

— Только посмотрите на него, — продолжал Толбот. — Словно убийца в засаде! — И он демонстративно прошелся с Иреной в танце перед носом Кристофера.

Утверждение лорда Толбота недалеко от истины, подумала Ирена. Губы Кристофера были сурово сжаты, и он наблюдал за их движением по залу с таким видом, словно имел право возмущаться тем, что она танцует с другим мужчиной. Прежде чем смолкли последние звуки музыки, Кристофер уже подошел к ним.

— Я приглашаю вас на следующий танец. — Его тон не оставлял возможности для отказа.

Теперь настала очередь хмуриться лорду Толботу. Подражая его светлости, Кристофер махнул музыкантам, и они снова заиграли вальс. Положив руку па талию Ирены, он улыбнулся ей, и они закружились.

Ирена каждой своей жилкой чувствовала силу и мощь тела, которое двигалось в столь опасной близости от нее. Они кружили по залу, и остальные гости расступались, в восхищении глядя на красивую пару, и перешептывались. Однако сами танцоры молчали. Ирена старалась отодвинуться, слишком сильно ощущая магнетизм своего партнера.

— Миледи чем-то расстроена? — поинтересовался в конце концов Кристофер.

Ирена ответила не сразу. Гордость не позволила ей признать, что за ее сдержанностью кипят разбуженные им чувства. Решив, что лучше нападать самой, чем проявить слабость, она заметила:

— Вы слишком грубо обошлись с лордом Толботом.

— Грубо? — изумился Кристофер. — Он был готов утащить вас отсюда, и уверяю, миледи, его намерения едва ли можно назвать благородными.

Ирена подняла подбородок, открывая взгляду Кристофера украшенную драгоценностями длинную шею, и слегка отклонилась назад.

— Он извинился и во время танца вел себя почти как джентльмен.

— Очевидно, вам необходимо получше определить, кого можно называть джентльменом, мадам. Лорд Толбот — первостатейный распутник, и я предупреждаю вас: будьте с ним поосторожнее.

— Он не хуже, чем некоторые другие мои знакомые, — тихо ответила Ирена.

— Вы сказали бы то же самое лорду Сакстону, если бы предупреждение исходило от него?

Ирена вздрогнула, чувствуя, как ранят ее эти слова.

— Я всегда вела себя как можно более честно со своим мужем.

— И разумеется, — лениво улыбнулся Кристофер, — вы все рассказали ему о нас.

Ирена резко остановилась. Ей и так приходилось нелегко: эти безумные мысли и сны… Но чтобы еще он укорял се… это уж слишком!

— О нас? Умоляю вас, объяснитесь, сэр. Что такого можно рассказать о нас?

Он наклонился ближе и прошептал:

— Если вы помните, мадам, вы не всегда были так холодны.

— О! — Ирена резко повернулась, намереваясь выбежать из залы, но Кристофер схватил ее за руку и буквально потащил в открытые двери, ведущие в скудно освещенную галерею.

Как только они оказались вне поля зрения танцующих, Ирена вырвала руку и, потирая запястье, простонала:

— Господи!

Она отвернулась и постаралась напустить на себя вид холодного неодобрения. Взгляд Кристофера упал на ее длинные блестящие кудри, скользнул по матовой белизне обнаженных плеч. Аромат ее духов пьянил, и его тело вновь охватило огнем желания. Он обхватил ее тонкую талию и притянул к себе, бормоча:

— Ирена, любовь моя…

— Не прикасайтесь ко мне! — воскликнула она, отшатываясь. Его шепот взломал тонкий лед ее спокойствия. Дрожа как в лихорадке и вытянув руки, она повернулась к Кристоферу: — Видите? Мои руки покрыты царапинами. Вы не лучше Толбота. Большую часть вечера я отбиваюсь от мужчин, которые заявляют, что хотят защитить меня.

Кристофер кивнул.

— Прошу прощения, миледи. Я только хотел уберечь вас от одного страждущего, который пойдет на все, чтобы получить желаемое.

— А что сказать о вас, сэр? — фыркнула она. — Если мы сейчас окажемся в конюшне, сможете ли вы сдержаться? Сможете ли уберечь мою девственность?

Кристофер подошел ближе, но не коснулся ее.

— Вы попали в точку, мадам. — Его голос охрип. — Мое самое заветное желание — это сжать вас в объятиях и покончить наконец с этой проклятой девственностью. Если ваш муж не способен выполнить супружеский долг, тогда позвольте мне сделать это, но только не уступите Толботу. Он будет наслаждаться вами, пока ему не наскучит, а потом швырнет, как объедки, своим друзьям.

Глаза Ирены метали молнии.

— А что сказать о вас, Кристофер? Если бы я стала вашей, поступили бы вы со мной, как того требуют законы чести?

— Чести? — выдохнул он. — Нежная моя Ирена, а как же иначе? Вы всегда со мной. Душа моя трепещет каждый раз, когда вы рядом, и я корчусь в агонии, когда ваша рука касается моей кожи. Я раб своей страсти, и если бы не страх, что вы возненавидите меня, я бы сделал вас своей сейчас же. Но я предпочитаю, чтобы мое имя произносили с любовью, — только это спасает вас, Ирена.

Она молча смотрела на него, и ее грудь раздирали сотни противоречивых чувств. Ей внезапно пришла на память заброшенная конюшня, и поцелуи Кристофера, такие горячие, и собственный трепет. Ирена поняла, что, задержавшись здесь еще на мгновение, она опозорится сама и опозорит своего мужа. Она резко развернулась и побежала, боясь, что Кристофер последует за ней, и не менее ужасаясь оттого, что он может оставить ее в покое.