А как дела у Коваленко с Султановым? После их удара «юнкерсы» поворачивают назад. За какие-то две-три минуты мы сумели отразить налет армады бомбардировщиков. Сейчас надо бы помочь Коваленко. Однако «мессеры», поняв свой промах, спешат сюда. И мы с Хохловым, набирая высоту, идем навстречу врагу. Но обстановка усложняется.

— «Фоккеры»! — резанул тревожный крик Хохлова.

Я ни о чем не успел подумать, а ноги и руки, точно автоматы, уже швырнули «як». Откуда взялись «фоккеры»? И где они? Взгляд назад. Там противный черный лоб «Фокке-Вульфа-190» уперся в хвост моего «яка» и изрыгает огонь. Ледяной душ хлестнул тело. Страшно стало и зябко. Еще секунда, нет, доля секунды промедления — и для меня все бы кончилось. Вовремя предупредил Иван об опасности! «Спасибо, друг!» И все же злость закипела в душе. «Да, я жив и невредим. Я живу. Страх смерти отступил. Я радуюсь. Однако не рано ли?»

Мысль снова заработала четко и ясно. Перезаряжаю оружие. Оно не стреляет. Я понимаю, что для врага я уже безопасен, но он-то об этом не знает. И в этом моя сила. «Фоккеру» не хочется упускать жертву. Он все еще пытается поймать меня в прицел. Нет, теперь это напрасное усердие. Продолжая виражить, осматриваю воздушное пространство. Что же произошло? Последняя группа «юнкерсов» сбрасывает бомбы и, развернувшись, уходит на запад. Вскоре нас оставили и фашистские истребители. Мы снова все в сборе. В оперативной сводке Совинформбюро за 19 апреля 1944 года сообщалось: «Группа летчиков-истребителей под командованием Героя Советского Союза гвардии майора Ворожейкина прикрывала боевые порядки наших войск. В это время появилась большая группа немецких бомбардировщиков и истребителей. Гвардии майор Ворожейкин во главе ударной группы атаковал бомбардировщиков, а лейтенант Лазарев завязал бой с истребителями противника. Наши летчики сбили 6 немецких самолетов».

В эту ночь мне пришлось много летать. Домой вернулся на рассвете, прилег на кровать. Но не успел заснуть, как резкий телефонный звонок заставил вскочить с постели. Телефон был связан только со штабом дивизии, а оттуда зря звонить не будут. «Неужели что-то случилась?» — подумал я, услышав в трубке голос начальника штаба Мельникова. Оказалось, что к нам на аэродром вылетел главнокомандующий ВВС маршал авиации П. Ф. Жигарев.

— Когда он будет?

— Через час.

— Маршал останется у нас или полетит дальше?

— Об этом ничего не сказано.

Павла Федоровича Жигарева я знал, бывал у него на приеме. Бывший кавалерист, он закончил школу летчиков и Военно-воздушную академию имени Н. Е. Жуковского, командовал группой летчиков-добровольцев в Китае, в начале Великой Отечественной войны был командующим ВВС страны…

Самолет остановился, маршал, небольшого роста, полноватый, неторопливо сошел на землю. Я и начальник штаба дивизии представились ему.

— Есть ко мне вопросы? — спросил он.

— Личных нет, есть служебные.

Я хотел сказать, что нашему аэродрому нужна металлическая рулежная дорожка, спросить, когда будет назначен замкомдива, когда мы получим истребители МиГ-17, которые он обещал при моем назначении на должность. Но Жигарев сказал неопределенно:

— Служебные дела пока отложим!

Но «пока» затянулось, о служебных делах поговорить с главкомом не пришлось. Однако на другой день после его отлета мне позвонил командующий ВВС Балтийского флота генерал-лейтенант авиации Петров и спросил, когда я могу приехать к нему для важного разговора. Мне не раз приходилось встречаться с Борисом Лаврентьевичем, но эти встречи были короткими. Он мне нравился своим спокойствием и рассудительностью.

— Прошу принять меня сейчас, — ответил я. — В сумерках и ночью у меня полеты.

— Хорошо. Жду.

В этот момент в мой кабинет не вошел, а ворвался командир соседней дивизии полковник Николай Щербаков:

— Здравствуй, море! Ура! Моя дивизия снова будет морской. Я зашел за тобой, чтобы вместе идти к Петрову.

