Когда камердинер распахнул перед Катей дверь, Вачиравуд сидел в единственном кресле своего кабинета. Стульев и диванов для гостей тоже не предусматривалось. Спасибо, что он хоть встать соизволил. С видом царственно-неприступным. Разговор в таких условиях мог быть исключительно официальным и кратким.

– Приношу вам глубокие соболезнования, Катрин, в связи с потерей Чакрабона. Я переживаю потерю брата не легче вашего. Церемония кремации будет проведена через два дня…

Так скоро? По тайским обычаям это говорило о пренебрежении умершим, о недостаточной родовитости… Не иначе как хочет избавиться поскорее от всего связывающего с братом. Избавиться и забыть.

– …Я скорблю, но дела остаются делами. И хочу напомнить вам, Катрин, что Парускаван всегда был не чем иным, как резиденцией для высокопоставленных гостей страны. И никто его официально не дарил Чакрабону. Это собственность короны…

Ах, даже так! Катя по приезде поселилась во втором гостевом, доме Парускавана. Ее дом пустовал. Катя зашла туда лишь однажды. Все переставлено. В шкафу аккуратно развешаны чужие платья, воздух настоян на индийских духах, забытая пудреница… Катя показала Намароне, какие вещи она считала лично своими, и попросила перенести их в очередное временное пристанище. Набралось всего лишь два чемодана. Ну да бог с ними, с вещами… Нана прижилась у старшей кухарки. Любовно создаваемый годами рисунок парускаванского сада был после наводнения перечерчен равнодушной рукой. Катя и не смогла бы жить здесь.

– Поэтому дворец следует освободить сразу после окончания церемонии. Я думаю, вам лучше покинуть Сиам.

– Вместе с Ежиком? – У Кати перехватило дыхание.

Но король недоуменно глянул на невестку:

– При чем тут Чула-Чакрабон? Можете не беспокоиться за его судьбу. Он ни в чем не будет нуждаться. Наследство, завещанное Чакрабоном, Ноу получит по достижении совершеннолетия…

Значит, Ежика отнимают, а ее вышвыривают! Что за будущность сына волноваться не придется, она знала и так. Блестящее европейское образование. Карьера… Король всегда прекрасно относился к племяннику. И теперь, видно не надеясь на скорое обзаведение собственным потомством, собирается подготовить из него послушного преемника. Все разложено по полочкам, на которых только для нее нет места. Хоть кричи, хоть рыдай – наткнешься только на недоумение.

– …Я привязан к мальчику и постараюсь забыть его не вполне королевское происхождение. Что-то я не вижу радости на вашем лице. Вы должны быть счастливы таким отношением к сыну.

– Благодарю вас, ваше величество.

Вачиравуд сделал вид, что не заметил иронии.

– Я не разрешаю вам переезжать вслед за сыном в Англию и не советую навещать его слишком часто. В противном случае вы будете лишены пенсии. Да, я забыл сказать, что пенсия вам будет оставлена в том размере, который вы получали от Чакрабона.

– Благодарю вас, ваше величество.

Условия столь жесткие… На выделяемые гроши, если и захочешь, не доедешь до Англии.

– Ноу после кремации отца окончательно переселится в Пья Тай. И ко мне там будет ближе. Пока с ним останется Чом.

– Позвольте, ваше величество, Намароне помогать ей. Чом совсем старенькая…

– А кто это такая?

Словно не знает…

– Моя горничная.

– А… эта… акха. У нее слишком низкое происхождение, чтобы ухаживать за принцем.

Опять камешек в Катин огород.

– Тем более что сразу после вашего отъезда я собираюсь присвоить племяннику титул «ваше королевское высочество».

– Благодарю вас, ваше величество.

Больше говорить было не о чем.

Сухое прощание. Бесстрастное одутловатое лицо короля.

Катя вышла, едва сдерживая слезы. Только бы не заплакать при нем. Не унизиться.

Погребальную в линиях Шивы урну с телом человека, бывшего много лет мужем и самым близким другом, охватило высокое пламя церемониального костра.

«Ну что ж, прощай, – подумала Катя, – мне не в чем винить себя».

– А этой-то нету, – прошептала рядом Намарона.

– Кого? – не сразу откликнулась Катя.

– Этой… вертихвостки…

– Да? Не видно. Может, больна?

– Как бы не так! – тихо забормотала горничная. – Король-то… присмотрел ей жениха… из своих офицеров. Я специально ходила поглядеть на нее. Румяная и довольная. Змея!

