– Что в них плохого? Надеюсь, ты не ожидала, что он принесет тебе красные? Впрочем… – Задумчиво посмотрев на Клаудию, она спросила: – А может, как раз и ожидала? Ты говоришь, что он огромный мужик и вообще такой-сякой. А может, он просто великолепен?

Клаудия рассмеялась.

– Не исключаю, что какие-то женщины и нашли бы его совершенно неотразимым, – сказала она, вспомнив невероятно синие глаза Мака, – но, на мой вкус, он немного грубоват, можно даже сказать, неотесан.

– В таком случае, почему ты боишься встретиться с ним?

– Потому что на языке цветов, моя дорогая невинная девочка, желтые розы означают неискренность.

– Ты не допускаешь, что он просто не знает этого? – протестующе высказалась сестра. – Тем более что мужчины таким вещам, как язык цветов, особого значения не придают.

– Допускаю, что так оно и есть, но у меня ощущение, что он инстинктивно выбрал именно желтый цвет.

– Но из твоих слов можно понять, что красные розы тебе от него получить хотелось бы еще меньше. Так что ж тогда? Розовые? Но ты, надеюсь, не из тех девчушек, которые обожают, когда поклонники дарят им розовые цветочки.

– Пожалуй. – Клаудия задумалась и потом сказала: – Ты права, детка. – Подарить даме розовые розы Габриелу Макинтайру наверняка показалось бы нелепым.

– Габриел Макинтайр? Чудесное имя. Я бы с удовольсвием сходила и посмотрела на него. А что, может, мне пойти в самом деле и принять его извинения для передачи тебе? В конце концов, я ведь твоя сестра.

Клаудия рассмеялась.

– Ох, нет, детка. Ты слишком юная и неопытная для такого прожженного типа, как мистер Макинтайр.

– Судя по твоим словам, он все же произвел на тебя сильное впечатление, признаешься ты себе в этом или нет. Какая, право, жалость, что он не понимает языка цветов. Впрочем, если бы и понимал, что ему осталось бы? Выбор у него был не такой уж большой. Разве что белые. – с сомнением проговорила она.

– Белые? – Клаудия театрально прижала руки к груди. – Я тебя умоляю! Белые розы для женщины, которая флиртует с чужим мужем?

Мелани неуверенно улыбнулась.

– Не валяй дурака.

– Я его и не валяю, – информировала ее Клаудия. – Выяснилось, что Тони женат, – маленькая подробность, о которой он забыл сообщить.

– Женат? Вот негодяй!

Клаудия покачала справа налево пальцем и изрекла:

– Не просто негодяй, Мел, а последний негодяй.

– Но ты ведь так и не узнаешь, за что этот Габриел Макинтайр хочет перед тобой извиниться. Что подвигло его на подобный поступок? Тебя же любопытство замучает.

Что, в самом деле, подвигло его на подобный поступок?

– Они с Тони вместе работают. Может, это просто проявление мужской солидарности? В любом случае мистер Макинтайр слишком много на себя берет, полагая, что меня очень уж заботит, женат Тони или нет. Ну а ты, детка, и сама должна понимать, что белые розы были бы здесь неуместны.

Про себя Клаудия подумала, что существовала только одна женщина, которая считала получение в дар белых роз своей неотъемлемой привилегией.

– Знаешь, Клоди, – проговорила Мелани, – я и в самом деле начинаю удивляться, с чего это он так хлопочет.

Клаудия пожала плечами.

– Ох, не останавливайся на достигнутом, Мел, используй свое воображение, – довольно прохладно ободрила она сестру. – Габриел Макинтайр железный мужик, но и у железных мужиков рано или поздно обнаруживаются какие-нибудь уязвимые места.

– Ты шутишь?

– Как знать.

Клаудия бросила взгляд на свое отражение в зеркале, пошевелила нижней губой, раздумывая, стоит ли приложить к ней лед, но решила оставить все как есть. Припухшая губка должна хорошо смотреться из зрительного зала. Вид женщины, которую накануне слишком долго целовали. Кончиками пальцев она легко прикоснулась ко рту, войдя в роль и будто вспоминая о вкусе тех поцелуев.

– Да нет, милая, я шучу, – сказала она, светясь каким-то вполне театральным внутренним чувством. – Он, вероятно, просто хочет разузнать название моей страховой компании. Ты можешь отвезти меня сегодня домой? Если тебе по пути.

