Командующий говорил негромко, спокойно. Он понимал, что в таких вопросах, как боевая подготовка и перелет на новое место службы, громкими словами, упреками можно только приглушить инициативу и даже обезволить человека. Дав указание о перебазировании полка, он обратился ко всем:

– А теперь какие будут вопросы и просьбы?

Встал я и сказал:

– Семьям и техническому составу, чтобы переехать на новое место по железной дороге, нужно делать три пересадки. Не могли бы вы на один день выделить транспортный самолет?

– Хорошо, что напомнили, – отозвался командующий. – Об этом пока ни штаб, ни я не успели подумать. Выделю, обязательно выделю несколько Ли-вторых.

Пожелания и просьбы были и у других офицеров. А один вопрос прозвучал тревожно:

– Когда у нас появятся реактивные самолеты? Американцы испытали их в прошлом году. Почему мы отстали?

Тимофей Тимофеевич после небольшого раздумья заговорил:

– Да-а. Вопрос этот всех нас волнует. С реактивными самолетами дело движется. Мы еще в сороковом году испытали ракетоплан, но война это дело затормозила. Сейчас наверстываем упущенное. Вот-вот поднимутся в небо реактивные истребители Яковлева и Микояна. И вам надо готовиться к переходу на новую технику. Она требует отменного здоровья. Следите, чтобы летчики не злоупотребляли водкой. – Командующий взглянул на меня: – Вам особенно это надо учесть.

Я встал:

– Не понял, товарищ командующий. До спиртного я не охотник.

Генерал извинился:

– Я сказал неточно. Имею в виду не лично вас, а летчиков. Ваш полк, наверное, первым будет переучиваться на реактивную технику. Вот и объясните нам, как готовите летчиков. Почему допустили к полетам Кудрявцева, если инспектор воздушной армии записал в летной книжке, что он не способен к летному делу? Почему не выполнили рекомендацию представителя воздушной армии?

Командующий отошел от стола и встал сзади всех. В его вопросе я уловил упрек в свой адрес, но не собирался оправдываться:

– Оценивая Кудрявцева, инспектор допустил ошибку. Кудрявцев отлично летает на боевом «лавочкине».

В комнате установилась гнетущая тишина, Ее нарушил генерал:

– Все?

– Все.

– А если бы Кудрявцев сломал самолет? Кто бы понес ответственность?

– Сам летчик, а в первую очередь я.

– И вы решились на такой риск?

– В авиации нельзя без риска. Научить человека летать – не только мой служебный долг, но и дело моей совести. Легче было, конечно, сделать заключение после одного полета по кругу, что летчик «не способен летать».

– Вы имеете в виду инспектора армии?

– Так точно. Не он пишет представление на отчисление из авиации, а командир полка.

– Теперь ваша позиция ясна, – командующий подошел к столу. – Сейчас у нас в армии много молодых летчиков. К ним надо проявлять особое внимание и терпение. Сменились многие командиры полков и эскадрилий. А это – главные учителя. Им нельзя проявлять поспешность и раздражительность. Вчера я просмотрел летную книжку Кудрявцева, побеседовал с ним. Парень мне понравился. В военном училище летал нормально, а в строевом полку чуть не утонул в бумажном водовороте. И виноват в первую очередь командир эскадрильи. Он первый забраковал летчика. – Тимофей Тимофеевич, глядя на меня, заключил: – Вы, как командир полка, правильно сделали, что не согласились с рекомендацией инспектора.

Прежде чем закончить совещание, командующий сообщил:

– Для усиления нашей воздушной обороны принято решение иметь в полках истребительной авиации не три, а четыре эскадрильи. Приказ о переходе на новые штаты вам уже направлен.

Меня радовало, что принимаются меры для усиления авиации и повышения боевой готовности. В памяти были свежи события предвоенных лет, когда приходилось терять людей из-за неорганизованности и плохой боевой выучки…

В мае 1939 года нашу эскадрилью подняли по тревоге и нас посадили в поезд. Мы предполагали, что поедем на запад: фашистская Германия шествовала по Западной Европе. Но поезд шел на восток. Выгрузились в Забайкалье на станции Разъезд и вскоре прибыли на аэродром, где рядами стояли новенькие истребители И-16.

