– Наночка, хорошая, умная, – взяла ее на руки Катя, – иди гуляй, – и, извинившись, вынесла обезьянку в холл.

Леди Чам с неприязнью посмотрела на стройную фигурку в ловко сидящем саронге и сама не заметила, как рука высыпала в индийскую вазу ароматные поджаренные орешки.

– Ах, Катрин, милочка, я тоже себя неважно чувствую, поэтому позвольте мне удалиться. Вы и так весьма преуспели в занятиях. – И она вышла к поджидавшему у самых дверей экипажу.

Катя, как положено, проводила ее, но не успела леди Чам сесть в коляску, как они услышали душераздирающие вопли обезьянки. Леди Чам с удовлетворением подумала: «Значит, глазомер не подвел!» И представила, как Нана пыталась достать орешки рукой, но ваза оказалась высока, тогда она сунула туда голову рассмотреть, где же орешки, и… застряла! Ваза, дополненная дергающимся телом, с грохотом свалилась на пол. Катя, забыв про недомогание, вихрем влетела в гостиную и попробовала успокоить обезьянку, но та или кричала, или вдруг замолкала, или начинала издавать странные грызущие звуки.

– Нана, в чем дело? – безрезультатно пыталась выяснить хозяйка.

Потом жевание прекратилось. «Значит, улики уничтожены», – успокоенно подумала леди Чам. А голова никак не вылезала. И кричать Нана устала. И тело стало дергаться почти конвульсивно. Намарона послала за мастером по металлу. Старый китаец прибежал с целой корзиной инструментов.

Леди Чам с холодным интересом ожидала, чем это кончится. Серебряная ваза, украшенная топазами, стоила неисчислимо дороже обезьянки. Портить сосуд было бы преступлением. По ее, леди Чам, мнению, следовало бы убрать вазу вместе с содержимым подальше с глаз и повелеть умертвить животное, чтобы долго не мучилось, а можно и так оставить еще на пару часов и потом уже извлечь, только уловить момент, чтобы не совсем закоченела. «Фу, – сказала она сама себе, – какие гадкие мысли!»– и лицемерно-сочувствующе улыбнулась, поймав Катин взгляд. А та не раздумывала ни минуты. «Режьте!»– приказала она китайцу. Мастер переспросил: «Обезьяну или вазу?»– но, не получив ответа, взял пилу по металлу и, прикоснувшись к серебру, еще раз посмотрел на хозяйку – как бы не оплошать. Катя кивнула: «Скорее!»– и металл тоненько запел. Нана, испугавшись близкого конца, задергалась из последних сил. Тогда Намарона крепко охватила ее пушистое тельце: «Терпи, коли жить охота!» Мастер ювелирно отпилил горлышко вазы, чуть ниже самого узкого места, и замученная Нана с богатейшим ожерельем на шее смогла наконец вздохнуть свободно. Потом распилили и его. Китаец забрал с собой все части, а вечером, перед приходом Лека, ваза стояла на прежнем месте. Ни одного шва не было заметно на серебре.

Катя, еле дождавшись мужа, стала, заново переживая, рассказывать о всех перипетиях дня, но Лек, занятый своими мыслями, кивал невпопад и не проявлял особой радости по поводу спасения Катиной любимицы. Что с ним? Наверное, опять был у отца… Или неприятности в училище? После приезда в Бангкок он все чаще замыкается в себе. Как раз тогда, когда его откровенность нужнее всего, когда Кате особенно необходимо понимать, что происходит вокруг, чтобы не чувствовать себя слепым котенком…

Но на этот раз у Лека были все основания не посвящать Катю в свои проблемы. Он получил письмо от Валиндры, где девушка просила аудиенции: «…Пускай единственной, первой и последней, в память о нашей дружбе… в любое время дня и ночи, когда и где Вам будет угодно… Да восторжествует благостный Будда, да укажет он нам верный путь! Будьте благословенны!»

Лек мог в вежливой форме отказаться от встречи, и это было бы воспринято правильно, но он все же чувствовал за собой некоторую вину. Следовало сразу, как только он решил связать свою жизнь с Катиной, написать Валиндре письмо с извинениями и заверениями в дружеских чувствах. Но король! Он узнал бы об этом на следующий день и, призвав ко двору немедленно, больше не отпустил бы в Россию. Все события и поступки переплетались слишком тесным клубком. Валиндру тоже жаль. Лек знал, что у принцессы теперь слишком мало шансов благополучно устроить свою личную жизнь, не нарушая обычаев королевской семьи. Не найдется жениха, столь же подходящего по рангу и возрасту. «Но при чем тут я?»– думал Лек, а на душе становилось неспокойно.

