– Да?

– Да. И ел пудинг, или десерт. Если хотите, – сплошной крем и сахар.

– Да?

– Лопал, как оголодавший эскимос. К сожалению, я не так близок с ним, чтобы предупредить, что к его внушительной фигуре прибавится несколько фунтов. Что поделаешь, нельзя! Он бы укусил меня за ногу.

– Да?

– Что вы заладили «да?», «да?»! Странная вещь с этим Лльюэлином – задумчиво сказал Монти. – Я вижусь с ним каждый день почти год. Казалось бы, у меня должен выработаться иммунитет, но как только я с ним встречаюсь, у

меня начинают трястись поджилки и индекс Доу Джонса моментально регистрирует резкое падение духа. Я начинаю шаркать ногой, теребить пуговицы, и покрываюсь холодной испариной, если вы простите мне такие подробности. На вас он тоже так действует?

– Я его никогда не вижу.

– Везет людям!

– Как-то делала одну работу для его жены…

– Какая она? Само смирение и кротость?

– Смирение и кротость? Ну, что вы! Она – хозяин в доме. По ее команде Лльюэлин прыгает сквозь обруч и слизывает куски сахара, которые она кладет

ему на нос. Прямо как в этих стихах о Бен Болте: «Она улыбнется – он плачет от счастья, она недовольна – он плачет от мук».

– Я декламировал это в детстве.

– Наверное, с огромным успехом.

– Я думаю, да. Но вы меня порядком удивили. Не могу себе представить, что Лльюэлин дрожит от страха. Мне он всегда казался одним из апокалиптических чудищ. Она, должно быть, необычная женщина.

– Не без того.

– Наверное, из-за нее он и собрался в Европу.

– Куда?

– В Европу. Очень скоро.

– Кто вам сказал?

– Один субъект, которого я встретил в столовой. Такой, вроде автора мелких диалогов или типа при этой тележке, на которой ездит оператор. Да, они на время уедут.

– Без него вам будет тоскливо.

– Не будет. Я еду с ними.

– Что!

Если вы скажете, что эти слова совершенно потрясли Санди, вы будете совершенно правы. Ее глаза расширились, а привлекательная челюсть упала вниз на целый дюйм. В хорошие минуты ей иногда казалось, что если бы они с Монти работали вместе подольше, общение сделало бы свое дело. Считается, что оно отвлекает от прежней любви. Но теперь, при этих словах, надежда съежилась и умерла.

Дар речи вернулся к ней не сразу.

– Вы уезжаете?

– Еще как!

– Обратно в Англию?

– Именно. Надеюсь, вы поможете мне написать прошение об отставке. Так что, берите карандаш, записную книжку, и приступим.

Санди была девушка с характером. Мечты лежали кучей обломков, но голос ее был тверд.

– Вы уже что-нибудь написали?

– «Уважаемый мистер Лльюэлин.»

– Начало хорошее.

– Я тоже так думаю. Но тут как раз начинается та часть, где я нуждаюсь в сочувствии, поддержке и совете. Слова надо подобрать одно к одному.

– А зачем? Судя по вашим рассказам, он и так будет рад от вас освободиться.

– Да, будет. Я не удивлюсь, если он пустится в пляс по улицам и зажарит быка на рыночной площади. Но не забывайте, внезапная радость так же опасна, как и нежданное горе. Лльюэлин сейчас нагружен по уши этим пудингом. На полный желудок такая весть может оказаться фатальной.

Дым в клубе «Трутни» становился все гуще, а это означало, что его члены, подобно антилопам или другой дичи, собирались к источникам вод, чтобы вкусить аперитива. Когда напитки разлили, Виски-с-Лимоном, сделав животворящий глоток, сказал:

– А вы знаете, кого я вчера встретил на Пикадилли?

– Кого? – поинтересовался Мартини-без-Оливки.

– Монти Бодкина.

– Монти Бодкина? Не может быть!

– Может.

– Да он в Голливуде.

– Значит, вернулся.

– Ах, вернулся! – сказал с облегченьем Мартини. – А то я подумал, что ты видел астральное тело, или как его там. Сплошь и рядом бывает. Сидит человек, обедает у себя в Америке, или еще где, и смотрит на своего приятеля в Лондоне. Так это был настоящий Монти Бодкин?

– Загорелый и поджарый.

– Сколько же он пробыл в Голливуде?