– Конечно, – сказала Мелани, передавая сестре розы и вставая. – Ну, я пошла, мне тоже надо привести себя в порядок. – У двери она задержалась.

– Кло, извини, что заставила тебя говорить о Тони. Я ведь знаю, что он тебе нравится.

– Мне бы сразу догадаться, что если с мужчиной все так хорошо, то это наверняка обернется неправдой.

– Попробуй для разнообразия завести роман с железным грубияном, – с усмешкой посоветовала Мелани, перед тем как выйти.

Когда дверь за ней закрылась, Клаудия подняла розы к лицу, слегка потеребила лепестки губами и сразу же отбросила букет на стул, где только что сидела Мелани, после чего повернулась к зеркалу заканчивать грим.

– Как твоя коленка, Кло? – послышался голос, заставивший ее улыбнуться, ибо принадлежал режиссеру спектакля, человеку, только что прервавшему неуемный энтузиазм публики, позволив актерам удалиться наконец со сцены.

– Немного вывихнута, Филлип, а так ничего серьезного. – Она оперлась о его руку, и они направились к артистическим уборным.

– Надеюсь, из зала это не очень бросалось в глаза?

– Ни одна душа в публике ничего не заметила, – успокоил он ее. – Я видел, что ты прихрамывала, когда приехала в театр, вот и все. Ты что, попала в аварию? Мне кажется, я заметил синяк у тебя под глазом. А теперь его не видно.

– Ну, Филлип, грим способен делать чудеса.

Филлип Рэдмонд был для нее неотъемлемой частью театральных подмостков, она помнила его с тех времен, когда ее, под бдительным окном няньки, приводили в гримуборные родителей. Он видел еще восхождение ее отца и, можно сказать, являлся скорее членом семьи, нежели работодателем.

– Сегодня утром я прыгнула с парашютом для телепрограммы. – Она усмехнулась. – И честно скажу, никому не посоветовала бы такие штуки в качестве приятного времяпрепровождения. Я плюхнулась с небес на землю и теперь с головы до пяток вся в синяках.

Филлип Рэдмонд ужаснулся.

– Клаудия, ты не должна была подвергать себя подобному риску. Вот видишь, колено разбила. А если бы ты сломала ногу, что бы мы тогда делали, скажи на милость? Отменяли бы спектакль?

– Поставили бы дублершу, и никто ничего бы не заметил, – сказала она уже у дверей гримерной.

– Клоди! – трагически прошептала вылетевшая из своей уборной Мелани. – Мне только что позвонил старинный приятель и пригласил на вечеринку. Как же ты доберешься домой? Может, тебе пойти со мной?

– Знаешь, дорогая, для полного счастья мне сегодня только вечеринки не хватает. Ты иди, конечно, и повеселись от души, а я возьму такси.

– Такси? – спросил Филлип. – А что случилось с твоей новой машиной?

– Ну, с сегодняшнего утра о ней можно больше не беспокоиться, – ответила за нее Мелани. – Как, впрочем, и о прыжках с парашютами. Но что вы думаете о завтрашнем спектакле? Справится ли она? Может, кто-то подменит ее?

– Публика платит за то, чтобы видеть в спектакле мисс Бьюмонт, – осуждающе проговорил Филлип, – а не за то, чтобы ее роль исполняла девчонка, о которой никто не слышал. Вы ни черта не смыслите в театральных традициях, так что я и не надеюсь быть понятым. – Далее Филлип не счел необходимым объясняться с телевизионной девушкой и повернулся к Клаудии.

– Нечего вызывать такси, я сам отвезу тебя домой.

Клаудия сравнительно недавно узнала, что Мелани Бретт Бьюмонт ее сестра, и поначалу все в ней протестовало против этого, пусть даже и весьма свеженького, но довольно неожиданного прибавления к семейству. Филлип же вообще не делал тайны из того факта, что он думает по этому поводу. А думал он, что девушка эта, затесавшаяся в чужое семейство, не вправе присваивать себе славное имя Бьюмонтов, чье дело он столь преданно продолжал. В настоящее время он должен, конечно, как-то смиряться с присутствием девушки, но заставить себя принять ее в свое сердце не мог да и не хотел.

Клаудия, обдумав его предложение, решила, что это лучше, чем вызывать такси, но ей в то же время хотелось, ради сводной сестры, немного смягчить ситуацию.