«…В любом месте, с шести до восьми. Будь благословенна!»

Валиндра, получив ответ, вздохнула чуть спокойнее. Лек мог вежливо отказать ей, но он чувствовал за собой вину, значит, не все еще потеряно. Только бы не сделать неправильного шага. Каждое слово и жест должны быть обдуманы и рассчитаны. Нервы на пределе. Как бы все-таки не сорваться на истерику. Это конец. Она отправила записку, что будет ждать принца завтра вечером, и на следующий день с утра, проведя ночь, полную обрывочных кошмаров, стала перебирать платья, готовясь к встрече.

Одеяние зависело от того, какой она должна была предстать перед Леком. Веселой и беззаботной? Тогда следовало нарядиться побогаче и непременно надеть подарок отца – алмазную диадему. Но чем в таком случае закончится встреча? Лек увидит, что ей хорошо, значит, все в порядке – и прощайте, надежды. Нет! Только скорбь. Несмотря на умение Лека повелевать, она знала за ним сентиментальные черточки и не сомневалась, что, только задевая самые жалостные струны, можно будет хоть чего-нибудь добиться. Это «чего-нибудь» было «стать второй – пока второй – женой». А дальше все просто. В какое сравнение пойдет безродная россиянка с дочерью короля, воспитанной принцессой с пеленок? Она смогла бы стать Леку необходимой, как опиум наркоману. Она бы все смогла.

Итак, платье… Валиндра одно за другим откладывала в сторону юбки, блузки, саронги, недовольная то цветом, то покроем.

Наконец остановилась на светло-голубом простом, но приближенном на вид к европейскому костюме. Пожалуй, подойдет! Этот цвет подчеркивает бледность, но не дает оттенка болезненности. И хорошо, что батист. Он уютнее шелка. Украшения? Никаких. Только золотая цепочка с фигуркой Будды. Над ней Рачамани недавно читал молитвы. Она поможет быть мудрой. И укажет верный путь к цели. Белоснежный цветок амариллиса она укрепляла в волосах, когда горничная доложила, что его высочество ждет ее в гостиной. Валиндра минуту постояла перед зеркалом. Приняла вид женщины, истомленной разлукой с любимым. Ей и правда было очень жаль саму себя – слезы навернулись на глаза.

В голосе Валиндры, отвечающей на приветствие Лека, прозвучала искренняя страсть. Она протянула к нему руки и вдруг упала на колени, сама не поняв, как это получилось: то ли споткнулась о складку ковра, то ли подвели ослабевшие ноги. «И к лучшему…» – мелькнула мысль. Лек нагнулся, поднимая Валиндру, но она, восприняв его жест как намек на возможную ласку, приникла к нему, тихо застонав. Лек вдохнул знакомый с детства аромат индийских духов, подумал: «Совершенно ни к чему», – усадил ее в глубокое кресло. «Слава всевышнему, в этой комнате европейская обстановка, сложнее было бы среди одних ковров и подушек», – снова подумал Лек. Он сел напротив Валиндры в такое же кресло на расстоянии вытянутой руки.

– Ты перестала коротко стричься? – Только сейчас он заметил, как спускаются тяжелыми волнами блестящие черные волосы.

– В Европе ты привык видеть женщин с длинными волосами, и я подумала, что так буду тебе милее.

– Я знаю, что виноват перед тобой, но поверь мне, стечение обстоятельств… Не было никакой возможности сообщить тебе и извиниться за причиненное огорчение.

– Это не огорчение, а горе…

– Ну прости теперь, Валиндра! Я бы хотел, чтобы мы остались друзьями…

– Всего лишь друзьями? – вырвалось у девушки. Лек непонимающе посмотрел на нее, и Валиндре пришлось продолжить:

– Этот разговор останется между нами, не правда ли? – Принц подтверждающе кивнул. – И я могу быть откровенна? Раньше мы неплохо понимали друг друга. Я думаю, тебе следует взять меня в жены.

– Как? – Лек даже задохнулся от неожиданности и удивления.

– Очень просто. Второй женой.

«Вот в чем дело, – сразу понял ход ее мыслей Лек. – Второй, а потом, при поддержке семейства, первой и, даст бог, единственной. Да Вачиравуд холост и жениться не собирается, глядишь, и до престола рукой подать». Он почувствовал, как накатила волна неприязни.