– Год. Контракт на пять лет, но ему нужен только один.

– Почему?

– Потому.

– Почему ему нужен только один год?

– Потому что ее отец поставил такое условие.

– Чей отец?

– Гертруды Баттервик.

– Ты не мог бы говорить яснее? – спросил Виски-с-Апельсиновым соком. – Вчера вечером я немного припозднился, и сейчас не в самой лучшей форме. Кто, если говорить по порядку, эта Гертруда Баттервик?

– Девушка, с которой помолвлен Монти.

– Кузина Реджи Тениссона, – пояснил образованный Виски-с-Вермутом. – Играет в хоккей.

Апельсиновый сок поморщился. Прошлой ночью он как раз старался утопить в вине свои печали, вызванные девушкой, которая играет в хоккей. Опрометчиво согласившись быть судьей на ее матче, он лишился невесты, утверждавшей, что он шесть раз незаслуженно удалял ее с поля.

– Какие условия, какие отцы? – совсем растерялся Виски-с-Лаймом.

– Я только что сказал.

– Он поставил условие?

– Да.

– Ее отец?

– Да.

– То есть Гертруды?

– Да.

– Прости, не понимаю.

– Все очень просто. Мне объяснил сам Монти за бутылкой превосходного

зелья. Чрезвычайно интересная история, вроде Иакова и Рахили, только Иакову надо было служить семь лет, а Монти – всего один.

Апельсиновый сок слабо застонал и приложил лед ко лбу. Лимонный продолжил:

– Как-то на обеде или ужине он повстречал Гертруду и решил, что она – именно то, что надо. Вероятно, она подумала то же самое, потому что через неделю они были помолвлены. И когда им осталось собрать подружек да шаферов и побежать за епископом, ее отец отказался дать согласие.

Виски-с-Лаймом был заметно тронут, впрочем, как и все присутствующие за исключением Апельсинового сока, который слишком увлекся кубиками льда.

– Что он сделал?

– Не дал согласия.

– Постой-ка, Разве в наши дни оно кому-нибудь нужно?

– Другим – не знаю, а Гертруде Баттервик нужно. Викторианская барышня. Слушается папу.

– Это ее хоккей попутал, – заметил Апельсиновый сок.

– Монти, конечно, был озадачен, сбит с толку, поражен, как и вы. Он умолял плюнуть на запрет и бежать, но она не согласилась. Знаете, вся эта чепуха – у отца слабое сердце, потрясение его убьет, и так далее.

– Какая дура!

– Несомненно. Тот же Реджи Тениссон мне поведал, что папаша Баттервик не только похож на лошадь, но и здоров как лошадь. Тем не менее, вот так!

– Моим дочерям я не позволю притронуться к клюшке – сообщил Апельсин. – Да уж! Не позволю!

– Почему ее отец не дал согласия? – спросил Ликер-со-Льдом. – У Монти куча денег.

– В этом – ответил Лимонный сок, – как раз и проблема. Монти получил наследство от тетушки, а старый Баттервик – из тех субъектов, которые начинают с самого низа в шестнадцать лет, а о наследстве и не слышали. Он сказал, что не отдаст дочь за бездельника.

– Ах, вон как!

– Вообще-то, не совсем так. Монти поговорил со старым перечником, и тот пошел на попятный. Если Монти удастся проработать где-нибудь хотя бы год, – пожалуйста, женитесь. Вот Монти и устроился в кинокомпанию Лльюэлина в Лльюэлин-Сити, Южная Калифорния.

Соку было трудно повернуть голову, но он это сделал, чтобы бросить суровый взгляд на оратора. Он не любил неряшливо рассказанных историй.

– Вот ты говоришь: «Монти устроился…», как будто это легче легкого. А всякий знает, что в Лльюэлин-Сити может пробраться, в самом худшем случае, незаконнорожденный сын одного из владельцев. Как же Монти это удалось?

Лимон добродушно хмыкнул.

– Ты будешь смеяться.

– Не буду, – заверил Апельсин. – По крайней мере, не сегодня.

– Все началось на борту «Атлантика» по пути в Нью-Йорк. Гертруда Баттервик отправлялась на соревнования в Америку с английской женской сборной по хоккею. Монти хотел быть рядом с ней. Реджи Тениссона семья хотела сплавить в какую-то канадскую контору. Пока все ясно?