— Расскажи толком, что произошло?

— Наши дивизии передаются морякам, штаб корпуса ликвидируется.

Я сразу вспомнил маршала Жигарева. Стало ясно, почему он не захотел разговаривать по служебным делам, оставив их на «потом». Видимо, он прилетал, чтобы уточнить порядок передачи дивизий.

— Чего молчишь? — прервал мои раздумья Николай Тимофеевич.

Взглянув на него, я подумал, что он внешне похож на Петрова. Оба небольшого роста, но по характеру разные; этот — порывисто-эмоциональный, а Борис Лаврентьевич — спокойный и вдумчивый.

— Ты меня ошарашил новостью. Тебе хорошо, ты даже форму морскую не успел сменить. А мне совсем не хочется к морякам. Всю жизнь был сухопутным летчиком. Но приказ есть приказ. Расскажи мне о нашем новом командующем.

Николай Тимофеевич сел напротив меня, положив обе руки на стол и, улыбнувшись, начал:

— Бориса Лаврентьевича я знаю лучше, чем себя. Мы одногодки, учились вместе. В тридцать втором нам повесили по два кубика. Между прочим, и полюбили мы одновременно одну девушку. Борис не умел танцевать, а я любил танцы и танцевал с ней. Боря ревновал меня…

— Ты говори о деле, — перебил я Щербакова.

— Летчик он сильный. Умный человек. Начитанный. Война застала нас на Черном море. Он уже был начальником штаба ВВС флота, когда с ним случилось несчастье. Севастополь только что освободили, и он полетел туда на «Бостоне», в роли пассажира. Из-за сильного тумана при посадке самолет разбился. Борис Лаврентьевич повредил ногу. Медкомиссия списала его с летной работы…

— Но ведь он летает?

— Летает. Даже самовольно вылетел на МиГ-пятнадцатом, за что получил взбучку от командующего ВВС флота. Ты обратил внимание, как он здорово хромает? Начальство делает вид, что этого не замечает…

Командующий принял нас радушно, беседовал тепло и долго. Я рассказал ему о наших задумках построить в пустующих ангарах спортзал, а затем плавательный бассейн.

— Так в чем же дело? — с одобрительной заинтересованностью спросил он.

— В финансах. В дивизии на эти цели денег нет.

— Я сейчас позвоню адмиралу Харламову. — После короткого разговора, не кладя трубку, он спросил меня: — Сколько денег нужно на спортзал?

— Приблизительно пятьдесят тысяч, — ответил я, хотя четкого представления о количестве денег, требующихся на строительство, не имел.

Петров назвал эту сумму и, закончив разговор с комфлотом, сообщил:

— Адмирал отпустил вам шестьдесят тысяч. Если будет мало, обещал добавить. Приступайте к строительству. Какие еще вопросы?

— В нашей дивизии не хватает самолетов. А МиГ-семнадцатых нет ни одного.

— Дадим. — Генерал выдвинул ящик письменного стола, достал оттуда ключ: — Вам, Арсений Васильевич, выделена трехкомнатная квартира в новом доме. Можете заселять. И еще, хочу познакомиться с вашими командирами полков. В какое время и где лучше с ними встретиться?

— Завтра в двенадцать часов дня, — ответил я и пояснил, — Сегодня ночью летают на всех аэродромах дивизии. Собраться можно в моем кабинете. Прикажете пригласить и замполитов?

— Не надо! — твердо заявил Петров. — С ними проведет беседу начальник политотдела. Наш разговор с командирами полков должен быть доверительно-откровенным. — Он повернулся к Щербакову: — А с вами, Николай Тимофеевич, мы старые друзья, ваша дивизия мне хорошо знакома, если, конечно, за короткий срок пребывания у сухопутчиков летчики не изменились.

— Не изменились. Все рады снова стать моряками.

— Ну, голубчики, кажется, мы все обговорили, — и Петров, обведя нас дружелюбным взглядом, на прощание пожал нам руки.

Борис Лаврентьевич умело вел беседу. Наш разговор скорее напоминал не разговор начальника с подчиненными, а подчиненных с начальником. Он слушал нас же перебивая, на все просьбы тут же реагировал. Слова «голубчик», «голубчики» привлекли мое внимание. Когда мы вышла на улицу, я спросил Николая Тимофеевича, как часто командующий употребляет их в разговорах с подчиненными?