– На облет машин дается три дня, – сказал начальник гарнизона. – Готовьтесь лучше, видимо, на этих машинах вам придется воевать. Япония напала на Монгольскую Народную Республику.

И вот под нами Монголия. Кругом неоглядная степь: ни одного домика, ни юрты, ни единого деревца. Только изредка попадаются стада диких коз и стаи дроф. Вспоминаю, что территория Монголии в два с половиной раза больше Украины, а проживает там в десятки раз меньше жителей. Пролетев около 750 километров, сели на степном аэродроме. Необозримая равнина, покрытая цветущим разнотравьем, неподалеку озеро Буйр-Нур и река Халхин-Гол. Командир полка майор Николай Глазыкин собрал нас для беседы:

– С начала тридцать девятого года японцы начали провокации, а с 11 мая перешли к открытым военным действиям…

27 мая состоялся первый воздушный бой. Когда на горизонте появилась девятка японских истребителей, наша шестерка пошла на взлет. Но подняться в воздух успели только три летчика. Три самолета были сожжены на взлете. На другой день уже двадцать советских истребителей были подняты на перехват японских самолетов. Первая десятка не стала дожидаться остальных, помчалась на перехват врага, но была встречена японскими истребителями. Все наши летчики смело вступили в бой, никто не дрогнул, никто не вышел из боя, но и никто не вернулся на аэродром: восемь человек погибли, двое приземлились в степи.

Надо было учиться воевать. И вскоре в Монголию прилетела большая группа опытных боевых летчиков, дравщихся с врагом в Испании и Китае, среди которых находилось 17 Героев Советского Союза. Возглавил группу заместитель командующего Военно-воздушными силами комкор Я. В. Смушкевич. Золотую Звезду Героя Советского Союза он получил за личное мужество и умелое руководство действиями советских летчиков-добровольцев в рядах испанской республиканской армии против франкистских мятежников, где был старшим советником по вопросам авиации.

Прибыв в Монголию, летчики этой группы разъехались по аэродромам и, пока на фронте после майских боев длилось затишье, передавали свой боевой опыт нам, необстрелянным воздушным бойцам. Они учили нас драться компактной группой, в тесном взаимодействии, еще и еще раз напоминали о необходимости взаимной выручки. Было резко увеличено количество аэродромов и посадочных площадок, большинство из которых располагалось значительно ближе к месту боевых действий, чем раньше. Почти на пустом месте была организована четкая служба воздушного наблюдения, оповещения и связи. Все это делалось в крайне сжатые сроки. Мы летали с утра до вечера.

…Был жаркий день. Летчики, ожидая вылета, сидели в кабинах истребителей. И вдруг – сигнал на вылет. Японцы для удара по нашим аэродромам послали 120 истребителей. Для их перехвата поднялось 95. Но перевес оказался на нашей стороне. Японцы вынуждены были уходить, мы их преследовали. В результате боя враг потерял 31 самолет, а мы 12. Тренировки под руководством боевых инструкторов не прошли даром. Когда совершил посадку, техник самолета Васильев доложил:

– Товарищ комиссар, над нашим аэродромом выпрыгнули трое самураев. Один сделал себе харакири, другой погиб в перестрелке, а третьего мы пленили.

Вражеского летчика окружили летчики и техники. Рубашки на нем не было. Тело в ссадинах, Плотный, коренастый, мускулистый парень. Смотрит как загнанный зверек, требует вернуть ему нож, всем своим видом показывая, что самурай – это рыцарь, а по рыцарским законам он не должен сдаваться в плен.

– Дай ему нож, пускай выполнит свой долг, – крикнул кто-то.

Японец какое-то время с любовью разглядывал сверкающее лезвие кинжала и вдруг, к всеобщему изумлению, четко выругался по-русски и с каким-то остервенением воткнул кинжал в землю. Несколько секунд пленный стоял в задумчивой растерянности, потом с вызывающей улыбкой посмотрел на нас и заговорил на чистейшем русском языке: