— Алджи!

— А?

— Что за чушь ты несешь?

— Ты хочешь сказать, до тебя еще не дошло? — изумился Алджи. — Я думал, твои шарики с роликами крутятся быстрее. Я говорю, чтобы ты посоветовала Келли взять меня на свободное место камердинером к Стикни.

— Что?!

— К Стикни. Камердинером. На свободное место. Тогда Генри не сможет выставить меня из дому, и я смогу собирать пресс-папье, сколько душе угодно.

— Но…

Джейн замолчала. Ее первое впечатление, что брат не выдержал интеллектуального натиска современной жизни, быстро рассеивалось, уступая место растущему убеждению, что он нашел гениальный выход. Без сомнения Стикни хранит злополучную добычу у себя в комнате, а кто как не камердинер имеет неограниченный доступ к вещам своего хозяина?

Только одно сомнение омрачало ее пыл.

— А ты сможешь притвориться камердинером?

— Конечно. В Кембриджских студенческих спектаклях я всегда играл слуг и дворецких.

— И хорошо получалось?

— Колоссально. За мои актерские способности не тревожься.

— И потом, это только на день или два.

— Меньше. Ты помнишь, как быстро я отыскивал спрятанный шлепанец, когда мы играли в детстве? Думаю, минут за десять справлюсь. Из-за чего этот серебристый смех?

— Представляю лицо Генри, когда он тебя увидит.

— Ах, да. Сперва оно немного перекосится, но скоро вновь округлится, поскольку Генри, в сущности, славный малый. Однако нам некогда обсуждать его лицо, каким бы замечательным оно ни было. Иди догоняй Мерфи.

— Келли.

— Мерфи или Келли, сейчас не до буквоедства. Скажи, пусть едет в Эшби-холл, объяснит Стикни, что к чему, и пришлет такси обратно за нами. Она поймет, что тебе и камердинеру твоего дяди Цедрика захочется немного поболтать о былом, прежде чем возвращаться к людям.

Скоро Джейн появилась снова с вестью, что все прошло, как по писанному.

— Келли страшно рада. Говорит: «Приезжайте прямо сейчас».

— Отлично. Тогда мне нужно знать только… Да, мелкий вопрос. Как женщину могут звать Келли?

— Это девичья фамилия ее матери. Она была мисс Келли.

— Надо же, как просто, когда все объяснят! Ладно, я говорил, что не знаю, какого рода тип этот Стикни. В смысле, он из тех безжалостных магнатов, которые давят людей, как мух, или он мирный недавленец? Это существенно. В первом случае я должен быть раболепным, во втором — надменным и властным, чтобы он ходил у меня по струнке. Надо заранее войти в роль.

— Ну, я мало его знаю, но мне он показался скорее мирным. Единственное, что может быть для тебя важным, мне рассказала Келли: он не выносит, когда камердинер слишком много хлопочет. Он договорился с Кларксоном — это тот камердинер, которого уволили — что удвоит жалованье, лишь бы его оставили в покое. Не учили, какой костюм надевать и все такое.

— Тогда зачем ему камердинер?

— Келли объяснила. У него властная сестра, и это ее требование.

Алджи выдохнул.

— Хорошо, что ты сказала. Я собирался объявить, что намерен полностью взять на себя костюмно-рубашечно-брючный вопрос вплоть до пижамного. Спасибо, кнопка, за бесценные сведения. Теперь я вижу свой путь и готов поспорить на что хочешь, что в самом скором времени я буду вить из него веревки, а он — смотреть на меня с собачьим обожанием.

Первые несколько минут в такси Алджи задумчиво молчал, мысленно выстраивая тактику и стратегию. Времени на раздумья было предостаточно, поскольку шофер (он же хозяин) такси, отходил после бешеной гонки к поезду. Он не мог требовать от своего арабского скакуна второго рывка за день. Чуть раньше, когда Келли в четвертый раз спросила, не может ли эта чертова драндулетина ехать быстрее трех миль в час, шофер все-таки прибавил скорость, но сделал это, скрепя сердце. Он по горькому опыту знал, что чрезмерные нагрузки чреваты выпадением жизненно важных органов.

Мысли Алджи были приятны. Он не очень задумывался, как выкрасть пресс-папье. Это можно будет сделать в любой свободный момент. Умение отыскивать шлепанец не ржавеет. Главное, он все время будет рядом с миллионером, для которого деньги — тьфу, и если не сумеет вытянуть из него жалкие пятьсот фунтов под солидное коммерческое начинание, значит, он не тот, кем себя считает.

Если у него и были сомнения, рассказ Джейн окончательно их развеял. Теперь ясно, что Стикни — отпетый мошенник, а некая мошенническая жилка как раз и нужна, чтобы одобрить проект, который строгому ревнителю нравственности мог бы показаться сомнительным. Совесть самого Алджи была чиста. Самое благородное дело — проучить воротил с Кроксли-род. Кто дал им право уродовать прелестный зеленый оазис гнусными многоквартирными домами? Однако он не мог скрыть от себя, что задуманный план не лишен некоторого душка, и был рад, что придется иметь дело с человеком широких взглядов. Тот, кто крадет чужие пресс-папье, не вправе строго судить других.

В таком-то приподнятом расположении духа он повернулся к Джейн, рассчитывая скоротать время за приятной беседой. Припомнив, что она, по собственным словам, недавно вернулась из столицы, он решил использовать это как затравку для разговора.

— Чего тебя понесло в Лондон в такую жарищу? — спросил он, и, когда Джейн ответила, что попросила Лайонела Грина пригласить ее на ланч, бурно возмутился.

— Тебе надо проверить голову, — сказал он, далеко на первый раз. Это было лейтмотивом их бесед в последние несколько лет. — Тоже мне способ проводить летние дни. Не понимаю, чем тебя привлекло это пятно на лондонском пейзаже. Что в нем может нравиться?

— Огромное обаяние, разве нет?

— Нет.

— Он невероятно хорош собой.

— Тьфу!

— И голос красивый.

— Меня тошнит от твоих слов.

— И все в нем — лучше некуда, если бы не самая нижняя оконечность. Ты когда-нибудь обращал внимание на его ноги?

— Я человек занятый, мне некогда разглядывать ноги Л.П.Грина. С ними что-то не так?

— Они из глины. Я обнаружила это совсем недавно и, обнаружив, решила не выходить за него замуж.

Во второй раз за этот вечер Алджи, подавившись, утратил дар речи, в очередной раз подтвердив, что нельзя на вдохе давать выход сильному чувству. В первой раз причиной был смех, сейчас — изумление. Отдышавшись, он ошалело вылупился на сестру.