– Не надо сейчас о ней, Намарона. Пожалуйста!..

– Ну и ладно. О вас же беспокоюсь. А почему вы не требуете ничего?

– Не хочу. Все свое ношу с собой, – сказала Катя и вспомнила Вениамина.

Ежик стоял между Вачиравудом и Махидолом, окруженными офицерами высших чинов, и, не отрывая взгляда, смотрел на огонь.

А Катя не могла наглядеться на сына, сознавая что расстается с ним надолго, отгоняя колющую мысль «Неужели навсегда?»

От имени короля Кате был прислан билет на ближайший пароход до Тяньцзиня. Вачиравуд, видно, посчитал, что ехать ей, кроме Пекина, некуда. Или Ежика спросил, куда она собирается отправиться. С сыном даже поговорить вволю не удалось. Король, уверенный в святой непогрешимости своих деяний, неуклонно отлучал от нее Ежика.

Ну что ж, действительно, лучше плыть к брату. В Шанхае будет длительная остановка – можно зайти в пансионат, забрать оставленные у миссис Мэррисс вещи.

Катя перебирала книги и бумаги. Рвала, бросала в старую коробку ненужные записи, черновики переводимых когда-то статей: Наткнулась на две тетради в глянцевых зеленых обложках. Мудрый Сунтон Пу… Неистовый Тамматибет…

– Намарона, здесь стихи, переложенные с тайского на русский. У меня уже не осталось времени. Отнесешь их сама в русскую миссию? Может, пригодятся кому-нибудь… Хорошо?

– Хорошо. Конечно, хорошо, хозяйка. Обязательно. Не волнуйтесь. – Она сразу спрятала тетради в сумку и махнула рукой в сторону корзины, полной фарфоровых статуэток из стеклянного шкафа: – А это куда? Жалко оставлять. Растащат ведь.

– Возьми их себе. На память.

Вдруг Катя увидела в разноцветной горке белый нефрит.

– Подожди… только слоненка оставь!

Намарона, верно, подумала, что хозяйке стало жаль безделушек.

– А вот еще собачка, смотрите, какая красивая. И обезьянка, на нашу Наночку похожая… Хоть их возьмите.

– Нет, милая, со слоненком просто очень многое связано. Негоже бросать его на произвол судьбы. Пусть и не много счастья он нам принес.

Себе она его не оставит. Кроме горечи, никаких отзвуков не вызывал он в душе. Ежик! Конечно же надо отдать ему. Чтоб хранил как память об отце. Катя выглянула в окно. Скоро уезжать, а Ежика все нет. Неужели Вачиравуд настолько бессердечен, что не позволит ей проститься с сыном?

– Намарона, передай малышу слоненка. Скажи, чтобы берег. Лек подарил его мне, когда я была не намного старше Ежика. И еще: пусть не дожидается моего письма – пишет сразу. На адрес Ивана. Хорошо?

– Хорошо. – Намарона подошла к Кате, заглянула в глаза: – Жалко мне вас… замучились… И малыша жаль. Каково ему расти без матери?

– Намарона, не надо, пожалуйста! Я сейчас опять разревусь.

– А может, еще что-нибудь попытаться сделать?

– Что?

– Ну хотя бы украсть мальчишку.

– Как? – Катины мысли лихорадочно закрутились вокруг шального предложения горничной. – Мне такое и в голову не приходило.

– Значит, взяли – и смирились?

– Как легко у тебя получается… Смирилась… А только что говорила – извелась, мол.

– Тогда послушайте меня, хозяйка. Есть кое-какой план.

– Про Ежика?

– Да.

– Ну… скорее…

– Может, рассердитесь? Но теперь уже Тьита во дворце.

– При чем тут кухарка?

– А у нее сын моряк. На «Мажестике», на котором вы поплывете.

– И что? – Катя начала догадываться, в чем дело.

– Я с ним договорилась – спрячет Ноу у себя. Риск, конечно, но вознаграждение стоит риска. Только бы обошлось!

– Ох! А у меня совсем мало денег!

– Не ваша забота. Это от меня подарок. Или нет, какой уж подарок! Парускаван беспризорным остается. Но одна лишь серебряная ваза с топазами, помните, куда Нана голову засунула… за нее четыре билета до Пекина купить можно. Я ее и еще поднос инкрустированный припрятала. Пусть. Пригодятся. А не хватит – у меня и на черный день кое-что отложено.